жив, но с 21 июля находится в тюрьме». Итак, с 1930 года Борман стал личным информатором Гитлера. Причем к тому времени, когда Пфаффер погорел, Мартин формально уже покинул штаб СА и автоматически оказался вне подозрений ветеранов «добровольческих корпусов». Партийный казначей Ксавье Шварц, давно с вожделением взиравший на огромные средства «Фонда пособий», захотел перевести под свой контроль все службы СА, занимавшиеся экономической деятельностью. Однако реальную власть над фондом сохранил за собой Борман.
В течение последовавших четырех недель в структуре СА произошли коренные изменения. Гитлер назначил себя верховным командующим СА, а непосредственным начальником (начальником штаба) вновь стал Эрнст Рем, недавно возвратившийся из Боливии{19}. На выборах, состоявшихся 14 сентября 1930 года, политическая организация добилась своей первой большой победы. НСДАП собрала 18,3 процента голосов избирателей и со ста семью местами стала второй политической силой в рейхстаге. [80]
Ни Гитлер, ни партия не были готовы к подобному успеху. За несколько недель до выборов в мюнхенскую штаб-квартиру хлынул поток заявлений от желавших вступить в партию, который не прекращался и далее. Теперь всех сумасбродов, мечтателей и «стратегов революции» следовало заменить трудолюбивыми администраторами. Заносчивые борцы «старой гвардии» вдруг оказались оттесненными от Гитлера плотной толпой старательных и послушных бюрократов.
Как раз в то время, когда Борман затеял переход из СА в когорту политических лидеров, НСДАП заполучила в свое распоряжение Бардовский дворец на Брайнерштрассе. Внушительное здание давно привлекало внимание Гитлера, мечтавшего разместить здесь штаб-квартиру своей партии. Гитлер заполучил его несмотря на то, что партийная казна никогда не отличалась обилием средств. Зачастую именно «Фонд пособий» оказывался последним источником краткосрочных займов, причем со временем этот источник неизменно набирал силу. Борман не слишком волновался за последствия подобного изъятия финансов: в таких случаях он просто урезал размеры пособий штурмовикам-инвалидам.
Годы спустя он писал Герде:
«Работая в «Фонде пособий», я, к удивлению своему, обнаружил, что искренние члены партии, храбро сражавшиеся против коммунистов и получившие в этих стычках ранения, всеми правдами и неправдами стараются подольше оставаться в списках на получение пособий».
Он также жаловался, что нередко пособия выдавались за ранения, полученные не при защите интересов партии. Ради этих денег иные решались на членовредительство. Борман нашел врача, Герхарда Вагнера, ставшего впоследствии главным хирургом рейха, который проинструктировал окружных врачей НСДАП, как выявлять подобных мошенников.
«Благодаря [81] Вагнеру «Фонд пособий» получил возможность отказывать в выдаче компенсаций в тех многочисленных случаях, когда ранения не были результатом служения партии».
Подобные шаги не способствовали популярности Бормана среди штурмовиков, особенно в Берлине. За уход из штаба СА они прозвали его «партийным бонзой» и бюрократом. Безработица и нищета усилили соблазн смошенничать; более того, молодых людей возмущала новая партийная политика, ставившая целью приход к власти законным путем, поскольку это казалось предательством «революции» (под этим словом они понимали насильственный переворот и перераспределение собственности), которое отодвигало их мечту в отдаленное будущее.
В Берлине Борман и городской врач национал-социалистов Леонардо Конти (впоследствии министр здравоохранения третьего рейха) тщательно проверяли каждую просьбу о выдаче пособия, отчего главари СА и их сподручные приходили в неописуемую ярость. Наконец, в октябре 1930 года разразился скандал. Группенфюрер Вальтер-Мария Штеннес, уволенный со службы капитан полиции, возглавлявший теперь штурмовые отряды на северо-востоке Германии, написал Борману, что «привлечение доктора Л. Конти к консультациям вредит делу». Оберфюрер СА Эрхард Ветцель, представлявший интересы штурмовиков в Берлине, пригрозил, что обратится с этим вопросом непосредственно к шефу СА и главе партии, если «Фонд пособий» не будет выплачивать компенсации тем, чья преданность делу «не подлежит сомнению».
