Но она смотрит невидящими глазами и говорит прямо в небеса:
– Ванда, Ванда, вот теперь ты по-настоящему свободна…
Мы расстаемся у калитки. Татьяна Федоровна пребывает в меланхолии и теребит свою прическу. По- моему, ей пора посетить парикмахера. Допускаю, что кому-то нравятся взъерошенные дамы, но я предпочитаю, когда они хорошо причесаны. Взъерошенные кошки опасны, по опыту знаю, в любой момент могут дать волю когтям. Когда же шерстка гладкая, это означает, что киска пребывает в состоянии душевного равновесия, что она покладиста и дружелюбна.
Не беспокойтесь, я не сошел с ума и, упаси боже, не претендую на определенного рода благосклонность со стороны нашей героини, про шерстку – это всего лишь метафора. Имею я право на поэтический образ?
– Значит, в начале девяностых… – молвит она, взъерошивая пятерней шерстку… ммм… прическу, я хотел сказать.
– Да, веселое было времечко, если помните.
– Очень! Очень веселое! Дальше некуда, какое веселое! Мы с мамой вконец обнищали, пользовались отечественной косметикой, по нескольку дней питались одной булкой и овощным варевом. Спасал отчасти театральный буфет… А бабка, значит, процветала.
– О! Пустилась во все тяжкие! Выстроила дом чуть не в одночасье. Так гоняла строителей – пух и перья летели! Расплачивалась, не торгуясь. Ей очень хотелось пожить в комфорте и как можно дольше. Другое дело, что фантазии ее хватало не на многое. Например, ей и в голову не пришло отправиться в путешествие, скажем. Я ей как-то советовал, было дело, но меня неудобно сказать в чем заподозрили. С тех пор давать советы вашей бабушке я воздерживался. Одним словом, она предпочитала синицу в руках, как и многие пожилые люди, и не нам их судить. Не то чтобы она боялась смерти, была вполне здорова, но понимала, что дни наши в земной юдоли кем-то сочтены заблаговременно.
– Заблаговременно? Она что, была склонна к мистицизму?
– Сложно сказать. С одной стороны, мистицизмом она была сыта по горло с молодости благодаря вашему дедушке и думала, что знает цену всей этой мистике, гипнозу, обманной мишуре. С другой стороны – она была женщиной, а все женщины… не подберу слова… ну, не прочь поколдовать тем или иным образом, хотя сами могут этого не осознавать. У бабушки вашей была какая-то смутная идея о связи поколений, о преемственности служения и наказания. Точнее не скажу.
– Это что, о карме?! Бабка своим умом дошла до этой идеи?! Нет, я не представляю себе…
– Нет-нет, что вы! Ни о каком совершенствовании души, ни о каком исправлении ошибок, совершенных в прошлой жизни, речи не было. Она все больше о всеобщем коварстве толковала. По-моему, к этому все и сводилось.
– Вот в это я легко поверю… Мне неловко спрашивать, возможно, вы и не знаете, но… Все деньги ушли на дом?
– Львиная доля. Такие хоромы, сами понимаете. Что-то Ванда протранжирила (это я не в упрек ей говорю, поймите), но кое-что осталось. Вам хватит, чтобы содержать дом в течение нескольких лет. Если, конечно, вы решите оставить его себе. Но в любом случае, вряд ли вы будете жить здесь постоянно?
– Вряд ли. Что мне здесь делать?
– Тогда я посоветовал бы вам сдавать дом в аренду. Я бы по-соседски последил, чтобы все было в порядке.
– По-соседски? – сомневается она.
– По-соседски, – киваю я. – За определенное вознаграждение, само собой. Я вас не ограблю, дорогая. Я надежный.
– Надежный? Я подумаю.
– Подумайте.
– Я хотела спросить… Вы ведь вот говорите – по-соседски. Я так понимаю, вы давно Ванду знаете?
