– Я не уверен, – сказал он. – Но возможно, все происходило так…
– Вы в самом деле думаете, это возможно, Габриель?
– Собственно, это единственное логическое объяснение.
– Господи, кажется, меня сейчас стошнит. Я хочу выбраться из этой страны.
– Я тоже.
– Словом, если вы правы в своей теории, есть еще один вопрос, на который надо найти ответ.
– А именно?
– Где теперь эти картины?
– Там, где они всегда были.
– Где, Габриель?
– Здесь, в Швейцарии.
31
Барген, Швейцария
В трех милях от границы с Германией, в конце узкой долины, усеянной лесозаготовительными деревушками, стоит унылый маленький городок Барген, знаменитый в Швейцарии лишь по одной причине, а именно: это самый северный город в стране. Возле шоссе находится газоколонка и рынок с гравиевым паркингом. Габриель выключил мотор, и они с Анной стали ждать в стальном свете дня.
– Сколько им надо времени, чтобы добраться сюда?
– Не знаю.
– Мне надо в туалет.
– Придется потерпеть.
– Я всегда думала, какая у меня была бы реакция в такой ситуации, как сейчас, и теперь нашла ответ. При наличии опасности, в ситуации жизнь-или-смерть, у меня возникает неодолимое желание помочиться.
– Вы обладаете невероятной силой и умением сосредоточиться. Используйте их.
– Вы бы так поступили?
– Я никогда не мочусь.
Она сжала ему руку выше локтя, но осторожно, чтобы не причинить боли поврежденной руке.
– Я слышала ваши звуки в ванной в Вене. Я слышала, как вас рвало. А ведете вы себя так, точно ничто вас не тревожит. Но вы же человек, в конце-то концов, Габриель Аллон.
– Почему бы вам не выкурить сигаретку? Возможно, это поможет вам переключить мысли на что-то другое.
– Что вы чувствовали, когда убивали тех людей в доме моего отца?
Габриель подумал об Эли Лавоне.
– У меня не было времени размышлять о морали или о последствиях моих действий. Если бы я не убил их, они убили бы меня.
– Я полагаю, вполне возможно, это они убили моего отца.
– Да, возможно.
– В таком случае я рада, что вы убили их. Это плохо, что я так думаю?
– Нет, это вполне естественно.
Она последовала его совету и закурила.
– Вот теперь вы знаете все грязные тайны моей семьи. А я сегодня поняла, что на самом деле ничего не знаю о вас.
– Вы знаете обо мне больше, чем многие.
– Я знаю немного о том, что вы делаете… но ничего не знаю о
– Так оно и должно быть.
– Да перестаньте, Габриель. Неужели вы действительно такой холодный и неприступный, как делаете вид?
– Мне говорили, что моя проблема – чрезмерная озабоченность.
– А-а! Это уже кое-что. Расскажите мне дальше.
– А что вы хотите знать?
– У вас на пальце кольцо. Вы женаты?
– Да.
– Вы живете в Израиле?
– Я живу в Англии.
– У вас есть дети?
– У нас был сын, но он погиб от бомбы террориста. – Он холодно посмотрел на нее: – Что еще вам хотелось бы узнать обо мне, Анна?
Он полагал, что действительно обязан ей кое-чем после всего, что она выложила ему о себе и своем отце. Но было тут и еще кое-что. Он вдруг обнаружил, что действительно хочет, чтобы она узнала больше. И он рассказал ей о вечере в Вене десять лет назад, когда его враг, палестинский террорист по имени Тарик аль-Хурани, подложил бомбу под его машину – бомбу, которая должна была уничтожить его семью, так как палестинец знал: это причинит Габриелю куда большую боль, чем собственная смерть.
Произошло это после ужина. Лея нервничала на протяжении всего ужина, так как по телевизору, установленному над баром, показывали, как на Тель-Авив сыплются ракеты «Скад». Лея была хорошей израильтянкой: ей невыносима была мысль, что она ест пасху в милом маленьком итальянском ресторанчике в Вене, тогда как ее мать сидит в своей квартире в Тель-Авиве с заклеенными окнами и с противогазом на лице.
После ужина они прошли сквозь летевший снег к машине Габриеля. Он посадил Дани в детское креслице и пристегнул его, затем поцеловал жену, сказав ей, что будет занят допоздна. Это было задание от Шамрона: речь шла об иракском офицере безопасности, который строил планы убийства евреев. Этого он Анне Рольфе не сказал.
Когда он повернулся и пошел прочь, мотор в машине заработал не сразу, а зачихал, так как бомба, которую поставил Тарик, питалась от батареи. Он повернулся и крикнул Лее, чтобы она выключила мотор, но она, должно быть, не слышала его, так как вторично повернула ключ в замке.
Какой-то первобытный инстинкт, повелевающий защищать маленьких, побудил его кинуться сначала к Дани, но он был уже мертв – тельце его было разорвано на куски. Тогда Габриель бросился к Лее и вытащил ее из пылавшей машины. Она выжила, хотя лучше было бы, если бы этого не произошло. Теперь она жила в психбольнице на юге Англии, страдая от посттравматического синдрома – стресса и психотической депрессии. С той ночи в Вене она ни разу не разговаривала с Габриелем.
Этого он тоже Анне Рольфе не сказал.
– Вам было, наверное, трудно… вернуться в Вену.
– В первый раз – да.
– Где вы познакомились с вашей женой?
– В школе.
– Она была тоже художницей?
– Она была много лучше меня.
– Она была красивая?
– Очень красивая. Теперь она вся в шрамах.
– У нас у всех есть шрамы, Габриель.
– Не такие, как у Леи.
– Почему палестинец поставил бомбу под вашей машиной?