Угроза была осуществлена. Бывший капитан Отто Вагенер отчитал Бормана, и 12 ноября 1930 года руководитель «Фонда пособий» направил Штеннесу письмо, составленное в примирительном тоне и признававшее, что «дальнейшее привлечение доктора [82] Л. Конти в качестве медицинского консультанта недопустимо». Однако через пять месяцев временное отступление завершилось-таки победой. Штеннес восстал против «буржуазно-либеральных тенденций» в политическом руководстве НСДАП, приказал своим штурмовикам занять помещения представительств партии в столице и обвинил Гитлера в измене. В ответ Гитлер исключил из партии Штеннеса и непокорного оберфюрера Ветцеля. А Борман в глазах фюрера зарекомендовал себя с лучшей стороны, поскольку давно конфликтовал с предателями.
25 сентября 1930 года Гитлер торжественно поклялся верховному судье города Лейпцига, что будет добиваться власти только законными средствами, и приступил к подготовке соответствующих организационных структур. Фюрер сформировал теневой кабинет соответственно государственной модели и в новогоднем обращении хвастливо расписал всегерманский «размах и масштабы национал-социалистской организации». Главный штаб партии расположился в здании дворца лишь в феврале 1931 года, но это здание «уже стало слишком мало, несмотря на все ухищрения с ремонтом и перепланировкой. Поэтому строится второе здание, а еще одно в настоящий момент проектируется. В декабре партия получит здание, пристроенное к ныне существующему». Фюрер надеялся, что в не слишком отдаленном будущем из бюрократического аппарата выделятся специалисты, необходимые для руководства различными государственными ведомствами.
Это половодье назначений, продвижений по службе и радужных планов ни в коей мере не коснулось управляющего «Фонда пособий». «Фелькишер беобахтер» регулярно публиковала имена тех, кто претендовал на престижные посты. Имя Мартина Бормана в подобных статьях никогда не упоминалось. Он не рассчитывал на нечто особенное, ибо понимал, [83] что не принадлежит к типу лидеров, способных пленить публику ораторским искусством, но надеялся добраться до главных рычагов реальной власти. Кроме того, чутье подсказывало Мартину, что наилучшее место — в тени фюрера. Он уже приметил, сколь ревниво относится Гитлер к успехам соратников. Громкое имя сулило своему обладателю немалые неприятности в будущем. Если принять во внимание, что фюрер не брезговал методами террора в политической борьбе, можно было ожидать, что при случае он решится на любое преступление.
Борман упорно трудился, изыскивая дополнительные источники денежных средств для своего фонда. Дотошный реалист, он отлично понимал, что без поддержки воротил бизнеса партия не завоюет доминирующего положения в Германии. Узнав, что лидер сталелитейной промышленности Фриц Тиссен оказывает финансовую помощь газете Геринга «Эссенер национальцайтунг», Борман предложил магнату оказывать НСДАП прямую помощь через «Фонд пособий». Итогом стало соглашение между Гитлером, Тиссеном и ведущим добытчиком угля в Рурском бассейне Эмилем Кирдорфом, привлеченным к сотрудничеству тем же Тиссеном. Последние двое ввели фюрера в высшие круги Рейн-Вестфалии. В результате НСДАП получила миллион марок — сумма огромная, но недостаточная для политического успеха.
Борман обнаружил в партийных списках имя Отто Штейнбрика, одного из руководителей концерна Флика. Выйти на монополиста с помощью его «правой руки» оказалось делом несложным. Для начала Флик ограничился целевой финансовой помощью службе СС. Борман же вместе со Штейнбриком приступил [84] к организации сообщества германских промышленников, сочувствовавших национал-социализму или веривших в будущее Гитлера как политического деятеля. В 1932 году эта организация получила название «кружок Кеплера» — она занималась налаживанием связей между НСДАП и крупным капиталом Германии.
