коих я и Шнобель осушили уже немало.
– Возьмите. – Шнобель протянул девушке купюру. – За чай...
Официантка спрятала ее в кармашек.
– А это вам за беспокойство. – Шнобель добавил еще один стольник.
Официантка засомневалась.
– Тасмания вас не забудет, – сказал Шнобель. – Внесите свой посильный вклад в науку, сумчатый бурундук на грани вымирания.
Официантка удалилась.
– Ну, что, иван, – сказал Шнобель, – пора и начинать.
– Ты уверен?
– Вполне. Только как договаривались – по морде не бить. И с ноги тоже.
Я кивнул.
– Драку заказывали? – Шнобель подтянул к себе стакан с апельсиновым соком и плеснул его мне в лицо.
Я прыгнул через стол, вцепился в Шнобеля, и мы покатились по полу.
Вокруг нас тут же собралась небольшая толпа, ребята смеялись, а девочки повизгивали, особенно когда я и Шнобель натыкались на них или опрокидывали стулья. Музыка играла.
Впрочем, схватка продолжалась недолго. Появился Захар. Захар был секьюрити, проще говоря, вышибала. Бывшая гроза Заречного района, вставший на путь добра и миролюбия. Он легко подхватил нас со Шнобелем с пола и зашвырнул в туалет. Сказав, что если собираемся драться дальше, то можем драться там. Но если разобьем хоть одну плитку кафеля, то он персонально замурует нас между писсуарами.
Еще живьем.
– Кажется, сработало, – сказал я.
– Конечно, сработало, – ухмыльнулся Шнобель. – Мой план гениален. Переходим ко второй части.
Шнобель снял куртку, вывернул ее наизнанку. Куртка из красной превратилась в черную.
– И это вся маскировка? – насмешливо спросил я.
– Главное в маскировке – замыливание глаза.
– Чего замыливание?
– Глаза.
Шнобель показал пальцем на глаз.
– Сейчас я тебе покажу, что такое замыливание.
Он достал кепку, обстучал ее о колено и напялил на голову.
– Как?
Я усмехнулся. Кепка абсолютно не шла хлыщеватому Шнобелю. В кепке он был похож то ли на мелкого жулика, то ли на продавца вечных мочалок для посуды.
Хотя...
– Так ты похож на режиссера Тарковского, – сказал я. – Немного...
– Да? – с долей удовольствия спросил Шнобель и снова посмотрелся в зеркало. – Это плохо...
Он снял кепку и жесточайше помял ее. Снова надел.
– Теперь порядок, – оценил я. – Теперь не Тарковский, теперь обычная скотина...
Я подумал, что Шнобеля я недооценил. Его способности к маскировке недооценил. Узнать его в помятой кепке было просто невозможно.
– Теперь поработаем над тобой, иван. – Шнобель отошел на шаг, окинул меня придирчивым взглядом.
– Тоже куртку выворачивать? – поморщился я.
– Выворачивай, выворачивай, не переломишься. Художники душу выворачивают, и ничего, не жужжат...
Я пожал плечами и послушно вывернул куртку. Клетчатой стороной наружу.
– Нормально, – похвалил Шнобель. – Шотландская дурчага. Жалко, килта нету...
– Не глупо?
– Слушай меня, иван, я в моде секуч, – сказал Шнобель, – по фэшн-сайтам регулярно юзаю.
– Нафиг?
– Дизайнером стать хочу, – объяснил Шнобель.
– Типа Лагерлеф?
– Не Лагерлеф, а Лагерфельд, во-первых. И не кутюрье, а дизайнером. Ты не поймешь. И батый мой не понимает. Хочет меня в нефтяной институт отправить, зараза... На вот, нацепи.
Шнобель вытащил из кармана бандану с черепами и крестами, намочил ее водой и повязал на голову мне.
– Теперь последний аксессуар. – Шнобель вытащил из кармана ковбойский галстук в виде здоровенной и тяжелой бычьей головы. – Бычатка...
Нацепил бычатку на мою шею.
Я посмотрел в зеркало. В вывернутой куртке, в бандане и с бычьей головой я имел вид абсолютно дикий. И ничуть на себя не похожий. У Шнобеля и на самом деле имелся явный дизайнерский талант.
– Порядок, – удовлетворился Шнобель. – Теперь вряд ли узнают... Уходим. Хотя...
Шнобель принялся глядеть в зеркало. Придирчиво так, наметанным глазом. Спросил:
– Слушай, Кокос, погляди, мне кажется, со мной что-то не так...
Это у него фоб такой. Заскок, закидон. Шнобелю постоянно кажется, что с ним что-то не так. В смысле внешности. И он всех спрашивает, все ли с ним в порядке со спины.
