выкосил за секунду, отчаянно кусая губы, — отдача у АКМ еще та, и на нее располосованное плечо отреагировало моментально, несмотря на морфиновую блокаду. Но иначе никак…
Четыре одиночных в забинтованные морды — и у тех, кто поднимался следом, под ногами образовались корчащиеся препятствия. Перепрыгнуть агонизирующие тела дело несложное, но в следующую секунду перепрыгнувшие сами стали такими же препятствиями.
Восемь трупов. Минус восемь патронов. Эх, где ты, Голливуд, с нескончаемыми патронами в магазинах?
Остался в Америке двухсотлетней давности. А ныне лежишь в руинах, и, возможно, лишь я один в этом мире помню твои лихие, красивые боевики. В жизни же война — это кровь, грязь, боль и очень много дерьма, которое выливается толчками из выпущенных кишок и никогда не попадает на кинокамеры…
Еще минус восемь. В такой тесноте не промахнешься, да и вообще стреляю я неплохо. Пожалуй, единственное, что умею делать действительно качественно. Остальное обычно получается на редкость хреново…
Я краем глаза уловил движение на первом этаже — и едва успел уйти от копья, брошенного снизу. Вот суки, сообразили, оказывается, под сгнившими рожами извилины еще шевелятся!
Мне ничего не оставалось, как броситься на лестницу, навстречу дампам, пытающимся перелезть через гору трупов. Всё, теперь не до прицельной стрельбы. Я щелкнул переводчиком огня и очередью выпустил оставшиеся патроны в морды мутантов, штурмующих лестницу. Ага, пара секунд у меня есть, перезарядить автомат успею. Шкурная часть меня коротко взвыла, когда я бросил на ступеньки пустой магазин — как же так? Святым разбрасываться! Извините, господин интендант, сидящий внутри каждого вояки, на жлобство времени нету. И потом, в процессе этого молотилова возникла у меня одна идейка, которую хорошо бы реализовать до запланированной встречи с Ургом.
Еще секунда ушла на то, чтобы присоединить к автомату мою «Бритву». И три на то, чтобы длинной очередью опустошить магазин, пробив пулями в наседающей толпе неширокий и, к сожалению, неглубокий коридор…
Но для разгона вполне достаточно.
Спасибо вам, мои многочисленные инструктора, которые заставили меня изучить забытое ныне искусство штыкового боя. Вроде бы несложная наука: штыком коли, прикладом бей, пуля — дура, а пустой АКМ с примкнутой «Бритвой» — молодец. Ан нет. В толпе, где хрен развернешься, без науки сложно работать даже кулаками. А уж колюще-рубяще-дробящим автоматом и подавно.
Еще, конечно, сыграл психологический эффект. Грудью под пули лезть дураков уже не было даже среди отмороженных дампов, впечатлившихся потерями в их рядах. Короче, тормознули они слегка, не сообразив, что беспощадная стрельба уже кончилась, а стрелок неожиданно превратился в вентилятор со смертоносными лопастями.
Твою мать, как же это больно прорубаться сквозь вражью силу с раненым плечом! Но что делать, решил помереть красиво — помирай и не канючь, мужик ты или где? Ну вот я и помирал каждую секунду по несколько раз, с каждым махом, отдающим в руке уже ревущей болью. Организм отчаянно просил прекратить эту пытку, но я исключительно на морально-волевых заставлял его снова и снова резать, рубить, колоть «Бритвой», долбить прикладом автомата, нырять под копья и дубины и снова атаковать на опережение…
Кровь на одежде, постепенно превращающая ее из темно-багрового камуфляжа в черно-красный, тяжелый, горячий комбинезон, прилипший к телу… Кровь на руках, еле удерживающих скользкий автомат… Кровь на лице, почти мгновенно свертывающаяся на воздухе и стягивающая кожу… Кровь в глаза, которую я не успеваю утереть рукавом, — да и бесполезно это, потому что сейчас снова прилетят горячие брызги… Потому я лишь мотаю башкой как бык на бойне и все равно медленно, но верно продвигаюсь вперед… И тяжелый, сладковатый запах, бьющий в нос, забивающий горло и легкие… Кровь моя и чужая, и нет ей ни края, ни конца…
Я сперва не понял, что за новое ощущение возникло у меня в правом подреберье. Тяжесть какая-то. Я машинально опустил глаза — и внутренне усмехнулся.