Человек, во внешности которого отсутствовали обаяние и притягательность, не мог оказаться на авансцене; его место — за кулисами. Кроме того, Борман уже понял, как мало значили для Гитлера звания и титулы. Многие должности существовали только на страницах газет. Посты не гарантировали ни власти, ни влияния; их учреждали только для того, чтобы поддержать видимость привычного уклада, согласно которому требовалось возложить на кого-то ответственность за ту или иную область деятельности, или чтобы притормозить того, кто слишком высоко взобрался по партийной лестнице. Каких бы вершин в партийной иерархии ни достигал функционер, он получал столько власти, сколько Гитлер считал необходимым ему доверить. К тому же иногда преемник прощался с креслом столь быстро, что его предшественник еще не успевал покинуть «коричневый дом». Кроме того, резко разросшаяся организация не обрела внутреннюю дисциплину: гауляйтер был полновластным диктатором в пределах своего округа и сам решал, следует ли выполнять инструкции из Мюнхена. Борман испытывал на себе последствия такой ситуации, хотя пользовался поддержкой казначея, к которому фюрер относился благосклонно. Несмотря на приказ Гитлера, отнюдь не все члены партии платили взносы в «Фонд пособий», и многие мелкие периферийные партийные группы подолгу оставались в должниках.
В тот период не имело значения, было ли у усердного молодого администратора — грубого и беспощадно [85] требовательного с подчиненными и услужливого и льстивого с начальниками — желание играть какую-то самостоятельную политическую роль. Он служил партии с полной самоотдачей, верил в неизбежность ее триумфа и искренне радовался, когда узнавал о назначении на государственные посты представителей своей партии, о завоевании 25 процентов голосов в традиционно «красном» Гамбурге или об уверенной победе на выборах в Гессе.
За политическими событиями он следил только как наблюдатель. Борман не упускал случая заявить, что ему хотелось бы надеть коричневую форму и в качестве командира или агитатора оказаться на передней линии борьбы. Но на самом деле его более всего устраивала именно бюрократическая работа, где он действовал достаточно эффективно: «Фонд пособий» накопил уже очень крупные средства. При таких успехах он чувствовал свою значимость и считал себя фигурой более важной, чем многие другие. Более важной, чем, например, шеф службы иностранной печати Эрнст Ханфштангль, которому, несмотря на все его прошлые заслуги и близкие отношения с Гитлером, для приема визитеров выделили небольшую комнатушку на третьем этаже «коричневого дома». Последний, кстати, позднее сказал о нацистской бюрократии тех лет: «Если не считать таких административных ведомств, как бухгалтерия, касса, учетный отдел, все прочее представляло собой громоздкую, ленивую и неповоротливую машину, производящую горы ненужных бумаг»{20}.
Борман, очевидно, разделял эту точку зрения. [86]
Группа, в которую попал Борман после ухода из СА, представляла собой весьма разношерстную компанию. Кроме скаредного бухгалтера Ксавье Шварца, который оставил пост городского инспектора Мюнхена и занимался теперь только партийной казной, в нее входил такой странный персонаж, как Кристиан Вебер, который начинал шутом, развлекавшим публику в пивных барах, затем торговал лошадьми, а ныне стал членом городской администрации. Вебер возмещал недостаток образования наглой напористостью и рьяно пробивался к государственной кормушке. К их числу принадлежал и Рудольф Гесс, растерявшийся и неожиданно оказавшийся в изоляции, верный приверженец движения с первых дней его существования, не имевший теперь в партии ни поста, ни влияния, но по-прежнему обожавший Гитлера, служивший ему секретарем и доверенным слугой и обращавшийся к нему уже не с фамильярным «repp Гитлер», а с верноподданническим «мой фюрер». Был здесь и Герман Эссер — превосходный оратор, принадлежавший к числу избранных, коим
