ударить его кинжалом в грудь, в самое сердце. Этому тоже надо учиться.
– Ты, кажется, помолодел?
– Это из-за бороды, – мужчина провел рукой по непривычно голому подбородку.
– Нет, ты стал говорить, как мальчишка. А еще говорят, что в тюрьме человек грубеет, взрослеет.
– Там по-разному бывает, – сказал он неоп-ределенно. – Но я ни о чем не жалею. Все-таки я тебя встретил и любил.
– А теперь?
– И теперь люблю. Но мне нужно было многое пережить, чтобы научиться говорить простые человеческие слова. Когда они поймали меня в свои сети, сделали маляром с окладом главы «Газпрома», я понял, что это мой конец. Я всегда тешил себя мыслью, что мне ничего не надо, только писать и больше ничего. Оказалось, мне надо слишком много и еще больше. Я чувствовал себя чудовищем рядом с красавицей. Тогда я решил, что нам нужно расстаться, иначе я погублю тебя и в прямом, и в переносном смысле. Я предчувствовал такую развязку, я понимал, что все это кончится трагически. Два таких паука, как Пафнутьев и моя мачеха, убьют друг друга и погубят нас с тобой. Нам надо было расстаться, но я был слишком слаб, чтобы бросить тебя. Сильная любовь слабого человека…. Тогда я стал делать все, чтобы ты разлюбила меня, возненавидела и сама ушла. А еще для того, чтобы Тамара и дядя Виляй перестали воспринимать меня всерьез, как опасного партнера, и мне меньше угрожала опасность. Хотя Пафнутьев подозревал меня, шпионил за мной, тебя вот вербовал в стукачи… Когда же я почувствовал, что мы находимся на грани разрыва, я этого так испугался. Я понял, что не смогу жить без тебя…
– А теперь? – повторила она тот же вопрос.
– Теперь смогу. Теперь я смогу жить без очень многого.
– Значит, ты бросаешь меня? – спросила девушка.
– Да, я бросаю тебя, – ответил мужчина и бросил в Неву недокуренную сигарету.
– Тебя, наверное, посадят? – спросила девушка.
– Конечно, – гордо ответил мужчина.
– А что потом?
– Потом будет совсем другая жизнь. Я могу поехать в тот монастырь. Помнишь, где Акулина и пряники? Женюсь вот на ней, если она к тому времени не помрет. Ведь кто-то должен на ней жениться… Может, уеду в самую пьяную провинцию России. В самую пьяную. Подниму статистику употребления алкоголя на душу населения. Найду самую вопиющую область и уеду туда спасать от гибели детишек. Буду лечить их рисунком и живописью…
– Иероним, а если я не уйду, не брошусь?
Мужчина на некоторое время отвернулся, ища в дальнем от девушки кармане пачку сигарет, но долго ее не находил, потому что она была в противоположном.
– Давай не будем строить новый дом на старом финском фундаменте, – сказал мужчина. – Дом Лонгиных сгорел.
Они немного помолчали.
– Ань, а ты знаешь, – сказал он, внезапно оживившись. – Я же снял слой краски с автопортрета отца. Ну, в правом углу серое пятно. Понимаешь? Знаешь, что я обнаружил под слоем краски? Что хотел Василий Лонгин там изобразить? Думаешь, какой-нибудь ужас? Призрака? Дядю Виляя? Ничего подобного! Там легкими мазками был набросана падающая со шкафа ваза. Помнишь, с длинным горлышком, под греческую амфору? Любимая отцовская ваза. Отец смотрит на ее падение с ужасом, а Тамара, как всегда, с усмешкой, мол, на счастье! Я бы так и назвал картину – «На счастье?» Как ты думаешь Аня? Может, все действительно разбивается на счастье?
Примечания
1
Все эпиграфы книги взяты из одного общеизвестного произведения.
