читаю одни исторические романы. Честная Радуга! Скоро я заведу здесь полицию и суд присяжных. Я привыкаю к новой, совершенно дикой терминологии. Позавчера я обозвал Ламондуа ответчиком, а Аристотеля истцом. Я без запинки произношу такие слова, как юриспруденция и полицейпрезидиум!…
Один из экранов засветился. Появились две круглолицые девочки лет десяти. Одна в розовом платьице, другая в голубом.
— Ну, ты говори! — сказала розовая полушёпотом.
— Почему это я, когда договорились, что ты…
— Договорились, что ты!
— Вредная!… Здравствуйте, Матвей Семёнович.
— Сергеевич!…
— Матвей Сергеевич, здравствуйте!
— Здравствуйте, дети, — сказал директор. По лицу его было заметно, что он что–то забыл, а ему напомнили. — Здравствуйте, цыплята! Здравствуйте, мыши!
Розовая и голубая разом зарделись.
— Матвей Сергеевич, мы приглашаем вас в Детское на наш летний праздник.
— Сегодня, в двенадцать часов!…
— В одиннадцать!…
— Нет в двенадцать!
— Приеду! — закричал директор восторженно. — Обязательно приеду! И в одиннадцать приеду и в двенадцать!…
Горбовский допил бокал, налил себе ещё, затем лёг в кресле, вытянув ноги на середину комнаты, и поставил бокал себе на грудь. Ему было хорошо и уютно.
— Я тоже поеду в Детское, — заявил он. — Мне совершенно нечего делать. А там я скажу какую–нибудь речь. Я никогда в жизни не произносил речей, и мне ужасно хочется попробовать.
— Детское! — Директор снова перевалился через подлокотник. — Детское — это единственное место, где у нас сохраняется порядок. Дети — отличный народ! Они прекрасно понимают слово «нельзя»… О наших нулевиках этого не скажешь, нет! В прошлом году они съели два миллиона мегаватт–часов! В этом — уже пятнадцать и представили заявок ещё на шестьдесят. Вся беда в том, что они абсолютно не желают знать слова «нельзя»…
— Мы тоже не знали этого слова, — заметил Марк.
— Дорогой Марк. Мы жили с вами в хорошее время. Это был период кризиса физики. Нам не нужно было больше, чем нам давали. Да и зачем? Ну что у нас было? Д–процессы, электронная структура… Сопряжёнными пространствами занимались единицы, да и то на бумаге. А сейчас? Сейчас эта безумная эпоха дискретной физики, теория просачивания, подпространство!… Честная Радуга! Все эти нуль–проблемы! Безусому мальчишке, тонконогому лаборанту на каждый плюгавый эксперимент нужны тысячи мегаватт, уникальнейшее оборудование, которое на Радуге не создашь и которое, между прочим, выходит после эксперимента из строя… Вот вы привезли сотню ульмотронов. Спасибо вам. Но нужно–то их шесть сотен! И энергия… Энергия! Откуда я её возьму? Вы же не привезли нам энергию! Более того, вам самим нужна энергия. Мы с Канэко обращаемся к Машине: «Дай нам оптимальную стратегию!» Она, бедняга, только руками разводит…
Дверь распахнулась, и стремительно вошёл невысокий, очень изящный и красиво одетый мужчина. В гладко зачёсанных чёрных волосах его торчали какие–то репьи, неподвижное лицо выражало холодное, сдержанное бешенство.
— Лёгок на помине… — начал директор, простирая к нему руку.
— Прошу отставки, — звонким металлическим голосом сказал вошедший. — Я считаю, что не способен более работать с людьми, и поэтому прошу отставки. Извините, пожалуйста. — Он коротко поклонился звездолётчикам. — Канэко — план–энергетик Радуги. Бывший план–энергетик.
Горбовский торопливо заскрёб ногами по скользкому полу, стараясь подняться и поклониться одновременно. Бокал с соком он при этом поднял над головой и стал похож на пьяного гостя в Триклинии у Лукулла.
— Честная Радуга! — сказал директор озабоченно. — Что ещё стряслось?
— Полчаса назад Симеон Галкин и Александра Постышева тайно подключились к зональной энергостанции и взяли всю энергию на двое суток вперёд. — По лицу Канэко прошла судорога. — Машина рассчитана на честных людей. Мне неизвестна подпрограмма, учитывающая существование Галкина и Постышевой. Факт сам по себе недопустимый, хотя, к сожалению, и не новый для нас. Возможно, я справился бы с ними сам. Но я не дзюдотэ и не акробат. И я работаю не в детском саду. Я не могу допустить, чтобы мне устраивали ловушки… Они замаскировали подключение в густом кустарнике за оврагом, а поперёк тропинки натянули проволоку. Они прекрасно знали, что я должен был бежать, чтобы предотвратить огромную утечку… — Он вдруг замолчал и принялся нервно вытаскивать репьи из волос.
— Где Постышева? — спросил директор, наливаясь венозной кровью.
Горбовский сел прямо и с некоторым испугом поджал ноги. На лице Марка был написан живой интерес к происходящему.
— Постышева сейчас будет здесь, — ответил Канэко. — Я уверен, что именно она является инициатором этого безобразия. Я вызвал её сюда от вашего имени.
