человека, отмахивался от назойливых коллег. Наиболее влиятельные особы все-таки прорвались к Гитлеру, но прочих Борман приказал не пускать.
Геринг, еще не лишившийся благосклонности фюрера, задал Гитлеру вопрос о преемнике Гесса и сразу высказался против кандидатуры Бормана, отметив, что на самом деле внутри партии у рейхсляйтера НСДАП были только враги. Лею, сброшенному Борманом с прежде завоеванных высот и долгое время терпевшему от него притеснения, представился удобный случай расквитаться. Приняв стойку «смирно», он отрапортовал, что, несмотря на занятость, готов взять на себя обязанности заместителя фюрера по делам партии. Лей тут же подчеркнул, что первый помощник предателя ни в коем случае не должен стать преемником предателя. Гитлер пообещал Герингу и Лею, что ни при каких обстоятельствах не назначит Бормана своим заместителем по делам партии. Кроме того, он заявил о намерении взять на себя ответственность за промахи политических лидеров и упразднить бюро Гесса: по обыкновению, фюрер не стеснялся давать обещания, ибо не считал себя обязанным их выполнять.
К 4 часам пополудни в гостиной собралось около семидесяти человек. Гитлер, Геринг и Борман вышли к ним с траурной торжественностью.
Борману выпала честь огласить послание Гесса. Содержание письма произвело на присутствовавших потрясающее впечатление. Но не успела затихнуть последняя фраза, как Гитлер, переживавший один из черных дней в своей карьере, взорвался гневом и яростью, закричал, что Гесс отрекся от истины, изменил делу и нарушил дисциплину в тот самый момент, когда германские дивизии стягивались к восточным рубежам «великого рейха» и могли в любую минуту получить приказ о начале «величайшей [285] военной операции». Заявление о ближайших планах шокировало присутствовавших, которые в большинстве своем не подозревали, что война против Советского Союза должна начаться так скоро.
Между тем один из присутствовавших — Эрнст Вильгельм Боле, гауляйтер всех немцев, проживавших за рубежом, — не на шутку испугался, узнав о содержании послания Гесса. Он родился и вырос в Англии и хорошо знал английский язык. Теперь он вспомнил, что несколько месяцев назад Гесс среди ночи вызвал его в свою берлинскую резиденцию и попросил перевести на английский язык письмо, адрессованное герцогу Гамильтону. Послание содержало те же идеи, о которых говорилось в документе, только что зачитанном перед собранием гауляйтеров.
Боле решил рассказать о том случае и попросил Бормана организовать для него приватную беседу с фюрером. Вскоре он получил желаемое. Гитлер впился взглядом ему в глаза и спросил: «Вы что-нибудь знали об этом раньше?» Едва Боле начал говорить, Гитлер обрушился на него с кулаками. Борман предпочел не вмешиваться, но Геринг предложил Гитлеру все-таки выслушать Боле до конца.
Хотя никто не высказывал это вслух, все уже поняли, кто именно станет преемником Гесса. Мартин Борман... вдруг повел себя отвратительно официально, — с этими отталкивающими манерами каждый был знаком по временам, когда рейхсляйтер НСДАП был «на коне». Стало очевидно, что гнев фюрера прошел стороной, и Борман умудрился вызвать к себе еще большие симпатии хозяина.
Поздней ночью приглашенных отпустили. Получив папки с руководящими документами, они отправились по домам и только потом в этих папках обнаружили указ фюрера. [286]
«Фюрер приказывает: прежнюю службу заместителя фюрера переформировать в партийную канцелярию, которая отныне будет действовать под моим личным руководством. Старшим чиновником партийной канцелярии назначается рейхсляйтер Мартин Борман.
12 мая 1941 г. Адольф Гитлер».
Как и обещал, Гитлер не назначил Бормана преемником Гесса: этот пост был просто упразднен. Однако если кто-то надеялся заодно избавиться и от штабсляйтера НСДАП, то просчитался. Организационная структура партии не изменилась, просто бюро Гесса стало называться партийной канцелярией и получило возможность еще более расширить свою деятельность. А править партийной канцелярией остался все тот же лукавый бюрократ, умело избегавший широкой известности, но в действительности гораздо более амбициозный, чем его предшественник. Заняв место «наци номер два», он мечтал теперь стать «человеком номер два» и в государстве.
