выделила комнатушку без окон в подвале, пока он не подыщет себе собственную квартиру. Габриэль, стремившийся создать буфер между собой и бульваром Царя Саула, выбрал заброшенную конспиративную квартиру на Наркисс-стрит в Иерусалиме, неподалеку от старого кампуса Безалельской академии искусств.
На закате Габриэля вызвали к руководству для окончательного оформления его возврата в Службу. Над дверью Льва горел зеленый огонек. Его секретарша, хорошенькая девушка с загорелыми ногами и волосами цвета корицы, нажала на невидимую кнопку, и дверь бесшумно открылась, словно вход в банковский сейф.
Габриэль вошел и остановился. У него было такое чувство, будто он попал не туда – словно, придя в свою детскую спальню, обнаружил, что она стала рабочим кабинетом отца. Когда-то это был кабинет Шамрона. Исчезли поцарапанный деревянный письменный стол, стальные картотеки и немецкий коротковолновый приемник, по которому он слушал воинственные голоса своих врагов. Теперь здесь царил модерн и серый цвет. Старый линолеум был содран, и пол покрывал мягкий, как и положено начальству, ковер. По комнате были стратегически разложены несколько дорогих на вид восточных ковров. Утопленная в потолке галогеновая лампа освещала места для посетителей, где стояла черная, обитая кожей мебель, напомнившая Габриэлю зал для пассажиров первого класса в аэропорту. Ближайшая к этому месту стена была превращена в гигантский дисплей, на экране которого бесшумно мелькали сообщения мировой прессы. На стеклянном кофейном столике лежал пульт величиной с молитвенник, выглядевший так, словно пользоваться им мог лишь человек с дипломом инженера.
Если у Шамрона стол стоял в виде барьера перед дверью, Лев предпочел сидеть ближе к окнам. Светло-серые жалюзи были закрыты, но под таким углом, что был виден зубчатый абрис центра Тель-Авива и огромный оранжевый шар солнца, медленно опускавшегося в Средиземное море. На столе Льва, большой плите дымчатого стекла, было пусто, если не считать компьютера и пары телефонов. Он сидел перед монитором, опустив на молитвенно сложенные руки свой вызывающе выдвинутый подбородок. Лысая голова слегка блестела в притушенном свете. Габриэль заметил, что очки у Льва не отсвечивают. В них были специальные стекла, не позволявшие его врагам – а это были все, кто в Службе держался иного, чем он, мнения, – видеть, что он читает.
– Габриэль! – произнес Лев, словно удивленный его появлением.
Он вышел из-за стола и осторожно поздоровался с Габриэлем за руку, затем, уперев костлявый палец в спину Габриэля, повел его через комнату к тому месту, где стояли кресла. Когда он опускался на стул, что-то, появившееся на экране, привлекло его внимание, но что именно, Габриэль не мог сказать. Лев тяжело вздохнул, медленно повернул голову и взглядом стервятника впился в лицо Габриэля.
Тень их последней встречи встала между ними. Встреча состоялась не в этой комнате, а в Иерусалиме, в кабинете премьер-министра. На повестке дня был всего один вопрос: следует ли Службе захватить Эриха Радека и привезти его в Израиль для суда? Лев упорно возражал против этого, невзирая на то, что Радек чуть не убил мать Габриэля во время Марша смертников из Аушвица в январе 1945 года. Премьер-министр отклонил доводы Льва и поставил Габриэля во главе операции по захвату Радека и вывозу его из Австрии. Теперь Радек находился в полицейском исправительном центре в Яффе, и Лев последние два месяца пытался ликвидировать последствия своего противостояния захвату Радека. Рейтинг Льва среди сотрудников на бульваре Царя Саула упал до опасно низкого уровня. В Иерусалиме некоторые уже начали думать, не пришел ли конец эпохе Льва.
– Я взял на себя смелость подобрать вам команду, – сказал Лев.
Он нажал на кнопку на панели телефона и вызвал секретаршу. Она вошла с папкой под мышкой. Приемы у Льва были всегда хорошо срежиссированы. Больше всего он обожал стоять с указкой в руке перед сложной диаграммой и раскрывать ее тайны перед озадаченной аудиторией.
