простого человека. Почти как сходить по крупной надобности в золотой унитаз. С одной стороны, ребячество, с другой — грех упускать такую возможность. Ну и ладно, могу себе это позволить. Хотя на настроение развлекуха не повлияла. Депра, как была, так и осталась. Ну и ладно. Пойдем лечиться, благо я приметил наверху знатное местечко на эту тему…
«Комната реабилитации» во времена незапамятные была центром связи или чем-то вроде того. В радиоэлектронике шестидесятых годов двадцатого века я разбирался слабо, но, чтобы понять, для чего нужны основательно заросшие паутиной громоздкие приборы, специального образования не требовалось. Я когда-то в незапамятные времена проходил базовый ознакомительный курс истории военной радиосвязи и обучения средствам спецсвязи. Бред собачий, сродни курсам красных командиров с экзаменом по ускоренной сборке-разборке винтовки Мосина в начале двадцать первого века.
Весь этот крайне важный для меня ликбез давался на основе потертых плакатов и пожелтевших воинских наставлений. Аппаратуры давно нет, а курс есть, так что будьте любезны прослушать и сдать зачеты. Оттуда же зачем-то осталось в памяти, что в «комнате реабилитации» сейчас находится коротковолновая радиостанция Р-140 с мощностью передатчика в тысячу ватт. Передовая технология шестидесятых. И на кой в голове напрочь оседают бесполезные сведения? Загадка, м-да…
Но это все ерунда. Главное, что комната уютная и изнутри закрывается на массивную защелку. А прямо под ней расположился небольшой магазинчик для персонала, чтоб обслуге самого верхнего уровня склада далеко не бегать, если захочется перекусить.
Магазинчиком заведовал полненький мужичонка, бледный от ужаса. Понятное дело. Жил себе, поди, с рождения за каменной стеной, мутантов видел только на картинке. И тут на тебе — стрельба, смертники с окровавленными саблями и эти самые мутанты в натуральную величину. Кто хочешь взбледнёт с лица, а то и брюки отяготит непредвиденным грузом.
— Мне пожрать чего-нибудь. И попить, чтоб покрепче, — объяснил я коротко и, надеюсь, доходчиво.
Мужичонка оказался понятливым. Метнулся размытой от скорости тенью в темные закрома магазина — и почти тут же материализовался вновь во плоти, держа в руках килограммовую банку без наклеек, густо смазанную солидолом, и пыльную бутылку с этикеткой явно кустарного производства, на которой аляповатыми буквами было выведено «Коньяк». Как там фольклор комментирует данную ситуацию? «Если этикетка на бутылке наклеена небрежно и заляпана каплями клея, акцизной марки нет, на поверхности напитка плавают радужные пятна, а на дне бутылки лежит обгрызенный ноготь — такой коньяк следует пить крайне осторожно!»
— Самое лучшее, из закромов родины, — заискивающе улыбаясь, проговорил мужичок.
— Да ну! — усомнился я. — Никак тушенка из стратегических запасов?
— Она самая, — кивнул мужик.
— Так ей же четверть тысячелетия!
— Обижаешь, начальник, — оскорбился мужик. — У нас тут свои технологии сохрана пищи. Не веришь-смотри.
Он достал из кармана шило, на рукоятке которого была видна простенькая шкала: до середины зеленая, выше — красная. После чего коротким отработанным ударом пробил тем шилом консерву.
Тоненькая черточка почти тут же поднялась до середины зеленого поля и остановилась, неуверенно покачиваясь.
— Вот видишь, — с гордостью прокомментировал мужик. — Как говорится, приятного аппетита.
Конечно, примитивный прибор сомнений моих не развеял, но, кому суждено умереть от пули, тот от просроченной тушенки не загнется. И наоборот.
— А паленый коньяк того же возраста? — уже чисто на всякий случай поинтересовался я.
— Отчего же паленый? — еще больше обиделся мужик. — Тут на третьем уровне наглухо запаянные бочки хранятся. С медицинским спиртом и с коньячным. Так что алкоголь мы сами производим с соблюдением технологий. Но если вы водочку предпочитаете, то без проблем, сейчас принесу. Хотя это, поверьте, самый что ни на есть эксклюзив.
— Верю, — сказал я, ни секунды не сомневаясь, что если покопаться, то найдется в кладовой много чего получше. Но сейчас мне было все равно.
