пятьдесят ярдов и швырнул ее в воздух с такой же легкостью, как вы сможете подбросить свою шляпу. И цепь замерла строго вертикально, как будто была прикреплена наверху к какому-то невидимому гвоздю. А потом появились животные: джаккабола, морвен, кемпиль и даже хайгус. Звери один за другим взбирались по цепи до самой вершины, и там бесследно исчезали. Когда исчезло последнее животное, маг щелкнул пальцами, и цепь упала на землю и свернулась в аккуратную бухту у него в ногах, но исчезнувшие животные так и не появились.
— Это очень интересно, — негромко сказал Деккерет, — но, думаю, не слишком полезно. Пойдем, что ли?
— Наверное, лучше будет пойти дальше, — согласился Динитак.
Как только они вышли в проход, от толпы отделился пухлый человек с блестящей, будто намазанной маслом кожей, в изрядно поношенной грязноватой темно-красной одежде и преградил им дорогу. Деккерет сразу заметил на груди у него несколько астрологических амулетов, именовавшихся рохильями, — кусочков розового нефрита, хитрым образом обмотанных полосками синего золота. Конфалюм — он был очень суеверным — всегда носил рохилью на своей одежде. На шее незнакомца висел какой-то другой, неизвестный Деккерету амулет и плоская треугольная костяная табличка, испещренная таинственными знаками. Судя по облику, этот человек мог быть только профессиональным магом.
Эта догадка немедленно получила подтверждение.
— Не хотите ли вы узнать свое будущее, мой господин? — обратился он к Деккерету.
— Не-а, я д'маю, не-а, — ответил Деккерет, старательно имитируя грубый восточный акцент. Меньше всего на свете он здесь и сейчас хотел позволить магу, пусть даже шарлатану, каким тот, скорее всего, был, заглянуть себе в душу. — Господин, у меня при себе всего несколько медяшек, а ведь вам этого будет мало, верно?
— А может быть, ваш богатый друг захочет? Я видел, как он кинул ту большую монету.
— Не-а, ему до э'тага дела нет, — не забывая корежить произношение, сказал Деккерет. — П'шли, што ли? — повернулся он к Динитаку.
Но маг не желал без боя упустить добычу.
— Для вас обоих всего за пятьдесят мерок! Всего лишь полкроны — треть моей обычной цены, потому что дела сегодня идут очень уж вяло. Что вы на это скажете, мои господа? Пятьдесят мерок за обоих! Пустяк. Гроши. И я смогу набросать для вас план предстоящего жизненного пути.
Деккерет снова помотал головой.
Но тут Динитак, к его удивлению, рассмеялся.
— А почему бы и нет' Давайте посмотрим, что говорят наши звезды, Деккерет! — И, прежде чем Деккерет успел возразить, Динитак снова достал кошелек, вытащил оттуда пять квадратных медных монет по десять мерок и вложил их в ладонь волшебника. Маг, торжествующе усмехаясь, обхватил пальцами запястье Динитака, пристально уставился ему в глаза и что-то забормотал, по-видимому, заклинание для предсказания будущего.
Деккерет почувствовал, что против воли заинтересовался, что же намеревается сказать им этот человек. Правда, исходя из своего обычного скептического отношения ко всему, связанному с колдовством, подкрепленному такой явной профанацией этого занятия — как же, на рынке, среди толпы, за пять медяшек, — он не ожидал ничего достойного внимания Однако можно было позабавиться тем, до какой степени ошибется предсказатель Скажем, если он увидит, что Динитак скоро откроет лавку в Алаизоре и станет преуспевающим торговцем Или совершит поездку в какое-нибудь место, которое всю жизнь желал посмотреть, например в Горный замок.
Но то, что потом произошло, оказалось совершенно не забавным Заученное бормотание мага замедлилось, усмешка исчезла, а предсказатель резким движением прижал ладонь ко рту, как будто ему внезапно стало плохо. Он выпучил глаза, глядя на Динитака с неподдельной тревогой — нет, с настоящим ужасом. Так можно было бы смотреть на человека, который только что объявил, что болен какой-то смертельно опасной болезнью, вроде чумы.
— Держите ваши пятьдесят мерок, мой господин! — сказал астролог после непродолжительной паузы. Его голос дрожал. — Я не в состоянии просмотреть ваш гороскоп. Мне ничего не остается, кроме как вернуть ваши деньги. — Не выпуская запястья Динитака, он выудил из кармана пять монет, сунул их ему в руку и торопливо, почти бегом, удалился. Прежде чем затеряться в толпе, он несколько раз оглянулся; на его лице застыло испуганное и потрясенное выражение.
