ШЕСТНАДЦАТЬ
Нефертити была царицей Египта в 1353 году до н.э. Она была женой фараона Эхнатона, который ошеломил жречество тем, что радикально реформировал религию. Будучи заметной политической фигурой, Нефертити также славилась своей красотой. Две ее дочери впоследствии тоже стали египетским царицами. Знаменитая скульптура Нефертити была найдена в Тель–эль–Амарне и в настоящий момент находится в Музее Египта в Берлине. У меня на каминной полке стоит маленькая копия. Это прекрасная скульптура.
Каждый раз, глядя на свою маленькую статуэтку Нефертити, я вспоминал женщину в такой же шляпе на Брикстон–роуд. Я думал, доведется ли нам встретиться. Я на это надеялся. Женщина в такой шляпе и с такими яркими крашеными волосами не может быть неинтересным человеком.
В конце концов, я встретился с нею на вечеринке. Я не знал, чья это вечеринка, просто зашел с друзьями. Позади дома был небольшой пустырь, который можно было назвать садиком, будь там цветы или трава. Люди, которые там жили, навалили каких–то бревен и развели костер. По ветру летели искры вперемешку с дымом, от чего те, кто оказывался поближе, кашляли.
Как раз там, куда не долетал дым, стояла женщина в шляпе Нефертити — она по–прежнему была в шляпе. Я хотел заговорить, но не мог придумать, о чем, — разве что сделать комплимент по поводу изящного головного убора. Этого хватило.
— Какая потрясающая шляпа. Это лучшая в мире шляпа, и вы в ней — просто Нефертити. Вам, поди, все только об этом и говорят.
— Нет, — отозвалась она. — Некоторые никогда не слышали о Нефертити, а большинство, по–моему, вообще стесняется лезть с комплиментами.
Она была рада комплименту. Я подал ей пиво, которое принес с собой в пластиковом пакете «Теско», и мы интересно поговорили о древнем Египте. Раз в жизни я почувствовал благодарность учителям, которые задавали нам все эти рефераты. Она сказала, что ее зовут Манкс. Потом подошли две ее подружки и ей настала пора уходить.
— Мне утром нужно успеть на самолет, — сказал она. — Я улетаю в Таиланд. Вернусь где–то через год.
Я не скоро опять увидел Манкс, но был рад, что свел знакомство.
СЕМНАДЦАТЬ
У нынешней депрессии Манкс множество причин; одна из них в том, что Манкс всегда в депрессии.
— У меня в школе была жуткая депрессия, — как–то сказала мне она, когда я описывал происшествие из своих школьных лет, и я вежливо выслушал.
Сейчас у нее другие причины для депресиий. Она сказала, что не складываются отношения с отцом ребенка. У нее депрессия от того, что так трудно воспитывать ребенка одной. У нее все время не хватает денег и она все время не высыпается. Манкс сроду не любила вставать до полудня, а теперь вот ей приходится вставать на рассвете и пытаться позаниматься, пока Малахия не проснулся и не потребовал есть.
Ее светская жизнь ужасно сузилась. Большинство из ее друзей не могут каждый раз ждать, пока она найдет няньку. Они не хотят сходить куда–нибудь на следующей неделе — они хотят сходить куда–нибудь прямо сейчас.
— В гости теперь они ко мне ходят редко. Я знаю, из–за чего. Из–за того, что я такая скучная–прескучная личность. Они сходили куда–то в кино или кого– то подцепили в ночном клубе и поебались или слудили веб–сайт для своей конторы, а я только и делаю, что покупаю подгузники. Разве не нудятина? Если бы я была своей подругой, я и бы и сама к себе в гости не ходила. Я слишком нудная.
Меня это все удивило. Я–то думал, после рождения ребенка в крови матери образуются какие–то гормоны счастья, которых ей хватает на год–два даже при трудных обстоятельствах. Манкс говорит, что если эти гормоны у нее и были, они быстро выветрились.
— Да и слабенькие это гормоны, не сравнить с тем, как действуют вещества, изменяющие сознание, на которые я привыкла полагаться раньше. Которые мне, конечно, сейчас нельзя принимать, потому что я кормлю грудью. Я сейчас даже аспирин не принимаю, и это досадно, потому что от недосыпа у меня голова раскалывается к ебеням.
Я не хочу, чтобы сложилось впечатление, что Манкс не любит ребенка. Любит. Она просто ненавидит свою жизнь.
Манкс говорит, что особенно ей не нравится стареть.
— Жизнь моя кончилась. Я больше не увижу ни одной группы и не потанцую в клубе. И больше не смогу съездить ни в Таиланд, ни в Индию, ни в Австралию.
Еще Манкс страдает от очень распространенной проблемы — она казнит себя за свою депрессию. Чувствует себя виноватой.