Забрав трофеи, я поднялся наверх. Запер дверь изнутри и уселся на массивный крутящийся стул с тремя стальными ногами, сходящимися в верхней точке. Не иначе из противотанкового «ежа» варили сей неподъемный девайс по специальному армейскому заказу…
В банке с иероглифами, вскрытой «Сталкером», оказалась тушенка. На вкус просто изумительная. А ведь ей реально больше двухсот лет… Не сдохну? А, наплевать. Когда жрать охота, желудок нашего брата- экстремала переваривает всё, даже возбудителей ботулизма. Особенно если пищу сомнительного качества продезинфицировать изрядной долей алкоголя.
Коньяк тоже не подвел. Пить в одиночку я не люблю, потому, достав «Бритву», я чокнулся со своим боевым товарищем, капнув пару капель на клинок ножа. Остальное влил в себя. Кто-то скажет — шиза косит наши ряды. Пусть говорит, я сейчас добрый, и мне все равно. А вот парням, еще не остывшим после боя, которые капают из своего стакана несколько капель спирта на теплый ствол своего АК, такое говорить точно не стоит. Опасно для здоровья.
Коньяк пошел как компот. Вкусно — и только. Я уж подумал, что мужик прокатил с коньяком по- черному… но ошибся. В голову не дало ничуть, зато зацепило по ногам. Захотелось просто вытянуть их под столом, откинуться на спинку стула и совершить какую-нибудь глупость. Например, спасти мир. Или облагодетельствовать его так, чтоб оценили, суки, и запомнили… Кто оценил и что запомнил? А, наплевать…
Рядом на стене находился мощный рубильник, смахивающий на небольшую гильотину. Грех такое не дернуть. Ну я и дернул.
Стена ощутимо завибрировала. Из поросшей матерой, многовековой пылью решетки вентиляции потянуло дымком с характерным запахом солярки. Надо же, где-то рядом заработал дизель. А на громоздких стальных коробах, занимающих большую часть комнатушки, замигали лампочки и задергались стрелки индикаторов! Вот бы никогда не подумал, что эта замшелая механика изобразит кипучую деятельность!
Я протянул руку и вытащил из клубка паутины наушники. Раритет, наверно. Головные телефоны из тяжелой черной пластмассы, стальная дужка между ними. Микрофон отдельно на подставке, похожий на фашистскую гранату М24. Между микрофоном и подставкой расселся на своей ловчей сети жирный паук- крестовик, неодобрительно перебирая волосатыми передними лапами.
— Не твое дело, — сказал я пауку, стряхивая его в банку с остатками тушенки. — Жри и не мешай.
После чего начал щелкать тумблерами и крутить веньеры настроек. Понятное дело, что, хоть лампочки и подмигивают, все равно станция не работает и работать не может. Наверняка сгнило все внутри и остался только внешний антураж. Помигает — и сдохнет… Но спьяну и в депрессии могу я попытаться расслабиться, в конце концов?! Вообразить себя хрен знает кем. Например, персонажем фантастического романа, который ищет островки цивилизации на планете, сожженной Последней войной. Красиво? Офигенно! Особенно после принятых на грудь ноль семьдесят пять самопального коньяка…
На столе рядом с микрофоном лежала интересная хреновинка. Обычная лампочка, ввернутая в патрон. Сам патрон двумя контактами подсоединен к катушке с намотанной проволокой. И все, никаких источников питания.
Я припомнил из вышеупомянутого курса, что такой несложный индикатор монтировали связисты в середине двадцатого века. Радиостанция может вовсю гудеть трансформаторами и изображать кипучую деятельность, а связи не будет. И проверить, есть она или нет, можно только одним способом. Если вот эта ни к чему не присоединенная лампочка загорится под воздействием мощного поля. Интересно, у ребят, работавших на этой станции, мозги в черепе не варились от такого, как картошка в мундире? И как вообще допускали такие радиостанции к эксплуатации? Хотя… наверно, как всегда, исходили из того, что если человек в погонах, то должен терпеть тяготы и лишения. А много мозгов солдату ни к чему, главное, чтоб приказы исполнял…
Поток моих мыслей прервало тихое шипение, раздавшееся в наушниках…
Я ощутил, как по шее за шиворот потекла капелька пота. Твою мать, неужели оно работает?..
