оставалось? Таким уж меня сделали - и я сам, и другие. Ты не думай, я своему отечеству не враг. Я не хуже других, такой же англичанин… Ну, может, не до мозга костей. Просто я помогал переправлять кой-какое продовольствие куда следует и устраивать всякие развлечения - без нас нашим клиентам ничего бы такого не видать как своих ушей. А люди-то ведь все на один манер. Недвижимость шла по дешевке - вот я и ухватил несколько лакомых кусков. Дальше - больше, дела мои шли на лад, и теперь, когда иной раз по ночам не спится, я твержу себе: вон, мол, сколько у меня денег, ну, округляю, конечно. Хочешь - верь, хочешь - нет, а это и впрямь успокаивает. Богатство - хорошая надувная подушка, держит на плаву. Если б не все эти деньги, я бы спятил. Но я не спячу, Майкл, дудки, так что смотри не переметнись на другую сторону. В пятьдесят лет, в самом, можно сказать, расцвете я нажил язву - кто ее знает, откуда она взялась. Всю жизнь, стоило мне глянуть на человека, я сразу видел, можно с ним иметь дело или нет. Да только, наверно, меткий глаз - штука вредная, от него у меня за столько лет и разъело нутро. И теперь мне уже сама язва говорит, с кем стоит вести дела, а с кем - нет. Как схватит - не то чтоб невтерпеж, а все-таки, бывает, я здорово ее чувствую. Если погляжу на человека и язва молчит, стало быть, человек подходящий. А схватит - зову подмогу, чтоб силком содрать с него, что требуется. Язвомер у меня первый класс, Майкл. Надо патент на него взять. Может, всякому не худо завести такое у себя в кишках. Умей из всего извлечь пользу, особенно из плохого, хорошее - оно всем помогает, а ты старайся, чтоб тебе и плохое шло впрок. Но не думай, я от жизни получаю далеко не все. Этим и не пахнет. Во-первых, я даже не знаю, чего хочу. Знаю только, чего у меня нет. Можно подумать, это одно и то же, а на самом деле - ничего подобного. Вот нет у меня до сих пор сына. Я, конечно, не ем себя поедом, а все ж нет-нет да и куснет обида. Дочерей полно - правда, законная только одна. А вот сына еще не было, хотя, говорят, от настоящего мужчины как раз дочери и родятся. А у меня их столько всюду порассыпано, и уж я всегда знаю, когда ребенок мой: раз дочь, тут и сомневаться нечего. Если у какой-нибудь моей бабенки родится сын, я точно знаю: обманула меня. И уж я так ее отделаю - сама себя не узнает, ну а настоящему папочке, сутенеру ее, еще не так достанется. Только это все одна трепотня, Майкл. Теперь я редко даю волю рукам, все больше языком действую, но и этого хватает, а уж если не хватит, так я живо научу кого надо уму-разуму.
Вскоре он и впрямь попытался кого-то поучить на свой манер и угодил за решетку по обвинению в вымогательстве. Сперва я обрадовался, что великий Моггерхэнгер наконец загремел, хоть и слушал его всегда с восторгом. Ну, думаю, и работа моя тоже полетит к чертям, только вдруг он подкатывает на такси и вваливается в дом: отпустили под залог в пять тысяч фунтов. И право слово, я рад был его увидать. Жена прильнула к нему, будто он двадцать лет отсидел в тюряге.
- Пора тебе все бросить, Клод,- сказала она.- Чтоб ты больше не имел касательства к таким делам.
Она, видно, воображала, будто он директор-распорядитель какого-то добропорядочного предприятия и пострадал из-за махинаций разной мелкой сошки.
Он и сам так ей все представлял:
- Нет, Агнесса. На кого же я все оставлю? Ведь все тогда пойдет кувырком. От меня зависит слишком много народу. Не волнуйся, дорогая. Все образуется. Им нечего мне предъявить, и они это знают. Они изредка пробуют сфабриковать какое-то обвинение, думают, а вдруг попадут в точку. Но все зря. Просто сыскному инспектору Лэнторну не хватает ума оставить меня в покое. Надо же ему иной раз проявить рвение, показать себя главному инспектору Джокстрэпу, а вообще-то он малый неплохой. Я многим ему обязан, не стоит сейчас распространяться…
Тут он заметил, что я прислушиваюсь, и хоть я знал - он мне доверяет, врожденная осторожность заставила его замолчать. Надо сказать, мы с ним чуть что не подружились, хотя, понятно, кой-какое расстояние сохранялось. Была в его рассуждениях эдакая жесткая мудрость, но по молодости и глупости я не мог себе представить, что и сам тоже когда-нибудь обрету ее. Не скажу, чтоб я хотел стать таким, как он, нет, слишком уж он был страшен, но все равно я им восхищался.
