В мае 1485 года инквизиторы с величайшей торжественностью отпраздновали первое аутодафе, наложив на многих епитимью и бросив несколько человек в костер. Вскоре вслед за этим было проведено и второе аналогичное действо.

От этих представлений пламя отчаяния и гнева «новых христиан» взметнулось еще выше. Считается, что апогея оно достигло при известии об аресте Леонарди Эли – одного из наиболее влиятельных, богатых и уважаемых граждан Сарагосы, принявших христианство.

Тех, кто направил петиции в Рим и в Мадрид, покинула всякая надежда на ответ, что привело их к решению о принятии действенных контрмер. Лидером был влиятельный человек по имени Хуан Педро Санчес. Четверо его братьев занимали видные посты при дворе и оказали посильную помощь, стараясь ускорить рассмотрение петиции к монархам.

Встреча произошла в доме Луиса де Сантанхела, где Санчес и потребовал ответить террором на террор. Он предложил не менее чем убийство инквизиторов, самонадеянно полагая, что после этого другие не осмелятся занять их место. Однако Санчес, пожалуй, недооценил характер Торквемады.

Предложение было принято, клятва о неразглашении тайны произнесена, план разработан, предварительные меры предприняты, средства для осуществления намеченных планов собраны. Подобрали шестерых убийц, среди которых были Хуан де Абадиа со своим вассалом гасконцем Видалом де Урансо и Хуан де Эсперандо. Последний был сыном «обращенного», брошенного в подземелье инквизиции, собственность которого уже конфисковали. Поэтому считалось, что у него имеются серьезные мотивы для мести. Дополнительным стимулом была сумма в пятьсот флоринов⁶⁶ , предложенная заговорщиками убийце Арбуеса и переданная убийцам Хуаном Педро Санчесом.

Несколько первых попыток осуществить сей проект были расстроены стечением обстоятельств. Более того, казалось, что Арбуес получил предупреждение о готовящемся покушении – или, по крайней мере, просто сознавал, что возбудил мощную волну ненависти, – ибо соблюдал величайшую осторожность, неизменно надевая под рясу доспехи. Это, конечно, не говорит о его горячем стремлении к ореолу мученика, во что пытается заставить поверить читателя его биограф Трасмиера.

Однако, в конце концов, убийцам подвернулся удобный случай. Поздней ночью 15 сентября 1485 года они проникли в кафедральный собор и затаились в ожидании своих жертв, которые должны были прийти на полночную службу.

Хуан де Абадиа со своим гасконцем и еще одним сообщником вошли через главную дверь. Эсперандо со своими компаньонами воспользовались входом через ризницу.

Скрываясь за колоннами просторной церкви во мраке, рассеять который не в силах был светильник алтаря, они молча ждали, «подобные волкам кровожадным, пришедшим за агнцем невинным», – повествует Трасмиера.

Ближе к полуночи наверху началось движение, в темноте забрезжил свет: на хорах каноники собирались к службе.

Звуки органа разорвали тишину, и под сводами церкви появился Арбуес.

Казалось, удача вновь отвернулась от убийц, ибо Арбуес шел один, а их целью было покончить с обоими инквизиторами.

Доминиканец направился на хоры, чтобы присоединиться к своим собратьям. В одной руке он нес фонарь, в другой сжимал длинную трость. Под его белыми одеяниями скрывалась кольчуга, а в черную бархатную ермолку была вшита стальная прокладка. По-видимому, он так боялся покушения, что не надеялся на защиту молитв даже в храме. На пути к лестнице, ведущей на хоры, он пересек неф⁶⁷ . Достигнув кафедры, инквизитор остановился, поставил фонарь сбоку от себя, прислонил трость к колонне и объявил о начале молитвы.

Настал удобный для убийц момент – Арбуес был в их власти. Несмотря на то, что напасть сейчас означало выполнить лишь половину задания, они решили расправиться хотя бы с одним из инквизиторов, чтобы не откладывать дело вновь на неопределенное время в надежде убить двоих одновременно.