Ну вот и всё.
В меня на треть клинка вонзился раритет — полуметровый четырехгранный штык к винтовке Мосина, насаженный на деревянное древко. Тряпичный умелец постарался, соорудив себе копье на стыке древнего оружия и продвинутых современных технологий. Вот сука… В голове молниеносно пронеслось: «Штык ржавый… в печень… если от кровотечения не сдохну, то от перитонита точно… но раневой канал узкий… значит, еще время есть…»
Я рубанул «Бритвой» поперек тряпичной морды и противоходом заехал прикладом в висок копейщику. Тот попятился, правая половина его морды поползла куда-то в сторону. Но прежде, чем он выпустил древко, я успел отпрянуть назад. Штык плавно вышел из подреберья, но дискомфорт в животе не исчез, а превратился в реальную боль. Пока терпимую из-за остаточного действия морфия, но я знал, что это ненадолго…
Своим последним ударом я наверняка сместил острие штыка в ране, и теперь там, внутри меня, черт знает что. Скорее всего, ранение печени сквозное и обширное, возможно, повреждены соседние органы… Но я уже видел перед собой намеченную цель.
Теряя последние силы, я всадил «Бритву» в грудь дампа, преграждавшего путь, стряхнул с клинка разом обмякшее тело и в два прыжка преодолел расстояние, отделявшее меня от то ли вождя, то ли шамана.
Скорее, это все же был шаман — нормальный, авторитетный вождь не метался бы между Полем Смерти и махаловкой, ища место, где можно спастись от эдакого безобразия. Кстати, то, что шаман, это даже лучше. Значит, умный, знает всё, что творится в племени, язык подвешен… И колется на инфу наверняка лучше любого вождя, у которого понты иной раз побеждают инстинкт самосохранения.
Отсоединить «Бритву» от автомата — мгновение. Бросить ставший абсолютно бесполезным АК назад, в толпу дампов — еще одна секунда. И третья, до того как ревущая волна мутантов захлестнет меня, — это бросок вперед, к шаману, застывшему в нерешительности возле своего Поля Смерти…
Если человеку надавить большим пальцем на крыло носа, он волей-неволей повернет голову. Если у вас при этом в руке зажат нож, то противник сделает это быстрее, инстинктивно убирая лицо подальше от клинка, находящегося в опасной близости от глаза. В реакции на такое воздействие дампский шаман оказался очень похож на человека. После чего я потратил еще мгновение на то, чтобы зайти за спину дампа и приставить лезвие к его горлу.
— Стоять!!!
Я не особо надеялся, что мой рев остановит толпу, но чудо произошло. Видимо, шаман, танцующий с Полем Смерти, пользовался у этой шайки большим уважением.
— Стоять! — повторил я на всякий случай.
— Фтойте, — продублировал меня слегка придушенный служитель культа.
Интересно, почему они шепелявят? Пасть подгнила или тряпки мешают нормально говорить?
— Фего тебе нуфно?
— Поговорить, — ответил я. — А еще желательно, чтобы ты отогнал своих уродов подальше.
Шаман оказался сговорчивым и понятливым. Повинуясь его жесту, толпа послушно подалась назад и застыла метрах в пяти от нас. Я даже почувствовал некоторое уважение к дампу, несмотря на то что несло от него как из выгребной ямы. Одна-единственная отмашка — и народ послушно замер по стойке смирно. Впечатляет.
— Фего ты фочешь?
— Я хочу знать, почему в отряде, который вечером шел на юг, было только шесть дампов, — произнес я в то место на вонючей башке, где положено быть уху. — И куда делся второй арбалетчик?
— Ф фепте было фемь фоиноф. Обычай свяфенен. Фоинов не мофет быть больфе или меньфе феми.
«Фепт? Или „септ“? Хрен разберешь, что он там бормочет, но все-таки вроде как „септ“. Кажется, семь по латыни — „септем“. Ну да, всё сходится. „Сентябрь“ по английски „септембер“, седьмой месяц древнеримского календаря…»
Вот так всегда. В самые заковыристые моменты моей жизни из подсознания лезет абсолютно