Одно только досаждало Моггерхэнгеру: когда его отпустили под залог, ему запретили выезжать из города, а он, истый игрок, очень надеялся, что его борзые - Длинный Том и Авель- Каин будут участвовать на собачьих гонках в Девоне. Ему важен был не только изрядный выигрыш, главное - чтоб его великолепные псы еще больше прославились: когда они выдохнутся и он захочет их продать, можно будет взять за них подороже. Он бесился из-за этого дурацкого запрета целыми днями, пока я возил его из одного клуба в другой, и вечерами по пути в Найтсбридж - там я по нескольку часов дожидался в машине у одного дома, а потом Моггерхэнгер выходил усталый, отрывисто отдавал мне приказания, но я сразу видел: собой он доволен. Он всегда так: мечется, проклинает свое невезение, а это прочищает ему мозги, помогает сообразить, как половчей обтяпать новое дельце. Он решил пригласить инспектора Лэнторна на обед, и в семь часов меня послали за ним в полицейский участок, чтоб я доставил дорогого гостя в Илинг.
Лицо у инспектора было замечательно тем, что его нипочем не запомнишь - таких лиц сотни. Сам длинный и тощий, как жердь. Весь он был какой-то тусклый, неприметный, в сером костюме, и глаза тусклые, стеклянные, такого в толпе, особенно в английской, просто не заметишь, тут он как рыба в воде, и чем больше я на него глядел, тем ясней видел: он ужас до чего похож на рыбу, никаких других черт у него в лице не отыскать.
Он спустился по лестнице, и, как мне и было велено, я выскочил из машины и распахнул перед ним заднюю дверцу. Он сел и даже спасибо не сказал. Что у рих там было за обедом, мне вовек не узнать. Я прохаживался по газонам, и из окон то и дело слышно было, как там чокаются и эдак грубовато по-приятельски смеются. Я думаю, немногие могут похвалиться, что они обедали и напивались за столом у Моггерхэнгера, но когда в тот вечер я вез Лэнторна к нему домой в Уимбли, он всю дорогу распевал «На бегах в Кемп-тауне», даже когда вылез из машины и навалился на крохотную калитку, так что она прямо затрещала.
Через два дня меня позвали в шесть утра и велели везти их на собачьи бега в Девон. За час Лэнторн и Моггерхэнгер не произнесли ни слова, они удобно расположились на заднем сиденье, укутались в пальто и даже ни разу не взглянули на зловещую кроваво-красную зарю. Два холеных борзых пса растянулись у их ног и время от времени зевали - разинут пасть, потом щелкнут челюстями, точно ножницами, а пасти такие огромные - того гляди, целиком автомобиль проглотят. Так мне представлялось, когда они, зевая, громко взвизгивали - даже сквозь шум мотора слышно было. От Уимбли я поехал на юг, и небо было до того яркое, красное, словно господь бог пере-резал себе глотку и залил кровью весь мир. В общем, обычная сырая и недобрая лондонская заря, и в Хестоне я с радостью свернул на Большой западный тракт и оставил ее у себя за спиной.
Я гнал со скоростью пятьдесят, а то и шестьдесят миль, а разрешалось там не больше сорока - интересно, что на это скажет полицейское начальство, которое расположилось на заднем сиденье? Начальство помалкивало - ну, думаю, ладно, может, нас нагонит патрульная машина и арестует, полюбопытствует, почему это мы так спешим. Погляжу, какими глазами они тогда посмотрят друг на друга. Машин на шоссе было не густо, и я подумал: хорошо бы я вообще катил один и чтоб на несколько сот миль ни спереди, ни сзади - ни души. Будь я королем, я бы издал указ, чтоб в такие-то и такие-то дни мои подданные не появлялись на магистрали, и тогда садился бы вместе со своим премьер-министром, военным министром и начальником полиции в мощный «роллс-ройс» и на самой большой скорости мчался куда вздумается. А пока на английских магистралях порядочный шофер каждую минуту рискует головой. Эта поездка была отличной школой для моего самообладания: мчишься вроде из одного города в другой, а это все Лондон, и ему нет конца, охота ругаться на чем свет стоит, да из-за пассажиров приходится молчать, А тем двоим на заднем сиденье и горя мало. Наконец Моггерхэнгер раскатисто рыгнул, и тогда Лэнторн шевельнулся и спросил:
- Что вы сказали?
- Ничего не сказал,- ответил Моггерхэнгер.
Услыхав голос хозяина, Длинный Том прыгнул к нему на колени, но тот брезгливо его согнал. Моггерхэнгер поставил на своем, только это и было важно для него и всей его шатии. Сперва он спросил Лэнторна, может, тот махнет рукой на инструкцию и позволит ему на денек отлучиться, свезти своих любимых собак на бега в Девон? Поначалу Лэнторн вроде даже прикидывался, будто ничем не может этому посодействовать, но потом смягчился, только поставил условие: он самолично будет сопровождать Моггерхэнгера, да притом поставит на хваленых моггерхэнгеровских псов и, может, кой-что
