Куликов и доктор о чем-то разговаривают, в кабинет заходит санитарка и отвечает на вопросы. Я ничего не слышу. Вот знакомые фамилии. Краткие характеристики комбата Вязя, начштаба Войцеховского, председателя исполкома Енисейского. Мне сейчас некогда все это читать. А почерк у комиссара становится все четче, записи лаконичней. Много работал над собой коммунист.
Последние странички книжки. Четкая запись:
«Дело Барышева. Командир взвода, недавно принят в РКП(б). По документам — из батраков. Местный, село Ладонки. «Адъютантик» Войцеховского. Подозрительные связи. «Кронштадтские» настроения. Проверить».
Внизу приписка, сделанная наспех тупым карандашом:
«Был в Ладонках, на родине Барышева. Отец его — кулак: 2 батрака, 4 лошади, 6 коров, 2 заимки в тайге, скрытые от налога. Поставить вопрос о партийности».
Все. Больше ничего не успел записать комиссар. Смерть не разбирается, закончил свои дела человек или нет.
— Копии рапорта в книжке нет? — спрашивает Куликов. — Хотя комиссар писал свой рапорт уже здесь, в больнице, без черновика. Придется поискать подлинник. Письмо было вручено твоему знакомому — «ястребу», заведующему почтой.
— За этим столиком писал комиссар свой последний рапорт, — добавляет доктор. — Пришел он в больницу с высокой температурой и коня хромого в поводу привел. Двадцать километров пешком в мороз шел. В Ладонках ранили коня. Я комиссара на койку отправляю, а он бумагу просит. Дал ему чистые бланки «истории болезни». Ушел комиссар в палату с конвертом в руках и вскоре вручил свое письмо начальнику почты. Тот ведь к нам каждый день за корреспонденцией заходит.
Ясно. Письмо в штабарм не дошло. Был там перед нашим отъездом Куликов. Застрял рапорт в Надеждинске. Ну, «ястреб», продолжим с тобой разговор о чужих письмах! Но ведь один ответ будет у него: «отправил». Попробуй докажи, что рапорт не попал в почтовый мешок!
— Скажите, доктор, — спрашивает Куликов, — вы видели труп Яковлева?
— Нет, — покачал головой старик. — Его не привезли в наш морг. На осмотр был вызван почему-то доктор Никитин, венеролог по специальности. В медицинском акте закручено что-либо невразумительное? Не удивляюсь.
— Нам надо выяснить, из какого пистолета застрелился Яковлев, — произносит Куликов. — Вы должны помочь нам, доктор.
— Вы хотите провести эксгумацию? — спокойно спрашивает старик и начинает сворачивать большую цигарку.
Эксгумация! Будет ли более трудная работа по всему делу? Надо раскопать могилу, доставить труп в морг, присутствовать при вскрытии разложившегося тела…
— Если это нужно для дела, — продолжает врач, — нуте-с! Согласен. Только делать это надо ночью — днем я занят.
— Очень надо, доктор, — отвечает Куликов. — Сегодня же под утро поработаем, хорошо?
— Труп доставьте в мертвецкую. Одевайтесь потеплее, там и проведем вскрытие. Моя квартира во дворе. Вам покажут. А сплю я чутко.
В дверь стучат. «Сейчас!» — отвечает доктор. Мы поднимаемся. Старик задумчиво смотрит на меня, затем медленно произносит:
— Прошу вас, не осуждайте медицину без достаточных оснований. И не делайте скоропалительных выводов. Доктора не волшебники и «живой воды» в своем распоряжении не имеют.
Вздохнув, старик посмотрел на пол и тихо добавил:
— В этой комнате белые каратели зарубили молодую женщину, способного врача. Видите ли, она не сумела спасти есаула бронепоезда, искрошенного в пьяной драке. Так-то, молодой человек…
Домик врача во дворе, и мертвецкую показывает нам пожилая санитарка Степанида. Я спрашиваю ее:
— А какую женщину зарубили белые в приемном покое?
— Забыть ее никто не может! — отвечает Степанида. — Такая красивая была, тоненькая, как березка. Таней звали. Нашего главврача единственная дочь. Хоть бы покарал кто ее убийцу! Ведь было-то как…
Сильный ветер гонит по небу низкие тучи. Быстро меняется погода весной. Уже скрылось солнце, померк день, похолодало.
Ротмистр Мещерский зарубил Таню: Степанида узнала князя на групповой фотографии. Рядом с полковником Терентьевым сидит ротмистр: у него гладко зачесанные волосы, тонкие губы, шрам у правой скулы — чья-то пуля ошиблась на пять сантиметров. И светлые глаза, надменный взгляд. Таков князь Мещерский, палач и убийца, зверь, на которого нужна облава без отдыха и до конца.
Ветер гнет тонкие березки в больничном саду.
Я бреду по тропинке поодаль за Куликовым и, сняв шлем, обтираю снегом разгоряченное лицо.
13. КОММУНИСТЫ
Словно круги по воде от брошенного камушка, возникают все новые и новые обстоятельства вокруг дела Яковлева. Многое, чем мы занимаемся, не имеет прямого отношения к делу. Но в трибунале не принято проходить мимо любых нарушений советского порядка. Мы будем докладывать в штабарме о руководителях караульного батальона, напишем в Москву об извращениях исправительной политики в Надеждинске, расскажем в губернском здравотделе о бедах городской больницы. А сейчас Куликов заканчивает расследование комиссара о Барышеве.
Я сижу в маленькой библиотеке карбата, просматриваю записную книжку комиссара и наблюдаю за командиром батальона.
Удивительные повороты бывают в жизни. Меня только что выставили за дверь, но я доволен. Правда, тут примешана доля злорадства: меня удалили не одного, а вместе с Вязем, комбатом. Он стоит у окна спиной ко мне, и кажется, что даже полы его длинной шинели вздрагивают от бешенства.
Посмотрим, какую характеристику дал ему комиссар:
«Иннокентий Вязь — по виду, характеру, способностям — дуб. Унтер царской армии. Приказной служака. Расшевелить его книгами не удалось. Скрывает свою малограмотность. Опирается на Войцеховского…»
Высокий и плотный мужчина Иннокентий Вязь. Прошелся по комнате — половицы прогнулись, положил кулак на стол — дрогнули доски. Одет Вязь картинно: мохнатая черная кубанка с малиновым верхом, длинная шинель, блестящие сапоги «фирмы Яворского». Поверх шинели — ремни и маузер в деревянной кобуре.
Такому Вязю парадом командовать, рапорт отдавать Блюхеру. А его выставили с закрытого партийного собрания ячейки батальона! Правда, вместе со мной.
Всего двенадцать коммунистов в батальоне, но расставлены они так, что вся жизнь части под их влиянием. Хорошо поработал комиссар! Крепкие ребята — двенадцать большевиков. А тринадцатый — Барышев, Он был «на заметке», но материалов, собранных комиссаром, в батальоне не знали. Как только Куликов рассказал об этом, было решено немедленно провести собрание.
Все двенадцать собрались через час. Председателем выбрали Афанасьева, пожилого оружейника. Он предложил проверить у всех партбилеты, так как собрание будет закрытое. Мой комсомольский билет и служебное положение в расчет не взяли и предложили покинуть собрание. Немного вежливей обошлись с
