Братья сидели возле телевизора.
— Ты молилась ли? — спросил Зелимхан. Айсет молча кивнула.
— Нужно молиться пять раз в день, — назидательно продолжил Зелимхан, не отрывая глаз от экрана.
Айсет-то знала, что в советское время Зелимхан учился в Высшем военно-политическом училище строительных войск в Симферополе, то есть, готовился к карьере замполита в стройбат… Не успел — перестройка началась, потом приватизация, потом первая Чеченская война… Вот он, замполит, теперь ей и читает политинформацию о том, сколько раз на дню правоверная мусульманка должна становиться на колени лицом к Мекке.
— Собирайся, сейчас чаю попьем, да и поедем, — подытожил Зелимхан.
— Куда? — спросила Айсет, едва сдерживая волнение.
Она уж знала ответ. После того как дядины прихвостни покопались в ее компьютере, они, конечно же, ознакомили босса с его содержимым, и боссу оно едва ли понравилось, и теперь он послал за ней, чтобы учинить серьезную разборку… Что ж, она готова. Готова к большому, очень неприятному разговору. Она все ему выскажет, все-все. Что он, в конце концов, с ней сделает? Проклянет, откажет от дома, лишит отцовского наследства? Да пусть забирает все, до последней копеечки, ей ничего не надо. Она вернется в Лондон, найдет какую-нибудь работу. Ее студенческая виза действительна еще полтора года, а за это время что-нибудь образуется… Ну, не убьет же ее родной дядя?.. А если убьет? Может, у них, у дикарей, женское ослушание карается смертью, даже если эта женщина — родная племянница?.. Ну и пусть убивает, лучше смерть, чем такая жизнь — в страхе и принуждении…
— Там увидишь, — уклончиво ответил Зелимхан. — В общем, дядя велел перевезти тебя в новый офис нашего информационного отделения «Кавказ-центр».
— И все же, куда? В Москву? — надтреснутым голосом спросила Айсет.
— В Париж! — передразнил ее Султан. — В Лондон сейчас тебя на машине отвезем…
Айсет позвала Эльзу, чтобы та помогла ей собраться. Улучив минутку, она достала заложенный между страницами толстого домашнего Корана конверт и показала девочке.
— Запомни, где лежит. Если со мной что-нибудь случится, достанешь его и отправишь по почте…
Глаза Эльзы округлились.
— Ой! — Служанка прикрыла рот ладошкой, горячо зашептала: — Что говоришь, госпожа? Что случится?
— Скорей всего, ничего не случится. — Айсет ободряюще улыбнулась. — Но если вдруг… Адрес там написан. Запомнила?
— Запомнила, госпожа.
Девочка часто-часто заморгала и вдруг порывисто обняла Айсет.
— Все хорошо, все хорошо будет… — Айсет погладила Эльзу по головке. — Все, ступай. И никому ни слова…
— Никому…
Наверное, Зелимхан с Султаном подсыпали что-то ей в чай, потому что, несмотря на взвинченное, лихорадочное состояние, в машине она уснула.
И ей приснились высокие, широко раскрытые каменные ворота, за которыми как на ладони виден был горный склон, усеянный маленькими домиками с двухскатными крышами, ослепительно сверкающими на солнце.
«Малхиста», — вспомнила Айсет.
От каменного столба ворот отделилась высокая фигура в бурке и папахе и двинулась ей навстречу.
«Здравствуй, дочка», — тихо и печально проговорил темноликий джигит голосом Доку Бароева.
«Здравствуй, папа…»
«Я ждал тебя… Но не ждал так скоро…»
«Мы теперь всегда будем вместе?»
«Только до ворот. Дальше ты пойдешь одна».
«А ты? Ворота открыты, войти может каждый».
«Но не я. Слишком много грехов… А ты иди — и не бойся ничего. Там хорошо. Там Свет».
«Я останусь с тобой».
«Нельзя. А там ты встретишь маму. Поклонись ей от меня… Может быть, когда-нибудь и я буду с вами. Замолви за меня словечко. Малхи прислушаются к чистой душе…»
«А моя душа — чистая?»
«Как горный родник…»
Отец взял ее за руку, и они медленно, молча пошли к воротам…
Ее убили на сороковом километре федеральной дороги А-140…
Всего три километра не доезжая до станицы Калашниковская. Как только проехали последний блокпост и как только выехали из Чечни… Чтобы это было в России, как велел дядя… В расстрелянной машине, рядом с мертвой Айсет, оставили труп водителя и еще одного — из местных, того, что сотрудничал с кадыровской милицией. А рядом с Айсет положили сумку с видеокассетами.
Глава 18
Да, меня влекут вершины гор,
Каждый выступ их остроконечный.
Пусть во мне тоска, разлад, раздор, —
Вверх стремлюсь, всему наперекор…
Пусть порой бывает невтерпеж:
Синий мрак, где Путь мерцает Млечный,
Так на цель заветную похож, —
И спешишь, срываешься, ползешь…
В этом — жизнь, и это любишь вечно.
Перед председателем армейской фильтрационной комиссии Мурадымовым лежал приказ начальника войск НКВД третьего Украинского фронта. Мурадымову приказывалось «…всех карачаевцев, чеченцев, ингушей и бал Карцев направить в распоряжение отделов спецпоселенцев НКВД Казахской ССР в Алма-Ату». За те несколько дней, когда комиссия развернула активную работу по выявлению представителей этих национальностей во фронтовых частях, председатель стал специалистом, как сам он себя почему-то называл, антропологом. Ему казалось, что он уже запросто угадывает по чертам лица национальную принадлежность очередного горца.
Вот и сегодня, посмотрев на этого высокого, статного старшину, он тут же отнес его к четвертой группе, то есть к балкарцам. Надо сказать, что, от нечего делать, он вел свою собственную статистику и отмечал цифрами представителей этих народностей, которых отсылал по назначению. Пока больше всего было чеченцев, хотя Мурадымов загадал на балкарцев. Если этих самых балкарцев окажется больше других, то весной он получит очередное звание, и вообще все в его жизни будет хорошо.
Поэтому этот горец ему сразу понравился.
— Где его документы? — спросил он сопровождающего, но, не заглядывая в них, спросил для
