мыслями.
– Я не сплю, – сказала Аня. – Сейчас выпьем крепкого чаю.
– Как там Михась говорил… говорит? – Санчо поправился и беспокойно посмотрел на Аню. – Жизнь бывает горячей и холодной, как чай, горькой и сладкой, как чай… Вот только так просто, как чашку чая, ее не расхлебаешь.
– Скажи мне честно, Коля, – попросила Аня, – как для себя думаешь. Корнилов выживет?
– Ранение серьезное, тяжелое, так доктор сказал. Но Михась так просто не сдастся. Он бы тебе сказал эти японские слова, а мне в голову только украинские лезут.
– Мэцкей сутеми?
– Во-во, они самые, – закивал Санчо, обрадовавшись, словно услышал самого Корнилова, а не его слова: «Идти до самого конца».
– Еще не конец?
– Что ты! Еще столько всего будет, еще замучаешься терпеть, устанешь радоваться и печалиться… Все будет нормально. Михась поправится. Ведь он не в тюремном лазарете лежит, а в нормальной, хорошей больнице, среди людей. По крайней мере, пока состояние тяжелое, он будет там…
Откуда-то из ночной жизни влетел на кухню легкий, как из папиросной бумаги, мотылек. Он стал третьим, самым буйным из присутствующих. Он принялся метаться и биться о круглый плафон, не причиняя себе вреда и беспокойства окружающим. Видимо, убиться он мог тоже обо что-то легкое и невесомое.
– Я знаю, я уверена, что Корнилов не будет играть в ваши юридические игры, не будет слушаться адвоката, – сказала Аня. – Как только он сможет говорить, он даст показания на самого себя.
– Да, это Михась, – согласился Санчо. – Он такой и есть. А оборотень из него не получился.
– Мученик Христофор несчастный! – вдруг вскрикнула Аня, плечи ее затряслись, а потом и слезы брызнули вдогонку. – Все искал, искал и вот напросился… На свою песью голову… И все были… И черт этот… Дождался?.. Нашел?…
Санчо погладил Аню по голове, но получалось, что он приглаживает ей только челочку. Тогда он сел с ней рядом, обнял ее, спрятал на груди ее растрепанную голову.
– Я тебя, Аннушка, по большому секрету скажу, как жене только, – заговорил он, подмигивая чайнику. – Я уже с начальством обо всем переговорил. Мы Мишку вытащим, как Дед Мазай зайца. К готовому костру щепку подгребать легко! Знаешь как? Ты, Аннушка, спроси меня, а я скажу тебе всю ментовскую тайну.
– Как? – сквозь слезы выдавила из себя Аня.
– Задним числом все оформим. Ты послушай только. Будто бы капитан Корнилов был внедрен в организованную преступную группировку по заданию, как наш хороший оборотень, как агент. Благодаря этому оперативному мероприятию разоблачена группа настоящих оборотней в погонах. Капитан Корнилов, конечно, много дров наломал, превысил полномочия…
– Коля, хватит врать, – сказала Аня, выпрямляясь, но уже и не плача. – Ты складно врешь. Корнилов человека убил.
– Он же не просто так его убил, а на дуэли. Перейкин тоже мог его убить, шпагой заколоть насмерть. Хотя, конечно…
– Не надо мне рассказывать про меры необходимой обороны, – твердо сказала Аня. – Ты мне лучше расскажи все, что успел выяснить. Ведь что-то Корнилов тебе успел сказать, пока «скорую помощь» ждали. Ты только честно и по порядку. Мне же рассказываешь, не кому-нибудь.
– Аня, а у тебя водка есть? – спросил Санчук, как-то виновато глядя на жену друга. – Эта слишком хорошая для такого случая… Ну, раз другой нету. Я тебе налью немного. Это наше народное душевное лекарство. Никто человеческую душу глубже бразильского сериала и русского человека не постиг. Так кто же ее лучше умеет лечить? Американские психи-аналитики или русские алкаши? Ответ стоит перед нами на столе. Давай выпьем за Мишкино крепкое здоровье, за его честный характер и светлую душу. За него!..
Проглотив дорогую, но отвратительную жидкость, Аня бросилась к холодильнику за закуской, морщась и торопясь. Но тепло уже забирало Аню изнутри в свои объятия.
