Тот удовлетворённо вздохнул, обрубком кисти отвёл полу серой накидки — и резким движением слева направо вспорол себе живот.
Виктор и здесь знал что делать.
Несмотря на то что меч в его руках был чужим оружием, удар получился таким, как предписывала традиция.
Голова белого самурая повисла на тонком куске кожи, свесившись на грудь в последнем поклоне.
— Ты разрешил ему выполнить ритуал сэппуку!
Виктор обернулся.
Связанный по рукам и ногам Масурао лежал у стены, сверля его взглядом, полным ненависти.
Грудь болела не на шутку. Отчасти ещё и потому, что на неё давил покорёженный металл.
Виктор поморщился, воткнул меч клинком в пол и вытащил из-за пазухи металлическое зеркало. В паре сантиметров от края отполированной в старинном стиле металлической пластины торчал впрессованный в нее кусочек свинца.
«Потом отковыряю. На память», — подумал он, пряча зеркало в объемистый карман куртки. А вслух сказал:
— Тебе я тоже разрешу его выполнить. Когда придет время.
И направился к низкому столику, стоящему у дальней стены комнаты.
Это был обычный японский стол, только очень древний. И на нем лежал обычный лист рисовой бумаги, испещренный иероглифами.
«У меня нет родителей. Моими родителями стали Небо и Земля.
У меня нет очага. Единое Средоточие станет моим очагом.
У меня нет божественного могущества. Моя честь станет моим могуществом», — прочитал Виктор слова, впервые записанные в восемнадцатом веке великим Мастером Мацумурой Соконом. До этого текст Клятвы Синоби передавался только устно. И записывался лишь в тех случаях, когда под ним необходимо было поставить подпись. Правда, Мастер Мацумура немного изменил его. Вернее, не счел нужным записать то, что, на его взгляд, не следовало знать обычным людям.
«У меня нет волшебной силы. Внутренняя энергия — моя магия.
У меня нет ни жизни, ни смерти. Вечность для меня и жизнь, и смерть.
У меня нет тела. Смелость станет моим телом.
У меня нет глаз. Вспышки молний — мои глаза.
У меня нет ушей. Пять чувств — мои уши.
У меня нет конечностей. Мгновенное движение — мои конечности.
У меня нет закона. Самосохранение станет моим законом.
У меня нет стратегии. Свобода убивать и свобода даровать жизнь — вот моя стратегия.
У меня нет замыслов. Случай — мой замысел.
У меня нет чудесных свойств. Праведное учение придаст мне чудесные свойства.
У меня нет принципов. Приспособляемость ко всему — вот мой принцип.
У меня нет тактики. Пустота и наполненность — вот моя тактика.
У меня нет талантов. Быстрота духа и разума — вот мой талант.
У меня нет оружия. Справедливость — моё оружие.
У меня нет крепостей. Невозмутимый дух — моя крепость.
У меня нет меча. Растворение духа в Пустоте — вот мой меч»[65] .
На этом текст обычно обрывался. Но на листе, который держал в руках Виктор, было еще несколько иероглифов.
«У меня нет выбора. Путь Воина — мой выбор.
У меня нет привязанностей. Верность клану — моя привязанность».
— Ну что ж, — пробормотал Виктор. — Конечно, не всё здесь меня устраивает, но в целом это лучшее из того, что мне приходилось подписывать до сих пор.
Правда, ни ручки, ни кисти, которыми можно было бы расписаться, на столе не наблюдалось.
Решение было очевидным. И, хотя разлившаяся по полу кровь белого самурая уже подступала к ногам, Виктор решил, что, по логике вещей, подписывать такого рода документы надо по-другому.
Порванное пулей металлическое зеркало в нескольких местах вспороло кожу как раз напротив сердца. И, хотя рана была незначительной, кровь из неё всё ещё сочилась.
Виктор вытащил из потайного кармана затупленную метательную звёздочку-сякэн, стёр с нее светящееся покрытие и, обмакнув металлическое жало в рану, расписался под Клятвой.
— Они не знают, кто это был. Отпечатки пальцев снять невозможно — у него стёрты подушечки пальцев. Есть такая методика, когда папиллярные линии выжигаются многократным применением определенных кислот. Зря ты позволил ему уничтожить лицо.
— Это была последняя воля побежденного.
— Этот человек хотел убить тебя! Он расставлял бойцов в башне и давал им указания. А настоящий Инструктор найден мёртвым!
— Такова была их карма.
Сихан сердито пристукнул посохом об пол.
— Ну, начитался на мою голову, — проворчал он. — А если бы ты не смог покинуть страну Токоё? Что тогда?
— Тогда клан остался бы без секретов бессмертия, прямой передачи и совершенного ки-ай, — пожал плечами Виктор.
— Он и сейчас к ним не особо приблизился, — буркнул старик. — После Перехода у тебя личной силы осталось только на то, чтобы уверенно ворочать хаси в миске с рисом.
— Значит, будем больше тренироваться.
— Похоже, испытание стихией Ветра не пошло тебе на пользу, — подытожил сихан. — Но, несмотря на то что ты безмерно обнаглел, в этом ты совершенно прав. С сегодняшнего дня вместо палок ты будешь использовать тикара-иси[66]. И ещё. Думаю, тебе пора изучать сан-нэн гороси.
Перед глазами Виктора нарисовалась картина — самолёт, Жека, пытающийся «прессануть» японца… И едва уловимое прикосновение члена мифического клана Сагара к татуировке «Папа» на бычьей шее авторитета.
— Искусство отсроченной смерти?
— Скорее, искусство смертельного прикосновения. Тот, кто им владеет, умеет убивать и отсроченно, и мгновенно. Правда, для этого требуется не меньше личной силы, чем для Перехода.
— Благодарю, сихан, — поклонился Виктор.
— Не за что, — бросил старик. — Просто мне не нравится, что по территории Школы таскаются белые самураи, вооруженные до зубов и владеющие секретом Перехода, а мой ученик при этом не имеет под рукой даже паршивого сюрикэна.
— У тебя был боевой меч.
— Мой меч всегда со мной, Учитель. Но я не собирался его применять. Я был уверен, что обойдусь без него. К тому же Инструктор сказал, что в этом испытании стихией Ветра у всех должно быть боевое оружие.
Лысый монах потёр лоб.
— До сих пор не понимаю, как мы могли не распознать, что перед нами другой человек?
— Думаю, что это был ёдзюцука, умеющий отводить глаза. Тем не менее гайдз… то есть Оми-но ками справился с заданием и убил колдуна.
— Оми-но ками? Дух провинции Оми?
— Такое имя дал ему сихан после испытания стихией Ветра.
— Не много ли он на себя берет? — проворчал монах. — Давать белому, который совсем недавно был куклой, имя Великих Предков…
