Первые полчаса своего пребывания в этом мокром, холодном и неуютном мире Пашка занимался тем, что изо всех сил зажмуривал и широко распахивал глаза, заставляя себя проснуться. Он пребывал в полной и отчаянно–хладнокровной уверенности, что всё это сон. Даже интересный. Даже… МАМААААААА!!!
Потом какое–то время Пашка вопил и бился головой о землю, истерично требуя, чтобы его «впустили» — с чего–то решив, что вход… куда?.. расположен именно в земле. Потом раз десять туда и сюда форсировал проклятый ручей, выкрикивая разную чушь, от одного упоминания которой в обычное время просто рассмеялся бы. Потом долго орал «помогите!», «пожар!» и даже сакраментальное «мамочка!», пока сам не услышал, что его голос обрёл монотонность муэдзина.[19]
После этого Пашка хлопнулся пятой точкой в траву и ещё долго сидел, глядя на свои кроссовки. Пока до него не дошла всё–таки вся реальность резкого ветра, сырого холода и дождя, который то переставал, то начинал моросить снова.
Тогда он встал и побрёл по склону.
Почему он шёл туда, куда шёл — Пашка не смог бы объяснить даже под пыткой.
Потом пошёл снег. Не пошёл — повалил, моментально скрыв всё вокруг, как будто белой плотной шалью закутало мир. Но шаль–то тёплая. А снег был реально холодный — и, когда таял, превращался в воду, которая, казалось, была ещё холоднее снега. Таял он в основном на Пашке, а на траве превращался в настоящий каток. На этом катке мальчишка в конце концов хлопнулся крепко и съехал по склону вниз метров на двадцать — прямо в болотце, покрытое снежной кашей. Встал, но с трудом, и понял, что руки почти ничего не чувствуют…
— Блин, — всхлипнул Пашка, — ну что ж это такое–е–е?!
Он сунул руки под промокшую рубашку. Тело обожгло холодом, мальчишка даже вскрикнул. Но руки постепенно начали шевелиться — сперва пальцы, потом все ладони. Пашка хотел выкарабкаться обратно, но потом плюнул и побрёл низинкой, чавкая кроссовками по жиже. Ноги постепенно переставали что–либо чувствовать, и их–то отогревать было негде…
Замерзать не хотелось. Но Пашка не знал, что можно сделать и как спастись. Поэтому он просто тупо тащился, переставляя ноги — и почти не поверил, когда увидел в склоне — между двумя скальными зубцами, ощерившимися из мокрой травы сквозь то слабнущую, то вновь набирающую силы метель — чёрную щель.
— Пещера! — выдохнул он. И полез — наискось по откосу, падая, скатываясь обратно и карабкаясь вновь. Пашка не думал о том, что у него нет огня, что в пещере, в конце концов, может кто–то жить — кто– то типа медведя… Главным было уйти из–под снега.
Вблизи щель входа оказалась не такой уж щелью — два крепких мужика пройдут плечо в плечо. Пашка ввалился внутрь… и тут же остановился. Его собственное дыхание вернулось к мальчишке эхом откуда–то из чёрной непроницаемой глубины. Пашка вгляделся — и немедленно показалось, что там что–то шевелится.
Он подался назад. Но снаружи валил снег…
Сказать по правде — он расплакался. От страха и беспомощности. Мальчишка стоял на «пороге» и всхлипывал, не в силах войти глубже или выйти наружу… а холод между тем жадно высасывал из него капельки жизни.
Тогда он сел на месте, сжался в комок и обнял коленки руками…
…К счастью для Пашки, снаружи всё–таки была не настоящая зима. Не настолько холодно, чтобы можно было замёрзнуть насмерть, потому что в ближайшие несколько часов Пашка не двигался. Более того — он задремал, как это ни странно. Задремал от усталости, призрачного ощущения хоть какого–то тепла и непонимания происходящего, порядком истрепавшего нервы. А проснулся от того, что дрожал — непрестанно и неостановимо.
Снаружи вышло солнце — светило резко и тревожно, снег дымился, исчезая, лежали чёткие тени. По–прежнему дул ветер.
Мир больше не оставлял сомнений в своей реальности. Как бы дико это не выглядело.
Пашка со стоном поднялся на ноги и вскрикнул. В неподвижности он кое–как прогрел своим телом прилегавшую одежду. Теперь же к телу прилипли мокрые, почти ледяные участки.