Пение, доносившееся сверху, заглушило звуки их шагов, когда они подкрались к Арбуесу сзади, вступив из темноты в круг желтого призрачного света, распространяемого его фонарем.

Эсперандо напал первым, но, сделав неловкий выпал, всего лишь ранил инквизитора в левую руку. Однако сразу за этим ударом последовал другой от Урансо – удар столь сокрушительный, что отколол часть стальной прокладки в ермолке Арбуеса. По-видимому, скользнув по прокладке, клинок опустился на шею – именно эта страшная рана стала, как полагают, причиной смерти доминиканца.

Но смерть не наступила мгновенно. Инквизитор пошатнулся и сделал движение в сторону лестницы, ведущей на хоры. Однако теперь уже Эсперандо, вновь изготовившийся к нападению, нанес доминиканцу разящий удар, вложив в него такую ярость, что шпага, несмотря на прикрывавшую Арбуеса кольчугу, пронзила его насквозь от одного бока до другого.

Инквизитор рухнул и застыл неподвижно. Звуки органа резко оборвались, и убийцы бросились бежать.

На хорах возникло замешательство. Вниз по ступеням сбежали монахи с фонарями и обнаружили окровавленного инквизитора в бессознательном состоянии. Они подняли его и на руках бережно перенесли на кровать. Он скончался через сорок восемь часов, в полночь в субботу, 17 сентября 1485 года.

Утром весь город облетела весть о его смерти, и произведенный эффект оказался совершенно не тем, на который рассчитывали заговорщики. «Старые христиане», движимые религиозным рвением или чувством справедливости, схватились за оружие с кличем «Обращенных – на костер!»

Население города – всегда колеблющееся, готовое подчиниться всякому громкому призыву и последовать за первым вожаком, способным указать какой-либо путь, – подхватило клич, и вскоре Сарагоса была охвачена беспорядками. Все улицы огласились криками толпы, грозившей устроить одну из тех гекатомб⁶⁸ , в которых огонь оспаривает у стали славу ужасного первенства.

Весть о волнениях достигла дворца Алонсо Арагонского, семнадцатилетнего архиепископа Сарагосы. Шум напугал этого внебрачного отпрыска Фердинанда. Он созвал грандов города и высших судебных сановников и поручил им встретить и успокоить мятежников. Лишь обещанием справедливого возмездия убийцам ему удалось рассеять толпу и восстановить порядок в обезумевшем городе.

«Божественное правосудие, – утверждает Трасмиера, – не допускает безнаказанности преступления».

Акция «новых христиан» и в самом деле была опрометчивой и повлекла за собой ужасную расправу. Они заплатили страшную цену за отобранную ими жизнь. Их намерение запугать такими действиями человека с характером Торквемады явно обнаруживает прискорбное безрассудство, в чем вскоре они сами убедились. Для замещения убитого инквизитора и проведения жестких ответных мер Торквемада немедленно направил в Сарагосу фра Хуана Колверу, фра Педро де Монтерубио и доктора канонического права Алонсо де Аларкона. Для большей безопасности – своей собственной и своих узников – они перенесли заседания трибунала в замок и организовали поиск преступников. Некоторых удалось схватить, и среди них оказался вассал Абадии – Видал де Урансо. Его подвергли допросу и вырвали признание.

Пытки продолжались и после этого с целью выведать имена сообщников. В конечном итоге инквизиторы пообещали проявить «милосердие», если Урансо назовет остальных.

За такую цену несчастный гасконец согласился говорить, предал всех, кто, по его сведениям, был причастен к заговору, и всех, кто симпатизировал заговорщикам. Льоренте, ознакомившийся с протоколами этого процесса, сообщает нам, что когда Урансо потребовал обещанного «милосердия», ему объявили, что милосердие будет выражаться в том, что ему не отрубят руки – как большинству других – до повешения.