Динитак застыл на месте; его смуглое лицо покрылось неестественной бледностью, зубы крепко закусили нижнюю губу, а глаза были полны изумления. Деккерет ни разу еще не видел своего друга настолько ошарашенным. Похоже, что Динитака, как и мага, тоже напугало столь неожиданное завершение предсказания.
— Я не понимаю, — чуть слышно сказал он. — Я что, такой страшный? Что он увидел?
9
— Я — Тастейн, и со мной человек, приехавший для встречи с графом Мандралиской, — сообщил Тастейн стражнику-гэйрогу, стоявшему у входа в здание, бывшее когда-то дворцом прокуратора.
Гэйрог лишь скользнул по обоим холодным взглядом немигающих глаз.
— Проходите, — без выражения сказал он и отступил на шаг в сторону.
Тастейн никак не мог привыкнуть к тому, что ему достаточно назвать свое имя, и его немедленно пропустят в невероятно великолепный дворец, бывший когда-то жилищем прокуратора Дантирии Самбайла. Ему до сих пор трудно было до конца поверить даже в то, что он на самом деле жил в великом городе Ни- мойе. Для мальчика, выросшего в Сеннеке, жалком провинциальном городишке, даже простая поездка в Ни-мойю могла стать недостижимой мечтой всей жизни. В той части страны, откуда он прибыл, существовала даже пословица: «Увидеть Ни-мойю — и умереть!» Так что, сознание, что он находится в самом сердце этого величайшего из всех городов, живет в каких-нибудь нескольких сотнях ярдов от дворца и имеет возможность беспрепятственно входить в это величественное здание, не переставало поистине ошеломлять юношу.
— Вы уже когда-нибудь были в Ни-мойе? — спросил он у незнакомца, которого сопровождал к графу.
— Это первый раз, — ответил тот. Он говорил со странным резким акцентом, который Тастейн никак не мог определить: «'то ф п'рфый расс». Судя по документам, он прибыл из места под названием Уулисаан. Тастейн понятия не имел, где оно могло находиться Возможно, в каком-то отдаленном районе южного побережья, далеко за Пилиплоком. Тастейн знал, что жители Пилиплока разговаривали со странным акцентом, и, возможно, речь обитателей еще более дальних краев была даже более диковинной.
Впрочем, в этом посетителе было очень немного таких черт, которые не казались бы Тастейну странными. За последние месяцы Мандралиска принял у себя огромное количество непонятных людей. Обязанностью Тастейна было встречать их в гостинице, где размещалось большинство таких посетителей, провожать в официальный штаб Движения на проспекте Гамбинерана, проверять там их документы, а затем препровождать во дворец для встреч с графом. Он уже привык к ежедневному появлению людей далеко не респектабельного облика, относившихся подчас к тем слоям общества, представители которых, как правило, стараются избегать дневного света. Мандралиска, похоже, очень интересовался людьми такого сорта. И тем не менее этот был, пожалуй, самым необычным.
Он был очень высок и худощав, скорее даже тощ. Одет он был тоже весьма специфически: в грубую и тяжелую длинную черную куртку на толстой подкладке, из-под которой виднелась легкая туника из бледно- зеленого шелка. Взгляд его тоже был странным — он казался одновременно и высокомерным и просительным. Да и сами глаза тоже поражали — белки желтые, а зрачки жуткого лилового цвета. Лицо — широкое, бледное, с мелкими чертами, казавшимися каким-то образом смещенными в середину. Ходил этот человек, сильно сутулясь, чуть ли не касаясь плечами ушей, так что казалось, будто он опасается, что если не будет втягивать шею, то его голова неизбежно оторвется и улетит. Даже самое имя его было чрезвычайно странным: Вайизейсп Уувизейсп Аавизейсп. Да разве такие имена бывают? Все в этом человеке так и дышало обманом. Впрочем, давать оценку посетителям Мандралиски не входило в обязанности Тастейна. Он должен был всего лишь провожать их в кабинет графа.
— Прекрасный город Ни-мойя, — отметил Вайизейсп Уувизейсп Аавизейсп, войдя с Тастейном во дворец. Они шли по галерее, соединявшей два крыла здания. Одна стена этой галереи представляла собой