— То, что я не смогу больше путешествовать или слушать группы, не должно меня вводить в депрессию. Наверно, я очень поверхностная личность.
Я пытаюсь уверить Манкс, что она не поверхностная. Манкс не уверяется.
— Я разжирела и опустилась. Я выгляжу ужасно. Даже если бы я и могла куда–то пойти, то не пошла бы. Что за смысл идти, когда так выглядишь?
Я беспокоюсь. Я вижу, что Манкс летит под откос и ей нужна помощь. Вскоре после рождения ребенка Манкс записалась на курсы компьютерной анимации в местный университет. Она ходит на них два раза в неделю, она берет задания на дом и делает их на своем компьютере. Я думал, это хорошая мысль, — до сих пор так думаю, но это вызывает у Манкс стресс.
— С чего мне вздумалось учиться компьютерной анимации? Вообще учиться? Глупость.
— Ты хотела, чтобы твоя жизнь развивалась в сильной позитивной манере.
Манкс возражает, что если она такое говорила, значит, в ту пору металась в родильной горячке.
— Я думаю, проблема в том, что ты больше не носишь шляпу Нефертити, — говорю я.
Она смотрит на меня, как на сумасшедшего.
— Шляпу Нефертити? Я ее не ношу уже сто лет. Как я могу ее надеть? Ты что, думаешь, я стану ходить с коляской в шляпе Нефертити? В моем состоянии? При том, как я выгляжу? Меня люди засмеют.
Манкс непреклонна, так что оставим. Я убежден, что ей стало бы намного лучше, если бы она снова надела шляпу Нефертити. Такое наверняка взбадривает.
Я делаю нам чай. Малахия сладко сопит на диване и выглядит умилительно. Манкс смотрит на коробку с книгами, которую я уже перетащил в гостиную.
— Ты что, не собираешься их открывать?
— Пока не могу себя заставить. Зачем я только согласился судить этот литературный конкурс!
— Скажи им, что передумал.
— Не могу, я уже потратил деньги.
Манкс посматривает в мое зеркало. Она довольна результатами своего «МакиСуперб Блеск для Лица». Достаточно довольна, чтобы купить еще и румяна для щек и для губ от «Бенефит», в качестве отблеска.
Я делаю комплимент по этому поводу:
— Отличный отблеск.
— Долго не продержится. Я вымотана. К завтрашнему дню отблеск исчезнет навсегда.
ВОСЕМНАДЦАТЬ
— Расскажи мне еще про «Лед Зеппелин» и Сюзи, — просит Манкс, что я и делаю.
«Лед Зеппелин IV» вышел ближе к концу 1971 года и весь следующий год группа провела в гастролях. Я читал об их шествии по миру в музыкальных газетах. В 1972–м они уже отыграли в Америке, Канаде, Японии, Австралии, Новой Зеландии.
Я сидел и грезил, как «Лед Зеппелин», вылетев из Валгаллы на своем могучем цеппелине, прилетают в Японию и вступают на сцену могучими воинами, каковыми они и являются. В те времена было легко мечтать о таких вещах. Так что когда «Лед Зеппелин» начнут полет из Валгаллы, что они сделают далее в этой книге, — это потому, что я так представлял себе музыку, будучи подростком.
В начале семидесятых банды часто пели о космических воинах. «Лед Зеппелин» в космические образы особенно не вдавались, их пристрастием были толкиеновские темы — эльфы, драконы, вперемежку с огромным количеством белого блюза.
Бо?льшая часть их стихов была о нелегких отношениях с женщинами.
Все это мне было близко. Я все свободное время изображал повелителя драконов, и будь у меня отношения с женщиной, думаю, они были бы нелегкими.
«Лед Зеппелин» никогда не стремились стать такой бандой, которая поет песни протеста. И это, я до сих пор уверен, говорит в их пользу. Что касается Зеда, то в своем фанатизме насчет «Лед Зеппелин», он зашел так далеко, так как только могут заходить отношения между парнем и его бандой. Стены у него были увешены «цеппелиновскими» плакатами, он обильно цитировал их тексты. У него были пленки с записями их выступлений на радио, где были песни, выпущенные на пластинках лишь двадцать лет спустя. У него был бутлеговский альбом их концерта в Японии, и он купил вышитый жилет — такой же, как на снимке Роберта Планта в «Нью Мьюзикл Экспресс». Иногда мне казалось, что после школы он станет членом этой группы — его просто втянет туда некий естественный процесс.
Впервые я увидел Зеда пьяным, когда ему было тринадцать лет. Мне было одиннадцать. Он пришел ко мне, когда моих родителей не было дома, и лег спать на мою кровать, пока не протрезвел так, чтобы пройти считанные шаги до своего дома. Когда я рассказал об этом Грегу, ему стало завидно, что мне удалось оказать услугу такому клевому парню, как Зед.
