Только не будет им спокойного сна на советской земле. Умело прячась за естественными укрытиями, ползет через нейтральную полосу наш разведчик Салман. Прячет родная земля его от вражеских прожекторов, не предаст она своего защитника. Вот и вражеский окоп. Хорошо отработанный прием, и вражеский наблюдатель обездвижен. А теперь офицерский блиндаж. Кто тут сладко храпит, похрюкивает во сне на наш советский огород? Штандартенфюрер? Хотел разведчик ударить наглого фрица покрепче, да вовремя передумал. Слишком ценный это „язык“, многое он может рассказать нам о коварных планах фашистских захватчиков…
Кто же наш герой? Простой боец-комсомолец. Пришел в Красную армию с Кавказа. Когда-то его отец устанавливал там Советскую власть, а теперь сын защищает ее от агрессора.
Мы разговариваем с героем-разведчиком, сидя на разбитой буржуйской двуколке — символе старого, рухнувшего навсегда мира помещиков и капиталистов. Мой собеседник скромен, улыбчив. Никогда бы не подумала, что совсем недавно он в одиночку уничтожил целое отделение гитлеровцев. Когда я говорю про родные ему Кавказские горы, взгляд его светлеет. Дома девушка по имени Айшат ждет от него писем, тревожится.
Не тревожься, Айшат, вернется комсомолец Салман домой с победой.
Софи-Катрин быстро расправилась со своей частью работы по программе и укатила в Барселону, где ее ждала диссертация по баскам. Айсет упрашивала ее задержаться хотя бы еще на пару дней, но Софи- Катрин была неумолима. Все же она подарила Айсет две недели счастья в эту дождливую московскую осень.
Софи-Катрин уезжала, пребывая в задумчивости. Копаясь в архивах по теме депортации сорок четвертого года, она нашла какие-то материалы, касающиеся ее родственников. Ее дед, Клаус Штайнер, воевал на Кавказе в составе 118-го горно-вьючного артполка 6-ой горно-пехотной дивизии, формировавшейся в 18-ом военном округе в Зальцбурге и дошедшей аж до предгорий Эльбруса. По семейным преданиям, он попал в плен или пропал без вести в конце сорок второго. А тут вдруг Софи-Катрин обнаружила не просто упоминания о некоем ефрейторе Штайнере восемнадцатого года рождения, но обнаружила ксерокопии его дневников, которые ее предполагаемый дед вел с начала сорок первого до середины сорок второго… Софи-Катрин увозила теперь эти ксерокопии своему отцу в Штутгарт.
Отец родился перед самой войной. В тридцать восьмом. И её деда совсем не помнил. Но еще была жива ее, Софи-Катрин, бабушка, мать отца… Фрау Штайнер — бабушка Анни-Луиза Шмиттгоф-Штайнер — могла опознать почерк своего мужа, пропавшего на Восточном фронте… Поэтому Софи-Катрин и торопилась с отъездом.
А с ее отъездом Айсет снова затосковала.
И тут вдруг произошло какое-то чудо. Джон сам вспомнил о своей девушке, потерявшейся в русских снегах. Джон позвонил и сказал, что хочет приехать.
Правда, при одном условии: если Айсет достанет билеты на супер ви-ай-пишную вечеринку с Элтоном Джоном, которая, по слухам, должна состояться в одном из пригородных дворцов Санкт-Петербурга.
Джон не скрывал своей меркантильной заинтересованности. Любовь любовью, а закрытая пати с Элтоном — такой шанс пропустить нельзя, если отец у подруги человек с таким огромным влиянием, что может достать любые билеты, даже на самолет, отправляющийся на Луну.
Джон, конечно, скотина, подумала Айсет, но билеты отцу все же заказала. А отец неожиданно не отказал. Отцу самому стало интересно, способен ли он достать два билета на концерт в тронном зале Екатерининского дворца, куда могут попасть только двести гостей… Удастся ли ему попасть в топ-двести? Это было для него вопросом престижа.
Джон прилетел, когда с билетами уже была полная ясность. В том смысле, что они уже были на руках у Айсет.
Да, отец не подкачал. Далеко не всем министрам билеты достались, а ему на блюдечке с золотой каемочкой принесли.
Концерт должен был состояться в тронном зале Екатерининского дворца вечером в пятницу. «Friday night is very good for fighting»,[11] — пел когда-то маэстро Элтон Джон. Но бунтарь из него не получился, как не получился управдом из Остапа Бендера.
Джон прилетел в Москву, имея визу и для посещения Санкт-Петербурга. Айсет заказала два билета на «Красную Стрелу» — в двухместное купе мягкого вагона. Пусть эта поездка заменит им несостоявшееся путешествие в Портсмут. А то?
Но что-то не склеилось. Она сама не могла понять что.
Джон не принял предложенных ему правил игры. В поезде, в их двухместном купе, он не захотел ее. А когда она продемонстрировала ему свое желание, Джон нашел слова для того, чтобы охладить ее пыл. Всю ночь, пока он преспокойно храпел на своей полочке, Айсет не сомкнула глаз, тихо плача в белоснежную железнодорожную подушку.
До начала концерта у них был практически целый день. Как им распорядиться — ни он, ни она толком не знали. Хотя учредители и позаботились о программе для тех, кто был в Петербурге впервые, Джона ничего не интересовало. А у Айсет было такое настроение, что не до концерта.
Джон приехал, — и он был не ее. Целую ночь он был рядом, лежал — протяни руку! И был не ее…
— Что-то случилось, Джон? — спросила она, улучив момент.
— Что ты имеешь в виду?
— Я тебе стала безразлична? У тебя теперь кто-то появился?
— Какая разница? — он скривил лицо в гримасе крайнего недовольства.
— Как какая разница? — вспыхнула Айсет. — А те полгода, что мы были вместе, как с ними быть?
Джон молчал. Молчал, а потом неожиданно спросил:
— А ты бы не могла отдать мне оба билета?
— Что? — не поняла Айсет.
— Ну, не могла бы уступить мне еще и свой билет? — повторил он.
— Что? Отдать тебе оба билета? — продолжала недоумевать Айсет.
— Именно, — кивнул Джон, — оба билета.
— А я? — тупо переспросила Айсет.
— А ты не пойдешь, ты погуляешь по Петербургу, посидишь в ресторане…
— А… А… А ты с кем пойдешь? — вспыхнула Айсет.
— А у меня тут мой университетский друг в одной петербургской фирме сейчас работает, я с ним полтора года не виделся, он русским софт компьютерный продает в нашем здешнем филиале, — как ни в чем ни бывало ответил Джон.
Как ни в чем ни бывало… И кто из них двоих дикарь? Дикарь тот, кто живет чувствами, как она? Или тот дикарь, который чувств не имеет?
Но она была не совсем справедлива к Джону. Он питал какие-то чувства к своему старому университетскому другу. И этот его друг был у него еще
— Но как же я? — ловя себя на мысли, что выглядит глупо, спросила Айсет. — Как же я?
— А ты посмотреть Элтона Джона на кассете. В конце концов, это зрелище для нас, для педиков, — сказал Джон и хохотнул.
Айсет была в полном смятении чувств. Как так можно поступать с ней? Разве она игрушка?
Она отдала ему билеты и прямо с Московского вокзала решила ехать в аэропорт, чтобы тут же, немедленно, вернуться в Москву.
