контрвыпада с двух сторон. Такому напору девушка не могла противопоставить никакой защиты.
Она любила заниматься с ним. Она любила его самого любовью, не имевшей никакого отношения к половому влечению. Ей было семнадцать, а ему… Сколько? Пятьдесят? Пятьдесят пять? Все равно — он был стар, очень стар, хотя все еще оставался весьма видным, чрезвычайно изящным и удивительно красивым мужчиной. Но он нисколько не интересовался женщинами — так говорили абсолютно все. Нет, он не был женоненавистником, он прекрасно воспринимал женщин как друзей, и его часто видели в женском обществе. Все это вполне устраивало Келтрин. В этот период своей жизни она хотела от мужчин только дружбы, и ничего больше. А Септах Мелайн был бы, пожалуй, лучшим из друзей.
Он был очаровательным, остроумным, веселым человеком. Он был мудр: разве лорд Престимион не сделал его Верховным канцлером царства? Его считали непревзойденным знатоком вин, он прекрасно разбирался в музыке, поэзии и живописи, а по богатству гардероба с ним не мог сравниться ни один человек в Замке, включая самого короналя. И конечно, он был лучшим фехтовальщиком мира. Даже те, кто считал фехтование бессмысленным времяпрепровождением, восхищались мастерством Септаха Мелайна, любовались его плавными, изящными движениями; ведь всегда должен быть кто-то, достойный восхищения за то, что превосходит всех остальных в каком бы то ни было деле.
К тому же Септах Мелайн был всеми любим за свое спокойствие, доброту и скромность — он был очень скромен, конечно в той степени, какую допускало его несравненное искусство, — и бесконечно предан своему ближайшему другу — короналю.
В целом его можно было считать образцом счастливейшего человека, имеющего завидную судьбу. Но, узнавая его лучше, Келтрин начала задаваться вопросом, не гнездилась ли где-то в глубине его души тайная печаль, которую он упорно старался скрыть от всех окружающих. Несомненно, ему чрезвычайно не хотелось стареть — ему, такому изумительному атлету, такому красавцу. Возможно, он втайне ощущал себя одиноким. И возможно, мечтал о том, чтобы среди пятнадцати миллиардов жителей гигантской планеты нашелся хотя бы один, с кем он смог бы сойтись на равных на турнирной арене.
На третью неделю их индивидуальных занятий, после того, как она выполнила особенно удачную серию оборонительных движений и контратак, Септах Мелайн внезапно откинул маску и сказал, глядя на нее с высоты своего роста:
— Госпожа, это было просто прекрасно. Я еще не видел никого, кто прогрессировал бы с такой скоростью, как вы. Жаль, что нам очень скоро придется прекратить занятия.
Он не смог бы ударить ее больнее, даже если бы ткнул прямо в горло острием рапиры.
— Прекратить? — дрожащим голосом повторила она.
— Вскоре в Замок на церемонию коронации лорда Деккерета прибудет понтифекс, а сразу после этого начнутся изменения в правительстве. Лорд Деккерет назначит другого Верховного канцлера. Я думаю, что им станет Теотас, брат Престимиона. Что касается меня, то Престимион попросил меня остаться у него на службе, теперь в должности главного спикера понтифекса. А это, естественно, означает, что я должен буду покинуть Замок и переехать в Лабиринт.
У Келтрин перехватило дыхание.
— В Лабиринт… — пробормотала она. — О, Септах Мелайн, как это ужасно!
Тот изящно пожал плечами.
— Ну что вы, я думаю, что там вовсе не так плохо, как принято считать. Там есть приличные портные и несколько очень достойных ресторанов. Да и Престимион не собирается стать одним из тех понтифексов- затворников, которые зарываются на дно этой ямы и не показываются на свет до конца жизни. Он говорил мне, что его двору предстоят многочисленные путешествия. Думаю, что он будет мотаться вверх и вниз по Глэйдж уж, по крайней мере, не реже, чем любой другой понтифекс, и наверняка съездит куда-нибудь подальше. Но, поскольку я буду с ним там, внизу, а вы, госпожа, — здесь…
— Да, я понимаю.
Он сделал короткую, чуть заметную паузу.
— Вам, конечно, не может прийти в голову самой отправиться в Лабиринт. Если бы вы приняли такое невозможное решение, то мы смогли бы заниматься дальше.
Глаза Келтрин непроизвольно широко раскрылись. Что он такое говорит?
