Или скелет ротного.
Тилль отодвинул опасный приборчик подальше. Тут дело надо делать, а не ерундой заниматься! Он же часовой, а не безответственный шалопай.
«Что, Тилль? – послышался ехидный мальчишечий голосок. – Зассал, да?»
Звучал тот настолько явственно, что кадет обернулся. Неужели Димка прокрался в музей? Но нет, кроме Тилля, в подсобке никого не было.
Мальчишка вновь придвинул к себе генератор.
Вот ведь штука: спрячь он его сейчас в контейнер и отправь обратно, никто не узнает… Свидетелей нет, да и глупость это – оружие на себе испытывать.
Вот только как жить дальше? Жить, зная, что ты трус и предатель? В мечтах-то легко сражаться с акулами. А на самом деле?
И тогда, с пулей, – да, юнг было двое… Но разговаривал-то с ним, Тиллем, только Яри. Второй стоял себе у стеночки, будто его это все не касается. Стоял и смотрел в сторону.
А он, Тилль, даже слова против не сказал.
Растерялся, говоришь?..
Нет, Тиллик, милый. Это называется по-другому.
Струсил.
Сдрейфил, зассал.
И тогда зассал, у Лютого. Когда начповос приказал товарищей выдать. И нечего отговариваться: «Для порядка, из справедливости». Зассал, и все.
И сейчас ссышь.
Вон на приборчике тумблер «Вкл.Выкл.». Всего-то одно движение.
Ну? Слабо?
Ладони вспотели. От этого Тилль возненавидел себя еще больше. Отчаянным движением он рванул тумблер и тут же, не успев сообразить, что делает, отщелкнул назад. Сердце дудухнуло, оставив в груди противную ноющую боль.
Ничего не произошло.
«Рохля, тряпка! – выругал он себя. – Думаешь, щелкнул и все? Давай, трус!»
Не давая себе отступить, Тилль ударил по тумблеру. И зажмурился, ожидая, что вот-вот на его плече сомкнутся костяные пальцы.
Ничего не случилось. Мальчишка сидел, напряженно вслушиваясь в музейную тишину, а в душе росло разочарование.
И из-за этого он терзался? Ну, конечно… Кто же станет держать в музее настоящее боевое оружие?!
С другой стороны, испытание-то он выдержал. Жаль, никто не видел. Сам Димка небось пять раз бы в штаны наложил! Нет, на людях он, конечно, герой. Такие, как Димка, всегда смелые, когда есть перед кем. А в одиночестве? Зная, что никто не затаит дыхание, глядя на тебя?
То-то же!
Пробивающийся меж листьями вьюнка солнечный свет падал на стол широкой полосой. Лампочка генератора едва заметно помаргивала. Из-за полосы Тилль этого не замечал.
Его занимало другое. Испытание-то он выдержал, но что это за испытание? Смех один. Вот если против юнг, одному разобраться с Яри – спокойно, насмешливо, без суеты – это да. Показать, наконец, кто чего стоит. Один-то раз растеряться всякий может.
Это будет серьезно.
После этого он сам себя зауважает.
Все зауважают.
Тилль снял с шеи цепочку дубликопии. Подбросил на ладони (звенья щелкнули кастаньетами) – легкая, летящая!
– Ну, что, Яри, завтра? У Скалищ?
В тот же миг его плечо сжали холодные твердые пальцы.
– Что это у тебя, мальчик?
Фраза прозвучала на асурском, и Тилль не смог ее перевести. Он резко обернулся.
Лицо, перепачканное землей (могильной! – показалось мальчишке), светилось белым. Вымазанная травяным соком безрукавка распахнулась – как тогда, в мечтах, – и из-под нее выглянули исцарапанные груди в огненной татуировке. Отчего-то они испугали Тилля больше всего.
– Дай сюда, – потянулась Майя к дубликопии. – Это твое брачное подношение?
Глава 16
ДВЕ ТАЙНЫ
Как Велька и ожидал, полковник «общественного порицания» не забыл. Наказанием он выбрал так
