Эх, столица!.. Но, увы, пока путь туда закрыт. Слишком уж горячий интерес начала проявлять городская стража к некоему скромному частному преподавателю богословия…
Карваэн приоткрыл дверь, ухватил здоровенный кувшин с ещё дымящейся водой, подставленный к порогу хозяйским сынишкой. Умылся. Поскрёб бритвой отросшую за сутки щетину. Пейзане щеголяли в окладистых бородах, в которых застревали крошки и соломинки, но отпрыск знатного рода (о степени знатности мужчина предоставлял судить здешним кумушкам, многозначительно помалкивая) — нет, отпрыск знатного рода не мог позволить себе подобного варварства. Вот так, хорошо. А теперь — одеться и вниз, к вечной овсяной каше и котлете — куриной или рыбной. Карваэн в который раз поклялся, что когда придёт пора убираться отсюда, он подожжёт овёс к бесовской матери!
Стук в дверь застал мужчину натягивающим левый сапог. Это кому ж приспичило повидать 'блаародного милсдаря'? Если вдуматься — вроде, некому. Может, привет из столицы? Но тогда бы не стучали…
Карваэн рывком надел упрямую обувь, скользнул к стене. Рука привычно легла на рукоять ножа. Голос оставался по-прежнему лениво-расслабленным.
— Не заперто.
В комнату проскочил — иного слова и не придумаешь! — щуплый, сутулый человечек с нервно дёргающимися руками. Как там его? А, Шардех Яльни. Тип воровитый и мерзопакостный. Однако Карваэн его проделок в упор не замечал, изредка одаривая шустрячка многозначительной ухмылкой. Дескать, помни мою доброту…
Похоже, вспомнил.
— Милсдарь Тибиани, прошу прощения, что нарушил ваш покой в столь ранний час… — голос с присвистом Карваэну определённо не нравился. Тибиани? Ах да, хозяину таверны была предъявлена вот та родовая грамота…
— Говори по делу.
— Благородная дама нуждается в помощи… — увидав иронический прищур, Шардех поторопился добавить, — и готова оценить ваши услуги по достоинству.
Хм.
И почему господин Яльни так не нравился Карваэну раньше? Вполне даже ничего малый!
По достоинству, говоришь… Алый плащ сполохом лёг на плечи.
— Веди меня к даме, дубина!
Розовые щёчки, вовсе даже напрасно покрытые тонким слоем белил. Вздёрнутый носик. Серо-зелёные глаза. Светлые волосы — чересчур кудрявые, чтобы быть вьющимися от природы.
В общем, обычный портрет здешней барышни. Только белого платочка в руках нет. Или веера. Или вышивки.
Есть отделанная бисером коричневая котомка — тяжёленькая с виду. Кирпич она там таскает, что ли?
На провинциальных барышень Карваэн умел производить впечатление. Смуглый, элегантный, опасный. Обычно девицы роняли вышивку и хватались за нюхательные соли. А маменьки с нянюшками — за девиц.
Паника в курятнике. Вначале было смешно. Потом надоело.
Ожидавшая Карваэна 'благородная дама' в обморок падать не стала. Смотрела неожиданно твёрдо и… да, оценивающе.
— Чем могу быть полезен, милая девушка?
Эк дёрнулась! Небось, привыкла к обращению «леди»… Переживёт. Сейчас начнётся слезливая история о несчастной любви…
— Я хочу, чтобы вы совратили мою сестру.
Чего-о-о?!!
— Или иным способом добились разрыва её помолвки с Сейдриком Иранхи, наследником…
— Я знаю, кто такие Иранхи, — плох наёмник, не умеющий держать удара! Но и передышка не помешает. — Итак, юный Сейдрик помолвлен с вашей сестрой…
— Меревин Алирх, — ага, родовое имя девица называть не хотела. Наивная!
— Совращение должно быть публичным? — пустые глаза, бесцветный голос. Ну-ка, как ты относишься к сестрице?
Заказчица яростно замотала головой — кудряшки рассыпались по плечам.
— Ни в коем случае. Важно, чтобы Сейдрик поверил… его папенька не станет втягивать сына в скандал.
Ага. Мы, значит, ничего не смыслим в совращениях, но неплохо ориентируемся в подводных течениях здешнего болота. Какой, однако, нестандартный круг интересов.
— Сроки?
— Месяц. Если за это время ничего не выйдет… убейте Сейдрика.
Ничего себе невинная барышня из провинции!
— Милая девушка, — начал Карваэн устало-благодушным тоном, — вы плохо представляете себе, как ведутся дела подобного рода. Совращение — это одна цена, а убийство — совсем другая…
— Я заплачу вам за разрыв помолвки. При этом репутация моей сестры должна пострадать как можно меньше. В остальном ваши действия не ограничиваются. Делайте, что хотите.
Ладно, красавица, сама нарвалась!
— Понял. Тогда о цене. Памятуя о низком уровне доходов в этой провинции… ну, тридцаточка. Золотом, — и добавить, удерживая на лице скучающее выражение и абсолютно не замечая потрясения собеседницы. — Половину вперёд, естественно.
Барышня порывалась что-то сказать… но смолчала. Видать, не захотела ещё раз услыхать о 'милой девушке'. Молча полезла в котомку.
Милосердный Боже, там лежал не кирпич, а толстенный кошелёк!
Дикие места. Совершенно дикие. Беззащитная девица гуляет одна-одинёшенька, с огромной кучей денег — и никто этим не интересуется. Написать, что ли, паре-тройке давних знакомых?..
Барышня достала пятнадцать новеньких золотых кругляшей. Карваэн очень много мог сказать о людях по тому, как они отдавали ему деньги. Эта девица явно хотела швырнуть золото на стол. Но не смогла. Уложила аккуратно, рядком.
Рачительная хозяйка. Цену деньгам знает. Хотя, казалось, откуда бы благородной?
И в то же время — не торгуется. Значит, припёрло. А с чего ж так-то, а? Что могло случиться у благородной девицы, нанимающей первого встречного для совращения сестры?
Сама не ответит — вон как губки поджала. Гнушается новым знакомством. Ладно…
Карваэн небрежно смёл деньги в свой кошель. Улыбнулся.
— Итак, я приступаю к работе. Вы с сестрицею похожи?
… Спустя полтора часа леди Вилайена (ничего так имечко!) уже не слишком хорошо соображала, и Карваэн милостиво её отпустил — 'продолжим завтра, в это же время'. Проводив баронессу до дверей таверны, мужчина огляделся. Так и есть, Шардех Яльни пристроился в углу, жуёт омлет.
В число пороков Карваэна скупость — мужчина частенько об этом жалел — не входила. Наслушник поперхнулся, когда в пальцах 'благородного милсдаря' блеснул золотой.
— Идём ко мне, потолкуем?
Сколько Вилайена себя помнила, ей ставили в пример Меревин. Кто аккуратно гуляет по дорожкам сада а не ломится сквозь ежевику за приблудным котёнком? Кто вышивает лучше самых опытных мастериц поместья? Уж явно не Вилита, бросающая пяльцы за окно! Чьи манеры безупречны, а голос тих, как и подобает благородной девице?
Меревин, Меревин, Меревин… А ещё Меревин не лезет в исконно мужские дела. Её не интересует, сколько медяков в золотом и сколько ткачих можно на этот золотой нанять. И куда продать овёс подороже — тоже не её ума дело. Девице пристало молиться, одаривать бедняков и болящих да слушать душеспасительные истории. Или, вон, менестреля из Гилайи.