— Родители послали меня в Замок, чтобы я смогла получить более широкое образование, ваше сиятельство, — она произнесла эти слова почти шепотом. — Я не думаю, что они когда-либо задумывались о том, что я… что я отправлюсь… туда…
— Конечно, нет. Замок — это свет и веселье, а Лабиринт… ну, в общем, это нечто совсем другое. Место для молодых дворян именно здесь. Я это хорошо знаю. — Септах Мелайн, казалось, испытывал странную неловкость. Келтрин привыкла видеть его абсолютно уравновешенным. Но сейчас он, определенно, волновался: нервно теребил свою тщательно подстриженную бородку, а его бледно-голубые глаза упорно ускользали, чтобы не встречаться со взглядом девушки.
Нет, он не мог испытывать к ней физического влечения. Она хорошо это знала. Но, все равно, он явно не хотел расставаться с нею, отправляясь вслед за Престимионом в подземную столицу. Он хотел продолжать их занятия. Почему? Потому ли, что нашел в ней такую многообещающую ученицу? Или из-за того, что между ними неожиданно начала возникать дружба, которой он дорожил? Он одинокий человек, думала Келтрин. Он боится, что будет тосковать без меня. Она была изумлена открытием: оказывается, Верховный канцлер Септах Мелайн может испытывать к ней такое чувство!
Но она не могла отправиться с ним в Лабиринт. Не могла, не имела права. Сейчас ее жизни следовало проходить здесь, в Замке, а затем, думала она, ей предстояло возвратиться к своей семье в Сипермит, выйти за кого-нибудь замуж, а потом… ну, настолько далеко вперед она уже не заглядывала. Но Лабиринт никак не оказывался на том пути, который ей предстояло пройти в обозримом будущем.
— Знаете, может быть, мне удастся время от времени посещать вас там, — несколько нервно сказала она. — Ну, для того, чтобы не терять навыков…
— Да, такое вполне возможно, — согласился Септах Мелайн, и они оставили эту тему.
Фулкари, старшая сестра Келтрин, ожидала ее в зале отдыха, расположенном в западном крыле, известном под названием Аркада Сетифона, где располагались квартиры обеих сестер, а также их брата Фулкарно. Фулкари почти каждый день плавала там в бассейне. Келтрин обычно присоединялась к ней после уроков фехтования.
Бассейн был поистине великолепным — огромный овальный резервуар из розового порфира, по стенам которого, чуть ниже поверхности воды, был выложен из малахита орнамент в виде множества Горящих Звезд. Теплая, с чуть заметным привкусом корицы вода, поступавшая из источника, находившегося где-то намного ниже Замка, имела бледно-розовый оттенок и с виду напоминала вино. Возможно, что эта часть Замка при каком-то давно забытом коронале, царствовавшем в те времена, когда торговля между мирами была куда более обычным делом, чем стала позднее, служила пансионом для принцев, прибывавших с других планет, и вода этого бассейна помогала им восстанавливать силы после долгих космических странствий. Теперь же бассейном пользовались королевские гости, приезжавшие из мест, расположенных гораздо ближе.
Подойдя к бассейну, Келтрин увидела, что, кроме Фулкари там никого не было. А та, быстро и сильно взмахивая руками, неутомимо плавала из конца в конец бассейна, заканчивая каждый отрезок четким переворотом у стенки. Келтрин, остановившись на краю бассейна, какое-то время рассматривала сестру, восхищаясь гибкостью ее тела, мягкой четкостью движений. Даже теперь, достигнув семнадцати лет, Келтрин все еще продолжала относиться к Фулкари как к настоящей женщине, а себя считала просто неуклюжей девчонкой. Разница в семь лет казалась ей непреодолимой пропастью. Келтрин мечтала о том, что когда-нибудь ее бедра раздадутся, как у Фулкари, груди округлятся, как у Фулкари; все эти признаки, думала она, говорят о высокой степени женственности ее сестры.
— Ты не хочешь поплавать? — наконец окликнула ее старшая.
Келтрин расстегнула свой фехтовальный костюм, скинула его, небрежно отбросив в сторону, и скользнула в воду рядом с Фулкари. Шелковистое прикосновение воды сразу подействовало на нее успокаивающе. Несколько минут они молча плыли рядом.
Сделав несколько быстрых кругов и немножко устав, они дружно сбавили темп.
— Ты чем-то обеспокоена? — спросила Фулкари, обернувшись к сестре. — Что-то ты сегодня очень тихая. Наверное, что-нибудь не получалось на уроке?