Примечательно, что в указе Гитлера не говорилось о Гессе, хотя он улетел всего два дня назад, тогда как одним из первых шагов Бормана стало распоряжение принять меры к тому, чтобы стереть имя Гесса из памяти народа, предав «изменника» забвению. В связи с этим много работы появилось у гестапо. Из Оберзальцберга пришли конкретные указания: изъять портреты Гесса из всех партийных и государственных учреждений, а тех, кто вознамерится препятствовать этому, строго наказывать. Подробный отчет об операции лег на стол Бормана, который изыскивал новые и новые средства, стараясь смыть с себя подозрения в причастности к злополучному перелету.
Чтобы выразить свое негодование по поводу поступка бывшего шефа, он решил даже сменить имена своих детей. Гесс был крестным отцом Рудольфа, родившегося [287] 31 августа 1934 года, а фрау Ильзе Гесс приходилась крестной матерью Ильзе, появившейся на свет 9 июля 1931 года. После измены заместителя фюрера детей стали называть соответственно Гельмутом и Эйке.
Борман использовал любую возможность, чтобы усилить гонения против всех, кто имел хоть какое-нибудь отношение к Гессу. Под общую гребенку в руки Мюллера и Гейдриха попал даже гауляйтер Боле. Однако благодаря вмешательству рейхсляйтера НСДАП его быстро оправдали и выпустили.
Ильзе Гесс утверждала, что ничего не знала о планах мужа. Однако ей не давали покоя, и она пожаловалась Гитлеру на действия Бормана. Мартину пришлось поубавить рвение. В доказательство своей непричастности фрау Гесс предъявила фюреру письма, присланные мужем из Англии. По стилю и содержанию они напоминали бессвязный бред сумасшедшего. Борман немедленно создал группу цензоров и приказал: впредь подобные письма не должны доходить до фрау Гесс. Но Гитлер распорядился снять с нее всякое наблюдение и назначить пенсию в соответствии с министерским окладом ее мужа. Однако Борман затягивал с выплатой пенсии — он был большой мастак на такие дела. После длительной переписки о доме Гесса в Берлине, который — как вдруг выяснилось — тоже числился на балансе партии, Борман содрал с фрау Гесс двойную цену за дом и лишь после этого начал выплату пенсии.
Одним из упрямцев, выступивших в защиту Гесса, был все тот же профессор геополитики мюнхенского университета Хаусхофер, знавший Гесса еще студентом и поддерживавший с ним тесные отношения в последние годы. За дело профессора, которому исполнилось семьдесят два года, и его сына Альбрехта Мартин взялся с особой свирепостью. [288]
Обоих арестовали, причем сына продержали в тюрьме долгое время. Научные труды отца были запрещены{40}.
Борман инициировал преследования всех, кого можно было отнести к категории гипнотизеров, астрологов и им подобных, хотя не существовало свидетельств того, что они повлияли на решение Гесса. Просто бывший заместитель фюрера был ипохондриком, страдавшим от целого букета психических комплексов и абсолютно не доверявшим официальной медицине. Он верил в силы природы и в мастерство знахарей и лечился — как, кстати, и Гиммлер — у знахаря и массажиста Феликса Керстена, который считал, что в данном случае причиной расстройства психики является сексуальное бессилие. Узнав об этом, Борман написал Гиммлеру, что перелетом в Шотландию Гесс, возможно, стремился продемонстрировать свою мужественность.
Примитивный реалист, Борман и прежде приходил в недоумение, выслушивая странные откровения своего патрона, которые не укладывались в рамки национал-социалистской идеологии. Теперь же он разослал гауляйтерам инструкцию, направленную против религиозных и оккультных кругов, предписывая самым решительным образом оградить общество от неопределенности и смуты; как клерикалы пугали людей неизбежным концом мира, так и предсказатели, ясновидцы, астрологи и гадалки твердили, что некие сверхъестественные силы природы выше политических и военных законов развития войны. Гауляйтерам следовало поработать над идеологическим просвещением населения, доказывая, что лозунги политических предсказателей опровергнуты практикой национал-социализма, всегда опиравшегося [289] на научное познание законов расы, жизни и природы.
