— And this is the very Tim I told you about[7].
— Tim's a good American name, isn't it?[8]
Американец потрепал Тима по плечу, подхватил мешки, что-то спросил у Лены. Та без колебаний показала наверх, и Брэд бодро затопал по лестнице. Лена с Тимом двинулись следом.
— Объясни, что все это значит? — шёпотом спросил Тим. — Откуда этот тип взялся, и если он такой козёл, каким ты его аттестовала, зачем притащила его?
— А хавчик валютный? — искренне удивилась Лена. — Не могла ж я не воспользоваться случаем подкормить милого дружка, а то совсем исхудал.
Она довольно чувствительно ущипнула Тима за ягодицу и расхохоталась. Сверху блеющим козлиным смешком отозвался доктор Собаччи…
В трех мешках из «Берёзки» уместился походный царский пир. Выкладывая консервные банки и запаянную в плотный полиэтилен снедь, Тим с трудом успевал переводить названия — паштет из гусиной печёнки, салями «брауншвейгское» (или «брауншвейгская»?), норвежский лосось, голубой марлин, камамбер графский, оливки с анчоусами, сок апельсиновый из Греции, пиво датское баночное… Россия была представлена икрой красной, икрой чёрной, здоровенным куском белуги горячего копчения, свежими батонами из филипповской булочной и доброй бутылью экспортной «Столичной». Помимо её, родимой, имелись шотландский виски «Белая лошадь» и, судя по надписи «Fine Champagne» на красивой темно-синей коробке, заграничное шампанское.
— Неужели мы все это съедим? — Тим обвёл взглядом ломящийся стол.
— Придётся, — отрезала Лена. — Я что, зря старалась?
— Есть идея. Переведи ему, у меня с разговорным не очень… Давайте выберем, что будем есть сейчас, а остальное я отнесу в холодильник, испортится, здесь жарко.
— Makes sense[9], — согласился Собаччи, постучал пальцем по горлышку «Столичной» и пропел фальшиво, но бодро: — I'm drinking стакан водка every day…
— Лично я предпочту французский коньяк, — заявила Лена.
— А где ты видишь французский коньяк? — удивился Тим.
— Да вот же! — Она извлекла из темно-синей коробки коричневую фигурную бутылку. — Коньяк «Фин- Шампань», пятнадцать лет выдержки. Даром, что ли, сто двадцать долларов плочено?
Тим присвистнул.
Разобрались и с закусками. Остальным Тим плотно забил провизией мешок из «Берёзки», сунул под мышку «Белую лошадь».
— У нас в доме натуральный холодильник в виде неотапливаемого чердака, — сказал он Брэду. — Очень экономично, уменьшает расход электричества…
Лена перевела. Американец уважительно кивнул.
— Makes sense…
Когда Тим вернулся, Леночка бойко защебетала:
— Брэд хочет выпить за приятное знакомство. Его интересует чисто русский феномен последних лет, когда интеллектуалы сознательно уходят в сферу коммунального хозяйства. Поэты-дворники, философы- вахтёры, художники-истопники, историки-сантехники… Ты ведь в садике сантехником оформлен, так? Брэд усматривает в этом своеобразный социальный эскапизм…
— Пофуизм. — Тим кивал, не убирая с губ медовой улыбки. — Переведи этому пидору, что он меня заколебал.
— Пидор, ты его заколебал, — повторила Лена по-русски и вновь перешла на английский.
Тим понял, что она передаёт американцу их общее восхищение глубиной его проникновения в существо проблемы.
Выпили за это. Брэд — водочки с апельсиновым соком, Лена с Тимом — французского коньячку, мягкого и пахучего. Тим потянулся за толстым зелёным стеблем.
— Если рассчитываешь сегодня на оральный секс, на спаржу не налегай, — тихо предупредила Лена. Тим поперхнулся, закашлялся. Лена постучала его по спине, налила воды и, пока он пил, объяснила:
— В спарже много цинка, дорогой мой. После неё все твои выделения, включая семя, будут так вонять, что Боже мой!
— Понял… А что, насчёт секса есть перспектива? Или опять шутить изволите? Куда же мы денем твоего… хрена собачьего?
— А ты взгляни на него.
Доктор Брэд Собаччи, откинувшись на спинку кровати Андрона, мирно спал, зажав в ладони вилку с насаженным на неё прозрачным ломтиком голубого марлина.
— Слабаки эти америкашки, — сказал Тим. — Всего-то с двух коктейлей.
— Не только. — Лена дотронулась до старинного медальона на золотой цепочке, который носила на груди, надавила пальцами. Крышечка отошла, и Тим увидел крохотный флакончик с маслянистой янтарной жидкостью. — Нам, женщинам, природа не дала крепких кулаков, приходится полагаться на ловкость пальчиков и изворотливость мозгов… Шесть часов беспробудного сна бедняге гарантировано… Ну-с, приступим.
Она потянулась к его брюкам, по-хозяйски водрузила руку на гульфик.
— Погоди… — пролепетал Тим. — При нем? Она убрала руку, удивлённо посмотрела на недвижимого Брэда.
— Какая разница? Лежит статуя, совсем без …уя, рука поднята, в руке лопата. — Она осторожно вынула вилку из бесчувственной длани, с аппетитом сжевала трофейную рыбку. — Лично мне его присутствие только добавит куражу.
— Зато мне убавит. — Тим поднялся. — Помоги-ка мне оттащить его… Нет, лучше я сам. А ты приготовь, пожалуйста, пару бутербродов, рюмочку налей, положи побольше всякой зелени… Нанесём визит, только ты не удивляйся…
Он без труда взвалил на плечи субтильного доктора психологии, вынес в коридор и локтем постучался в дверь Варвары Ардальоновны.
— Андрюшенька, ты?
Она оторвалась от пасьянса, поправила очки, без удивления посмотрела на застывшую на пороге двухфигурную композицию. Даже трехфигурную — из-за плеча Тима с любопытством выглядывала Лена.
— Мам, у нас тут гости, можно, он пока у вас полежит, на батиной кровати… — монотонной скороговоркой пробубнил Тим, внося в комнату мистера Собаччи. — А мы вам гостинчиков, травки всякой…
Варвара Ардальоновна рассеянно кивнула и вновь углубилась в пасьянс. Тим уложил американца на кровать, устроил поудобнее, жестом показал Лене, чтобы поставила тарелку с угощением на столик, по правую руку от Варвары Ардальоновны. Та не обратила на Лену никакого внимания, повела носом над огурцами, спаржей и зимней клубникой, отвернулась в угол и негромко кликнула:
— Арнульфушка!
Тим тронул Лену за рукав.
— Пойдём.
Та пожала плечами, молча вышла.
— Но это же не твоя мать! — сказала она в коридоре. — Кто это? И почему Андрюшенька? И что ещё за Арнульфушка?
— Соседка это, — неохотно отозвался Тим. — Не обращай внимания, она со странностями…
Им никогда ещё так не любилось, как в эту ночь. Лена была неистова и разнузданна, как вакханка. Билась горлицей, раненой стрелой амура, влюблённой бабочкой сгорала в пожаре страсти, бешено стонала, шептала что-то нежное, задыхаясь от наслаждения, изливала на любимого потоки отборнейшей хриплой брани. Кончала мощно и многократно…
Тим лежал на влажной, скомканной простыне, опустошённый, выжатый до капли, дышал медленно, сознательно замедляя бешеный пульс. Когда сбил до приемлемой скорости, дотянулся до Лениных губ, бережно забрал сигарету — «Мальборо», блин, из того же валютного рога изобилия! — жадно затянулся.