– Я всю жизнь здесь живу. Именно вот здесь – напротив. Но с вашей бабушкой хорошо знаком всего несколько лет. По долгу службы знаком, во-первых, а уж во-вторых, по-соседски. Мы с ней чаевничали по большей части ради обсуждения ее дел, после того как ее приятельница порекомендовала меня как хорошего нотариуса. Все остальное – обсуждение мировых проблем, местные сплетни, курс валют (она им живо интересовалась) – постольку-поскольку. Лишь изредка, после рюмки ликера, она предавалась лирическим воспоминаниям. И что было правдой в ее рассказах, что легендой, не мне судить. Но чаще всего она, как бы это сказать, не снисходила. Боюсь, мадам Ванда была мужененавистницей и никогда не упускала случая подчеркнуть сей прискорбный факт. Ей также была присуща некоторая мнительность. Что поделаешь! Непростая судьба поколения! Только не подумайте, что я… Она была моей клиенткой, и я считаю делом профессиональной чести со снисхождением относиться к человеческим недостаткам моих клиентов.
– Бросьте ханжество, – усмехается Татьяна Федоровна. – Могу себе представить, чего вы наслушались в свой адрес от моей грубиянки-бабки.
– Признаюсь, что многие из высказанных ею в мой адрес допущений были для меня полной неожиданностью. Признаюсь, я не в состоянии был проследить логическую цепочку, благодаря которой делались те или иные выводы и выносились суждения. Боюсь, они были предвзяты.
– Козлом небось величала?
– Ммм… Не напрямую, к счастью. Опосредованно. Она делала широкие обобщения касательно сильной половины человечества.
– Вы до противности дипломатичны. Между прочим, я не знаю вашей фамилии, – вдруг заявляет она.
Так я и знал! Внутренний голос мне это подсказывал! Не зря, как я заметил, она избегает называть меня по имени. Небось и имени не помнит, не только фамилии. Но нельзя же так прямолинейно!
– Я знаю, что вашего кота зовут Леопольд, – вдруг заявляет она, смущенно улыбаясь. – Вас… Ой, простите! Наоборот…
– Ничего-ничего, – успокаиваю я допустившую неловкость дамочку и чувствую, что голос мой звучит довольно-таки кисло. – Не стоит беспокоиться, Татьяна Федоровна, у меня много визитных карточек. Я вам и третью дам, и четвертую, и сколько понадобится для того, чтобы вы собрались с силами прочитать мою фамилию. Вот, извольте, – протягиваю я ей очередную визитку.
– Букс, – читает она, – Леопольд Букс, нотариус. Благодарю, я запомню. Я постараюсь.
И ни капли раскаяния в голосе, вы только подумайте! Лишь слегка зарделась, спасибо ей большое. Допустим, так и быть, что совесть у нее есть. Где-то в районе поджелудочной железы, но есть.
– Благодарю
– Ну, я пойду, – сообщает она.
– Всего вам хорошего-с. И до скорой встречи, Татьяна Федоровна.
Она сосредоточенно нажимает кнопочки на кодовом замке и исчезает за калиткой, каблучки стучат по каменным плиткам. Дом готов встретить ее. Очередным сюрпризом? Почему бы и нет.
Я немного сердит на нашу героиню. Я шокирован и озадачен, я совершенно не ожидал того, что меня перепутают с моим же котом.
Обоняние у Татьяны Федоровны развито замечательно, и, еще не войдя в дом, еще на пороге разбирая ключи, она учуяла горьковато-пряный запах знакомого парфюма. И сразу разнервничалась.
– Ерунда и галлюцинации, – успокаивала она сама себя, пока возилась с ключами, отыскивая необходимый. – Это примула цветет и пахнет до отвращения терпко, и от моря веет солью и свежей рыбкой. Откуда он мог узнать, где я живу? Никто здесь этого не знает, никто, кроме милейшего господина нотариуса по фамилии Фукс (или Кукс?) и его кота Леопольда. Или это от меня теперь несет? – принюхалась она к своему жакетику. – Тогда сама виновата – не надо было сходить с ума и целоваться. Вся теперь пропиталась его обожаемым «Легионером». Просто неприлично. В ванную, и поскорее! Смыть этот поцелуй!