Матвей подтянул к себе микрофон всеобщего оповещения и негромко пробасил:
— Внимание, Радуга! Говорит директор. Инцидент с утечкой энергии мне известен. Инцидент разбирается.
Он встал, боком подобрался к Канэко, положил руку ему на плечо и как–то виновато проговорил:
— Ну что делать, дружище… Я же тебе говорил: Радуга сошла с ума. Терпи, дружище!… Я тоже терплю. А Постышеву я сейчас взгрею. Она у меня не обрадуется, вот увидишь…
— Я понимаю, — сказал Канэко. — Прошу извинить меня: я был взбешён. С вашего разрешения я отправлюсь на космодром. Самое, пожалуй, неприятное дело сегодня — выдача ульмотронов. Вы знаете, пришёл десантник с грузом ульмотронов.
— Да, — сказал директор с чувством. — Я знаю. Вот. — Он уставил квадратный подбородок на звездолётчиков. — Настоятельно рекомендую — мои друзья. Командир «Тариэля» Леонид Андреевич Горбовский и его штурман Марк Валькенштейн.
— Рад, — сказал Канэко, наклонив голову с репьями.
Марк и Горбовский тоже наклонили головы.
— Постараюсь свести повреждения корабля к минимуму, — сказал Канэко без улыбки, повернулся и пошёл к двери.
Горбовский с беспокойством посмотрел ему вслед.
Дверь перед Канэко отворилась, и он вежливо шагнул в сторону, уступая дорогу. В дверях стояла давешняя брюнетка в белой курточке с оторванными пуговицами. Горбовский заметил, что шорты её были прожжены сбоку, а левая рука испачкана копотью. Рядом с нею изящный и подтянутый Канэко казался пришельцем из далёкого будущего.
— Извините, пожалуйста, — сказала брюнетка бархатным голоском. — Разрешите войти. Вы меня вызывали, Матвей Сергеевич?
Канэко, отвернув лицо, обошёл её стороной и скрылся за дверью. Матвей вернулся в кресло, сел и упёрся руками в подлокотники. Лицо его вновь посинело.
— Ты что думаешь, Постышева, — едва слышно начал он, — я не знаю, чьи это затеи?…
На экране появился розовощёкий юноша в кокетливо сдвинутом набок беретике.
— Простите, Матвей Сергеевич, — весело улыбаясь, сказал он. — Я хотел напомнить, что два комплекта ульмотронов наши.
— В порядке очереди, Карл, — буркнул Матвей.
— В порядке очереди мы первые, — сообщил юноша.
— Значит, вы получите первыми. — Матвей всё время смотрел на Постышеву, сохраняя вид свирепый и неприступный.
— Простите ещё раз, Матвей Сергеевич, но нас очень беспокоит поведение группы Форстера. Я видел, что они уже выслали на космодром свой грузовик…
— Не беспокойтесь, Карл, — сказал Матвей. Он не удержался и расплылся в улыбке. — Ты только полюбуйся, Леонид! Пришёл и ябедничает! Кто? Гофман! На кого? На учителя своего — Форстера! Ступайте, ступайте, Карл! Никто не получит вне очереди!
— Спасибо, Матвей Сергеевич, — сказал Гофман. — Мы с Маляевым очень на вас рассчитываем.
— Он с Маляевым! — сказал директор, поднимая глаза к потолку.
Экран погас и через мгновение вспыхнул снова. Пожилой угрюмый человек в тёмных очках с какими–то приспособлениями на оправе прогудел недовольно:
— Матвей, я хотел бы уточнить относительно ульмотронов…
— Ульмотроны в порядке очереди, — сказал Матвей.
Брюнетка томно вздохнула, зорко поглядела на Марка и с покорным видом присела на край кресла.
— Нам полагается вне очереди, — сказал человек в очках.
— Значит, вы получите вне очереди, — сказал Матвей. — Существует очередь внеочередников, и ты там восьмым…
Брюнетка, грациозно изогнувшись, принялась рассматривать дырку на шортах, затем, послюнив палец, стёрла сажу с локтя.
— Одну минуточку, Постышева, — сказал Матвей и наклонился к микрофону. — Внимание, Радуга! Говорит директор. Распределение ульмотронов, прибывших на звездолёте «Тариэль», будет производиться по спискам, утверждённым в Совете, и никаких исключений делаться не будет. Так вот, Постышева… Вызвал я тебя для того, чтобы сказать, что ты мне надоела. Я был мягок… Да, да, я был терпелив. Я сносил всё. Ты не можешь упрекнуть меня в жестокости. Но честная Радуга! Есть же предел всему! Одним словом, передай Галкину, что я отстранил тебя от работы и с первым же звездолётом отправляю тебя на Землю.
Огромные прекрасные глаза Постышевой немедленно наполнились слезами. Марк скорбно покачал головой, Горбовский пригорюнился. Директор, выпятив челюсть, смотрел на Постышеву.
— И поздно теперь плакать, Александра, — сказал он. — Плакать надо было раньше. Вместе с нами.
В кабинет вошла хорошенькая женщина в плиссированной юбке и лёгкой кофточке. Она была подстрижена под мальчика, русая чёлка падала ей на глаза.