Пашка медленными движениями обшарил карманы. И сам удивился. В левом кармане он наткнулся на бандану — чёрную, с белой головой волка. А справа внутри брючины висел в самодельном чехле туристский нож со сменными лезвиями — собственно нож, пилка, уширенное лезвие, отвёртка… Набор был там всегда, Пашка про него и не помнил толком. А в монетном кармане оказалась зажигалка!!! С галогеновым фонариком!!!
Включив его, мальчишка повёл лучом и убедился, что пещера довольно большая, а главное — обжитая. Синеватый призрачный луч наткнулся на кострище. И — чёрт! — сложенные рядом дрова, сушняк и полешки. Ну что стоило — осмотреться сразу, как вошёл сюда! Что стоило?! Барррран!!! А теперь будет воспаление лёгких, угрюмо подумал мальчишка, уже поспешно складывая костёр — привычными заученными движениями.
Дрова оказались сухими. Пашка, сидя на корточках, подкладывал, сдерживая нетерпение, веточки побольше — и вскоре с длинным громким выдохом протянул ладони почти в огонь. Посидел с полминуты и стал выбирать ветки, на которые можно повесить одежду. А потом раскочегарил второй костёр — в двух метрах от первого вглубь пещеры…
…Через пять минут Пашка сидел на корточках в окружении сушащихся вещей между двумя кострами и приходил в себя.
Не оставалось сомнений — каким–то чу… вывертом природы, чудом это называть не хотелось — он оказался перенесён… куда? Какие–то горы, предгорья… и главное — погода не летняя. Не то весна, не то осень… То есть… то есть такого в принципе нигде на Земле быть не может, если на Тамбовщине — июль!!!
Не, может. Какое–нибудь плато Путоран. Или Исландия. Правда, неясно, как же всё–таки… Пашка помотал головой. Поёжился и несколько раз ткнул себя кулаком в висок, чтобы выколотить из головы мысли о том, что творится дома. Хотя… может, ещё ничего и не творится. Решили, что спозаранку умотал гулять. И до вечера не хватятся — не Москва, мало ли, где может ошиваться четырнадцатилетний парень? Но потооооооом…
— Да нет, не надо! — Пашка снова сунул себя кулаком в висок. Поймал себя на том, что это какой–то нехороший жест и заставил себя опустить руку. А то ещё чокнешься…
Но всё–таки — куда выбираться? Мальчишка рассеянно пощупал висящую одежду — она активно сохла, и простуды, кажется, не наблюдалось. Повезло. Хоть в этом. Захотелось смеяться, но Пашка кое–как справился с этим смехом… и тут же понял, что опять пихает себя кулаком в висок.
А что если это не Земля?
В смысле — не его время… или не его пространство?
Что если сбылась–таки его мечта?
— Ну к чёрту, — пробормотал Пашка. Этого просто не могло быть. Фантастические книжки — они и есть фантастические книжки. Их не бывает в реальности, их авторы выдумывают. Но теперь он просто не мог отвязаться от этой мысли, хотя, морщась, продолжал нажимать на висок снова и снова. В голову лезли самые неприятные моменты, связанные с попаданием в чужие миры земных подростков. — Не может этого быть! — вскрикнул Пашка. И снова дико уставился наружу, где по солнечной траве неслись резкие тени облаков. — Не, я так с ума сойду, — подвёл он итог.
Вообще Пашка был не так уж далёк от истины. Человеческий разум вполне может выкинуть такую штуку, попав в непривычные или страшные условия. Мальчишка понял, что понимает это — и немного успокоился.
Бесконечно сидеть в пещере было совершенно бессмысленно хотя бы потому, что запас дров невелик, а еды нет вообще. Обсохнув и согревшись, Пашка, кстати, ощутил жуткую жажду. Настолько нестерпимую, что даже хныкнул — ему показалось, что в горло заснули до желудка длиннющий ёршик для мытья посуды и при каждом глотке неспешно, вдумчиво поворачивают.
Мальчишка оделся и, подумав, перевязал волосы банданой, а нож вывесил открыто. От прикосновения горячей одежды к телу на секунду даже подумалось, что и снаружи тепло…
Но нет. Не было снаружи тепло, дул по–прежнему холодный ветер, хотя тучи–облака почти снесло. И
