как бы не свернуть себе шею. Капля пота на лбу может меня выдать, случайный пустяк, плохо зашнурованный башмак. Мне нельзя слишком худеть, не то они еще подумают: я трушу, ведь я играю с огнем.
Стэнли сказал - меня ждет обычное дело. Полечу послезавтра во второй половине дня, чтоб Коттапилли и Пиндарри успели улететь в Швейцарию. А потом неделю могу отдыхать. Я сказал, я буду у него в три, но Стэнли велел пообедать пораньше и приехать к двум: надо, мол, успеть нагрузиться.
- Я на все готов,- сказал я.- Похоже, нынче дела у фирмы первый класс.
- Наши клиенты нам доверяют,- сказал он со смешком и, еще не досмеявшись, повесил трубку.
В семь я перешел на другой берег Темзы и двинулся в берлогу Блэскина. Дверь отворила Пирл, и на ее мордочке не выразилось никакого удивления, а мордочка стала еще меньше прежнего - Пирл
коротко постриглась, лоб закрывала челка, и она уж совсем стала похожа на зверушку из телевизионного мультика.
Джилберт поднял на меня глаза.
- Какого черта вас принесло? Я думал, вы навсегда завязли в
этом грешном Ноттингеме. В последний раз мы ведь, кажется, виделись, когда вы сходили с поезда в этом городе? Не сказать, чтоб я много помнил. Я тогда изрядно напился.
На нем был халат цвета сливы, в пасти - сигарета. Розовый череп совсем лысый - седеть нечему, зато серая щетина на морде выдавала возраст.
- Садитесь, выпейте чего-нибудь.
- Вид у вас неважнецкий,- сказал я и сбросил пальто.
Пирл примостилась на ковре у его ног - того гляди, снимет с него шлепанцы и начнет целовать ему ноги. Но она только прижалась к ним щекой.
- Были кое-какие неурядицы,- признался он, запрокинул голову и выстрелил в потолок струей дыма.
- Джун?
- Она,- рассмеялся Джилберт.- Ненадолго ее хватило, оттого, верно, и сбежала с этим шарлатаном - поэтом Роном Делфом. Так или иначе, я от нее отделался.
- Бедный, бедный Джилберт,- сказала Пирл.- Он несколько дней не ел, я пришла, а он лежал у газовой плиты пьяный, плакал и пытался открыть краны.
Он дернулся и резко поднял ногой ее голову.
- Это все твои жалкие выдумки, лживая сука. Не пересочиняй мою жизнь на свой лад, не то вышвырну тебя из окна прямо в помойку.
- Это у вас так все время? - спросил я: думал, может, они перестанут лаяться.
- Только при вас и вообще при свидетелях. Джилберт улыбнулся.
- Когда мы одни, мы как два голубка, правда, лапочка?
- Да,- сказала Пирл и опять прижалась щекой к его туфле.
- Она хочет довести меня до сумасшедшего дома, но я сам ее доведу,- сказал Блэскии.
- Рад видеть, что вы так счастливы,- сказал я.- А как «История резни»?
- Паршиво. Написал пятьдесят страниц, а потом стал резать лимон и поранил палец. Ну и отложил все это. Опять взялся за роман. Идет отлично, ничего лучше я еще не создавал. Слава богу, что отделался от этой шлюхи Джун. Она переметнулась к Рону Делфу.
- У Джун ог него ребенок, в восемнадцать лет родила,- сказал я.- Может, они теперь поженятся.
Он прошелся к дверям и обратно.
- Она мне не говорила, чей это ребенок. Ну и ладно, еще одна с плеч долой.
- Не огорчайся,- пыталась его утешить Пирл.
Он налил себе лошадиную дозу виски, поднял стакан и посмотрел на свет,
- Моча. Разве что покрепче. От виски я только начинаю брюзжать, да и то ненадолго, правда, Пирл? Поди свари нам, бога ради, черного кофе.
Он залпом выпил виски. Пирл покачала головой и пошла варить кофе.
- Вы были во время войны в Ноттингеме, верно? - спросил я.
- Не давайте мне больше пить, Майкл.
- С чего это?
Он швырнул стакан об стену, тот разбился вдребезги.
- Сам себе не дам. А в Ноттингеме - да, был… солдатский поцелуй, который кончился триппером. Мы все туда рвались. Ноттингем был красой Англии. Наверно, он до сих пор такой, да?
Вошла Пирл и поставила у ног Джилберта поднос.
- Неужели у вас не сохранилось о нем никаких чистых, целомудренных воспоминаний?
- Я устал от мазохисток,- сказал Блэскин.- Но только таких женщин я и привлекаю. А когда у меня заводится женщина другого склада, мы без конца сражаемся на равных, а потом расстаемся.
- А детей у вас много? - спросил я.
- Ни одного, насколько мне известно. Забавно бы иметь двоих-гроих, я бы и их жизнь тоже поломал. И возненавидел бы себя еще сильней. Наверно, никто на свете так себя не ненавидит, как я. Оттого-то мне ничего больше и не оставалось, как засесть за романы. Надо ж было кому- то сбыть свою ненависть, а для этого лучше всего подходит огромное неразборчивое стадо - английская публика. Несколько тысяч читателей во всяком случае наберется, а это лучше, чем ничего. Ух, как же я себя ненавижу, я даже не личность - у меня только и есть что роман в душе, а в руке то, чему положено быть между ног. Пирл знай себе записывает, а кофе пока стынет.
Пирл поскорей налила ему кофе, даже кофейная гуща выплеснулась на блюдце. Если мне станет слишком опасно дальше знаться с шайкой Джека Линингрейда, я всегда могу опять здесь спрятаться, если только выдержу занудный поток блэскиновых жалоб на судьбу. Прямо страх берет, что я его сын, спасибо хоть, он этого еще не знает. Пожалуй, не надо мне навязывать матери в мужья такого истрепанного старого потаскуна, неважную я ей окажу услугу. Кофе пролился ему на халат, и вдруг мне стало его жалко: ничего этот попрыгунчик не добился в жизни, а в ту пору мне казалось - ничего страшней быть не может. И притом я понимал: если я и впрямь захочу у него спрятаться, он может и не разрешить, все равно - узнает он, что я его сын, или не узнает, а все ж хотелось ему сказать, хотелось убедиться, до чего же это гнилая душонка.
Пирл принесла еще подносы, поставила перед нами холодный ужин.
- Если что я есть в этом доме, так гостеприимство,- сказал Джилберт.- Первым делом еда, потом любовь, а на долю сатаны - цыплячья ножка.- При этих словах он разодрал цыпленка пополам, положил мне на тарелку костлявый и жилистый кус, себе мясистую заднюю часть, а Пирл тем временем принялась за рыбу и салями.- Вот теперь я начинаю припоминать смачный, злачный Ноттингем,- засмеялся он.
- А как насчет девчонки по имени Элис Каллен? - спросил я.
- Что-то знакомое. В Ноттингеме у меня была только одна девчонка- в ту пору я был робок, хотя она, думаю, вряд ля это заметила. Рассылал стихи по разным журнальчикам, все это было задолго до того, как я опустился до писания романов. Потом кончилась война, и я вступил в свой первый злополучный брак. Он продолжался семь лет, и жена полагала, что она обо мне заботится, спасает