Две недели спустя Розенберг, рейхсляйтер идеологии, получил от Бормана циркуляр, предписывавший принять меры, которые поощряли бы в народе изучение национал-социалистской идеологии, настоятельную необходимость которого подтвердили события прошедшей недели. Глава министерства пропаганды получил указание провести соответствующую чистку магазинов, торговавших книгами и периодическими изданиями, ликвидировав все материалы по астрологии и прочим лженаукам, основанным на вере в сверхъестественное.
Благодаря рвению Бормана эта кампания растянулась на несколько месяцев и привела к появлению огромного числа приказов, инструкций, циркуляров, разъяснений и прочих документов, на которые было потрачено неимоверное количество бумаги, чернил и рабочего времени. Маги и иллюзионисты надолго исчезли с большинства цирковых арен и подмостков варьете. Им разрешали работать только в том случае, если они подписывали обязательство (перед партией и гестапо) объяснять в конце представления технику исполнения своих номеров — от карточных фокусов до распиливания женщины, — доказывая тем самым, что ничего сверхъестественного в этом нет{41}.
Оказавшись шефом партийной канцелярии, Борман ринулся в бой, завоевывая для себя и своего ведомства главенствующее положение. Он понимал, [290] что вряд ли у него есть истинные друзья в среде рейхсляйтеров и гауляйтеров и что новое назначение наверняка увеличило ряды его недоброжелателей. Первым своим приказом он вновь утвердил в должностях всех партийных лидеров и дал понять: для любого у него найдется не только пряник, но и кнут.
Подчеркнув, что партийная канцелярия (а значит, и ее руководитель) действует под непосредственным руководством фюрера, с его ведома и по его приказам (что делало Бормана недосягаемым для критики), рейхсляйтер НСДАП привел длинный перечень своих достижений и заслуг, заключив его выводом, что для блага партии он «работал, как лошадь, и даже более, ибо у лошади есть возможность отдохнуть в выходные дни и поспать ночью», в чем он зачастую себе отказывал.
Борман был абсолютно уверен в поддержке фюрера и даже предложил всем, кто считал, что справится со столь ответственной работой лучше его, в ближайшее время лично заявить о своих претензиях Гитлеру, обещая немедленно выслать всем желающим приглашения к фюреру на ленч. Однако все уже понимали, чем обернутся эти мероприятия после того, как Борман получит полный список визитеров, не говоря уже о том, что Гитлер и сам мог вспылить, расценив подобные заявления как открытое неповиновение.
Всего через две недели после памятного сбора лидеров НСДАП, 29 мая 1941 года, Гитлер подписал приказ о присвоении Борману правительственных полномочий на уровне министра и ввел его в состав совета министров по вопросам обороны на правах члена правительства. Кроме того, фюрер объявил, что в компетенцию главы партийной канцелярии отныне входят все аспекты, которые прежде — в соответствии с законами, постановлениями и декретами — находились в ведении заместителя фюрера. Таким [291] образом, Борману были даны все прежние прерогативы Гесса, за исключением официальных должностей министра и заместителя фюрера. Итак, Гитлер сдержал слово: формально Мартин не стал преемником Гесса. Но Борман не расстраивался: без громких званий и титулов он мог и далее оставаться в тени, сосредоточив в своих руках огромную реальную власть.
Весьма примечательно, что теперь рейхсляйтер НСДАП доводил приказы фюрера до сведения Ламмерса, который возглавлял административный аппарат правительства и осуществлял связи между главой государства и министерствами. Вопреки законам, Гитлер установил новый порядок в иерархии, о чем известил каждого руководителя правительства специальным письмом с грифом «Лично в руки!». Отныне фюрер правил самодержавно, восседая на троне в заоблачных высотах; шеф партийной канцелярии оберегал его от необходимости самому разбираться в ворохе многочисленных предложений, планов и просьб. Таким образом, Борман стал советником, интерпретатором и глашатаем высшей воли — и притом единственным!