Секретарша пошла назад, к выходу, и Лев взглянул на Габриэля, проверяя, следит ли он за тем, как она уходит. Потом он без звука передал Габриэлю папку и снова обратил взгляд на видеостену. А Габриэль открыл папку и обнаружил в ней несколько листов бумаги – каждый содержал краткие данные члена команды: фамилия, отдел, специальность. Солнце нырнуло за горизонт, и в кабинете стало очень темно. Габриэлю пришлось склониться влево, чтобы держать страницы под светом галогеновой лампы. Через несколько минут он поднял глаза на Льва.
– Вы забыли добавить представителей от «Хадассы» и Молодежной спортивной лиги макабеев.
Ирония Габриэля отлетела от Льва словно камень, брошенный в мчащийся на большой скорости товарный поезд.
– В чем смысл вашего замечания, Габриэль?
– Слишком много народа. Мы будем спотыкаться друг о друга. – Произнося это, Габриэль подумал, что, может быть, Лев именно этого и хочет. – Я могу вести расследование с половиной этого состава.
Лев ленивым движением руки дал понять Габриэлю, что он может сократить команду. Габриэль начал вынимать листки и выкладывать их на кофейный столик. Лев насупился. Сокращения, произведенные Габриэлем наобум, явно коснулись информатора Льва.
– На этом остановимся, – сказал Габриэль, передавая папку с личными делами Льву. – Нам нужно помещение, где мы могли бы собираться. Мой кабинет слишком для этого мал.
– Административная часть выделила для вас комнату четыреста пятьдесят шесть-си.
Габриэль хорошо ее знал. Комната 456-С находилась на подземном третьем этаже и была местом свалки мебели и устаревших компьютеров, а сотрудники ночных смен часто пользовались ею для романтических свиданий.
– Прекрасно, – сказал Габриэль.
Лев положил одну длинную ногу на другую и сбросил с брючины невидимую пушинку.
– Вы ведь никогда прежде не работали в штабе, верно, Габриэль?
– Вы прекрасно знаете, где я работал.
– Вот почему я считаю необходимым напомнить вам следующее. Вы не должны ни с кем, не состоящим в нашей Службе, делиться ходом вашего расследования. Вы докладываете мне и только мне. Это ясно?
– Я так понимаю, что вы имеете в виду Старика?
– Вы прекрасно знаете, на кого я намекаю.
– Мы с Шамроном личные друзья. И я не стану ради вашего спокойствия рвать с ним отношения.
– Но вы воздержитесь обсуждать с ним это дело. Вам ясно?
У Льва не было грязи на сапогах или крови на руках, но он был мастер устраивать сражения на заседании коллегии и парировать удар.
– Да, Лев, – сказал Габриэль. – Я в точности знаю вашу позицию.
Лев поднялся, давая понять, что встреча окончена, а Габриэль продолжал сидеть.
– Мне еще кое-что необходимо с вами обсудить.
– У меня ограничено время, – произнес Лев, глядя в пол.
– Это займет всего минуту. Я насчет Кьяры.
Лев, не желая унижать себя возвращением в кресло, подошел к окну и стал смотреть вниз, на огни Тель-Авива.
– А что с ней?
– Я не хочу, чтобы ее снова использовали, пока мы не установим, кто еще видел содержимое компьютерного диска.
Лев медленно повернулся, словно статуя на пьедестале. Свет был позади него, и он казался темной массой на фоне горизонтальных планок жалюзи.
– Я рад, что вы чувствуете себя достаточно уверенно и, входя в этот кабинет, начинаете предъявлять требования, – язвительно заметил он, – но будущее Кьяры будет определено Отделом операций, а в конечном счете – мной.
– Она ведь всего лишь bat leveyha.[18] Вы хотите мне сказать, что не можете найти других девушек в качестве офицеров сопровождения?
– У нее итальянский паспорт, и она чертовски хорошо выполняет свою работу. Вам это известно лучше, чем кому-либо.
– Но при этом она сгорела, Лев. Если вы отправите ее на оперативную работу с агентом, вы