В числе арестованных оказались Хуан де Абадиа, Хуан де Эсперандо и Луис де Сантанхел.

Эсперандо и Урансо вместе отправились на аутодафе 30 июня 1486 года – уже седьмое в Сарагосе в том году.

Эсперандо протащили по городу в клетке и отрубили ему руки на ступенях кафедрального собора, после чего повесили, раздели и четвертовали. Пятеро других заговорщиков были сожжены заживо. Двоим – одним из них был Хуан Педро Санчес, сыгравший ведущую роль в этом заговоре, – удалось бежать; поэтому были сожжены их манекены, одновременно было сожжено гротескное изображение – в санбенито и колпаке – Хуана де Абадиа. Он избежал участи в спектакле правосудия Святой палаты, покончив с собой в тюрьме – съел стекло от лампы.

Теперь в Сарагосе аутодафе следовали одно за другим: в 1486 году их состоялось не менее четырнадцати. За это время было сожжено сорок два человека заживо и четырнадцать манекенов, сто тридцать четыре человека были подвергнуты наказаниям различной степени (от пожизненного тюремного заключении до публичной порки). Желая увеличить число присутствующих на аутодафе, чтобы сей благотворный урок оказал на всех глубокое воздействие, Торквемада распорядился в течение двух недель ежедневно делать публичные объявления о предстоящей казни и предписал обставлять это с величайшей торжественностью, свойственной церемониям Святой палаты. С этих пор такие объявления стали нормой для всей Испании.

Останавливаясь на событиях в Сарагосе, Трасмиера выдвигает один из софизмов, столь характерных для инквизиции при оправдании тезиса о милосердии.

Он доказывает нам, что для преступников скорая смерть была поистине счастьем, и поясняет, что продолжение жизни привело бы лишь к более суровому суду в дальнейшем «подобно печати Каина, которого Бог осудил на естественную смерть, лишив возможности быть убитым чьей- либо рукой, ибо из-за этого – в силу природы своей – он совершил еще множество грехов, за что величайшим и заслуженным наказанием ему стало вечное проклятие».

И ведь именно священник выдвигает богохульное доказательство того, что Богу угодно карать проклятием грешников, и полагает, что быстрым сожжением можно обмануть Бога хотя бы отчасти, спасая грешников от участи Каина. Подобные упражнения казуиста вновь демонстрируют умопомрачительные уловки, с которыми сталкиваются люди, пытаясь разобраться в аргументах, призванных оправдать действия Святой палаты. Он также убеждает нас, что убийцы раскаялись перед смертью в содеянном, вследствие чего милосердные священники принесли и их в жертву.

Признание Видала де Урансо открыло инквизиторам имена не только непосредственных участников убийства Арбуеса, но и тех, кто симпатизировал им. Верные своим методам, инквизиторы учинили судебное расследование, которое подобно нефтяному пятну, медленно и неуклонно покрывающему чистую поверхность, расширялось и приводило к обвинению многих людей, имеющих маломальское отношение к преступникам, а также и тех, кто из истинно христианского милосердия посмел укрывать «новых христиан», спасающихся от слепой мести Святой палаты. Последних зачастую признавали виновными даже в случаях, когда не имелось неопровержимых доказательств вероотступничества тех беглецов, которых они у себя скрывали. Всеобщая паника побудила многих совершенно невиновных «новых христиан» покинуть город, где ни один из них не чувствовал себя в безопасности. Но бегство – и мы знаем это из статей, по милости Торквемады вошедших в «Наставления», – само по себе считалось достаточным основанием для подозрения и ареста.

В Сарагосе установился террор. Трибунал в этом городе стал одним из самых деятельных в Испании. Подсчитано, что около двухсот человек тем или иным образом поплатились за убийство Педро Арбуеса – родственников заговорщиков, близких и дальних, знатных и простых, так что