– Ты, Аннушка, не суетись, – остановил ее Санчук, принял из ее рук какие-то тарелки и, не глядя, выставил их на стол. – Сядь лучше. Не привык я говорить про Мишку в третьем лице… Удивляет меня, где он набрал столько разбойников? Хотя что тут удивляться! Поедешь на Север, поедешь на Юг, везде тебя встретит товарищ и друг…
Аня рассказала ему про философски настроенного гаишника, которого они встретили по дороге из монастыря, а потом узнала среди «учеников» Корнилова.
– Да, кого там только не было, – согласился Санчо. – И гаишник, и участковый, и омоновец, и паспортистка…
Коля осторожно посмотрел на Аню, назвав среди участников преступной группировки женщину, но она никак не отреагировала. Тут же Санчук налил себе одному, резко опрокинул рюмку, а на закуску стал рассказывать все, что знал по делу капитана Корнилова:
– Первым преступным деянием Корнилова был развал дела Горобца. Он убедил братьев Хрипуновых, убийц Елены Горобец, изменить свои показания. Будто бы жена известного предпринимателя была убита с целью ограбления. Драгоценности убитой были собственноручно Корниловым спрятаны, а потом в присутствии понятых им же извлечены из тайника. Здесь Михаил еще действовал в одиночку, если не считать, конечно, Анатолия Горобца и его адвоката. Так им были заработаны первые деньги, так он встал на преступную дорожку, даже не выходя из своего кабинета.
В этом месте рассказа, когда Коля Санчук упомянул, может, не очень кстати, преступную дорожку, Аня вспомнила дорожку лунную и прошедшего по ней святого Христофора. Прижатый к волчьим губам человеческий палец Аня ясно видела и сейчас. И еще его печальное покачивание головой, не собачье, а скорее лошадиное, упряжное, дорожное.
– Следующий шаг Корнилова по этой дорожке был безумно дерзким. Он решил взять под контроль часть бизнеса Владислава Перейкина, в частности, забрать у него сеть элитных спортивных клубов. Наезд был дерзким, бесшабашным, как в начале «бандитских» девяностых годов. Михаил просто пришел к Перейкину, пользуясь недавним приглашением, и предложил тому поделиться. Перейкин, конечно, отказался…
– Аннушка, это мне так Михась рассказал, – оправдался Санчо, – в двух словах, буквально, но мне кажется, что не все там было так просто. Там был, наверное, очень долгий разговор, что называется, за жизнь. Я вот хотел спросить… Вы же тогда в монастыре с Перейкиным познакомились…
– Ты хочешь узнать, не пробежала ли между мной и Перейкиным какая-нибудь искра? – Аня сформулировала неудобный вопрос за собеседника. – Нет, ничего такого не было. Я слышала, конечно, про репутацию Перейкина, вернее, потом узнала. Донжуанский список известных женщин нашего города, в который входила и Елена Горобец. Но мне он совершенно не понравился. Я так и Корнилову тогда сказала…
– Так, значит, он тебя об этом спрашивал? – уцепился за ее слова Санчо, но, смягчившись, потрепал Аню по руке, словно заглаживая что-то.
– У нас был с Михаилом странный разговор в машине. Я, может, только чувствую, а до сих пор понять его не могу. Он сказал, что ревнует меня к Перейкину. Но без повода, какой-то другой ревностью, которой и повод не нужен. Это была ревность к какой-то другой жизни, которой, по его мнению, я больше достойна.
– Он накручивал сам себя, – вздохнул Коля. – Может, и не было никакого наезда? Уж лучше бы был наезд, а не дуэль.
– Ты, Коля, не смотри на меня так, не подлаживайся, – сказала Аня неожиданно строго. – Пусть дуэль была из-за меня. Пусть я косвенно виновата в смерти Влада Перейкина. Ты меня не жалей, рассказывай…
– Выбор оружия, видимо, был за Перейкиным. Хотя он и занимался восточными боевыми искусствами, но почему-то дрогнул и выбрал шпаги. У него был разряд по фехтованию, и у его противника вряд ли были шансы на победу. Но когда они формально замерили клинки, оказалось, что одна из шпаг короче. Перейкин разрешил Корнилову выбрать любое холодное оружие такой же длины, как и шпага. В тот момент оба играли в какую-то странную игру, или это их судьбы играли друг с другом. Подошел самурайский меч, которым Михаил в коротком поединке и убил противника.
– Он мне как-то рассказывал про своего друга детства, кажется, Вову Соловьева, – вспомнил Санчо. –
