– Малышка, давай в другой раз, – с какими-то особыми интонациями Анатоль спроваживал девушку.
– Ну ладно, до вечера! Приходи вместе со своим учителем, у нас будет весело. Вы придете? Так интересно послушать о вашей стране… вы такой интересный мужчина! Буду ждать. Пока…
– Это тоже наша студентка? – поинтересовался Нил.
Анатоль заразительно и громко рассмеялся.
– Нет, она скорее уже давно профессор, правда, по специальности древнейшей… Вы зря не думайте, среди них много хороших девчонок, только наркотики их портят, вернее, убивают, мне жаль их. В их судьбах в основном печальную роль всегда играют мужчины… Пойдемте, пройдемся, я покажу вам настоящий Париж. Надеюсь, вы не спешите?
– Пожалуй, можно пройтись, – Нил почему-то чувствовал себя гораздо младше Анатоля, хотя был лет на пять старше. Этот странный человек стал интересен Нилу помимо его воли…
– Надо бы посидеть где-нибудь. – Нил вдруг понял, что ног под собой не чует.
– А мы уже пришли, и сидеть вы будете комфортно, это я вам обещаю.
Анатоль тронул Нила за рукав и повернул его к двери. Они вошли, и тогда Нил понял, что оказался в театре, только со служебного входа. Они прошли в зал, и Петипа по-хозяйски устроился во втором ряду. Нил сел рядом и немало удивился, что действие в полном разгаре. Пьеса поначалу заинтересовала его, но в какой-то момент он понял, что больше смотрит не на сцену, а на Петипа. Никогда в жизни он не видел такого театрала. Петипа жил в каждом персонаже, он всем организмом чувствовал игру актеров. В одно мгновение он превратился в мальчика на новогодней елке в ленинградском доме культуры. Он закрывал лицо руками, опускал голову, от души смеялся, сжимал кулаки и плакал, не скрывая слез. Он был там, на сцене с героями пьесы, с актерами, которые выкладывались и у которых в этот вечер не все удавалось. Он был одно целое с искусством, и в эти мгновения его ничто другое не волновало. Нил увидел совершенно другого человека, и этот новый Петипа стал в один вечер для него родным. Он увидел в нем то, что никак не мог позволить себе всю жизнь, – полную свободу чувства, именно свободу, без игры на обстоятельства и общество. Петипа был живой и жизнью своей, не понимая того, заражал всех, кто был рядом с ним.
Потом, после спектакля за кулисами пили много вина, Анатоль спорил, хвалил и молчал, и его молчание как-то по-особому слушали актеры. Он был душой театра, его камертоном. Нил почувствовал, что гордится дружбой с этим некрасивым, но бесконечно дорогим ему человеком.
«Я покажу ему Россию, наши театры. Когда-нибудь надо обязательно поехать с Анатолем в Ленинград. Представляю его восторг. Я обязательно сделаю это», – мечтал Нил, возвращаясь домой по ночному Парижу.
– Нил, я же купила тебе обручальное кольцо! В России даже такого простого предмета, жизненно важного для человека, невозможно найти. Помнишь, нам еще хотели подсунуть для тебя как бы золотое, но во всем мире такой пробы-то не бывает, у нас такое и клошар нашел бы да выкинул, а совки радуются, как индейцы зеркальцам, вот смех-то! Оно от Картье, с Вандомской площади. Давай-ка, я тебя окольцую, как орнитолог птичку, иди ко мне.
Сесиль вынула из бархатной коробочки и попыталась надеть кольцо на безымянный палец левой руки Нила, но оно неловко выскользнуло из рук и упало на ковер.
«Плохая примета», – подумал Нил.
– Ну как ты держишь руку! Все из-за тебя, как всегда! – зудела жена.
Он сам поднял кольцо и попытался окольцеваться самостоятельно, но оно упорно не поддавалось, не проходя через средний сустав фаланги. Сесиль была близка к истерике – состоянию, в последнее время привычному в ее общении с мужем.
– Не переживай, дорогая, я попробую на другой палец.
– Ты сошел с ума! Это же обручальное, на другом ты его носить не будешь ни за что. Ты специально не желаешь его надеть, я знаю, ты не любишь меня, мы даже ни разу не спали вместе со времени твоего приезда! Ты целуешь меня, только когда это необходимо по протоколу, чтобы другие поверили, что у нас все нормально. Зачем, зачем ты женился на мне? Чтобы только выехать из России, где, конечно же, нормальный человек жить не должен, но не за счет же моей судьбы. Если я тебе не нужна, пожалуйста, я дам тебе развод, у меня прекрасный адвокат, только я не позволю тебе играть в меня! Ты приехал на все готовое, твоего тут ничего нет, если бы не я, ты бы до сих пор пил ваше помойное вино на грязных кухнях со своими замечаа-ательными дружками, у которых кроме грязных брюк и книжек ничего нет и не будет никогда, потому что они все ничтожества, пьяницы и бездельники! Носятся со своей глупой гордостью, а чем гордиться-то! На вашем месте я бы только и делала, что учила бы иностранные языки, для конспирации перед цивилизованным человечеством, может, кто и не заметит, что из России!
Нил ударил ее сильнее, чем хотел. Она отлетела на середину комнаты и, потеряв равновесие, рухнула на приставленный к туалету пуф, головой влетев в зеркальный столик. На ее искусственно отбеленных и мелко завитых кудряшках появилась кровь, которая мгновенно залила лицо. Несколько секунд Нил стоял, не предпринимая ничего. Предательское чувство радости от сделанного не давало сдвинуться с места. Нил, не отрываясь, смотрел на безжизненное тело и красное пятно. Током прошила мысль: «Я же убил ее, это невозможно!»
Он бережно положил Сесиль на диван, постоянно повторяя: «Господи, не умирай, дорогая, не надо, я не хотел…» Салфеткой, содранной со столика, он начал стирать кровь, другой рукой пытаясь нащупать пульс. Она открыла глаза так внезапно, что Нил вскрикнул от неожиданности.
Промыв рану и приложив стерильный пакет, уже переодетая в пеньюар, Сесиль слабым, но достаточно внятным голосом отдавала распоряжения навсегда провинившемуся супругу:
– И замочи салфетку в холодной воде! Как ты вообще догадался ее взять, это наша фамильная скатерть, ты никогда не думаешь вперед… Да, позвони доктору Вальме, пусть зайдет и сделает противостолбнячный укол. Телефон в общей записной книжке. Да, и принеси мне зеркало, как я теперь покажусь на работе? Наверное, надо наложить швы.
– Дай я посмотрю, я немного понимаю в медицине.
Рана была небольшая, но Нила передернуло, еще чуть-чуть ниже, и случилось бы непоправимое…
Сесиль залилась совсем непритворными слезами.