– Может быть, все-таки что-то не так?
Некоторых достает, а я вот привык.
– Что-то не так... – Шнобель вертелся перед зеркалом и так и сяк, стараясь уличить нетакость.
– Да все с тобой в порядке, Нос, – успокоил я. – Красив, поджар, в глазах железо. Идем.
– Да, надо идти... – согласился Шнобель, – надо... И морду такую сделай... зверскую.
Я сделал зверскую морду, и мы двинули в сторону выхода.
И нас действительно никто не узнал. Даже эта, с косичками.
На улице было холодно и сухо, весной случаются такие дни, в апреле особенно.
Мы выкатились из «Бериозки» и направились к девятиэтажному дому по улице Высоковольтной, где во втором подъезде хранились прикованные к батарее велосипеды. Освободив технику от цепей, мы покрутили в сторону местечка Кубланы, где в реликтовой сосновой роще располагался Лицей им. М.Е. Салтыкова-Щедрина. В котором мы имели счастье обучаться.
Путь был нелегок. Хитрый Шнобель припас для себя хайтековский велик с кучей передач и дисковыми тормозами, мне же выделил допотопный грыжеватый «Орленок».
– У тебя же три велика, – недовольно сказал я. – Неужели нормальный не мог взять?
– Это не просто велик, иван, – объяснил Шнобель. – Это еще и средство обороны. В случае чего ты сможешь бросить его в противника. Когда в тебя попадает велосипед – это больно, и сразу вскочат синяки.
Я ничуть в этом не сомневался. Но метательные достоинства, скрытые в бледно-зеленом «Орленке», не добавляли ему достоинств скоростных. Поэтому крутить педали мне было невесело, я даже почти сразу вспотел.
Еще больше вспотел я через километр, когда Шнобель свернул для конспирации на лесную тропу и толковая дорога практически исчезла. Давить на педали приходилось шибче, к тому же еще приходилось объезжать полупроснувшихся лягушек, это утомляло.
По лесной тропе мы пробирались почти час. Шнобель ругался, сверялся с GPS-модулем, отмахивался кепкой от комаров, два раза бросал велосипед и бежал собирать ландыши. Я немножечко злился, ландыши пахли горько, от этого щекоталось в носу.
Через час петляний по реликтовой роще между деревьями забелел забор. Забор был мощный, капитальный, мы закинули на него лесенку и легко перебрались на территорию Лицея.
– Ну что? – Шнобель подмигнул сразу обоими глазами. – Ты чувствуешь трепет свершений, иван?
– Рожу жжет, – ответил я.
– Рожа вторична. Где машина?
– Он ее за углом ставит обычно...
– Ну так идем.
Шнобель короткой перебежкой перебежал до стены здания, я за ним. Прокрались до угла.
Выглянули. И тут же спрятались обратно.
– Почему свет? – спросил я. – В химическом кабинете свет горит, с какой это радости?
Шнобель снова высунулся из-за угла. Смотрел почти минуту.
– Там, кажется, кто- то есть... – сказал я.
– А, это новенькая...
– Какая новенькая?
– Такая, обычная. Кожаная куртка дешевая, дурацкая, на базаре скорее всего купили, джинсы слегка расклешенные, но не стрейч, ремень...
Я ткнул Шнобеля локтем.
– Ладно, ладно. Ты же болел. А пока ты болел, она пришла. Ничего интересного, на мой взгляд, обычная метелка с грязными волосами...
– Что она тут делает?
– Полы, наверное, метет.
Я поглядел на Шнобеля с недоумением:
– Полы?!
– Угу.
– Зачем? – не понимал я.
– Зачем, зачем, чтобы чистые были...
– Но уборщица же есть!!!
Я был удивлен вроде как. Чтобы лицеисты мыли полы! Куда все катится? Во крапива...
– Может, у нее заброс такой просто, – сказал Шнобель. – Знаешь, дети американских миллионеров тоже газоны там всякие стригут, за детьми-дебилами присматривают. Это, типа... так принято, короче. Правильное воспитание называется.
– У нее что, папа американский миллионер?
– У нее... потом расскажу. Давай лучше к тачке двигать, поздно уже.
– А эта новенькая, – я кивнул в сторону химического кабинета, – нас не увидит?
– Физику надо учить, бонифаций, – насмешливо сказал Шнобель. – Свет горит в помещении. Эффект Доплера. Мы ее видим, она нас нет. Все просто. Давай, иди.
– А почему я? – спросил я.
– Я покараулю.
– Я сам покараулю...
– У меня зрение лучше.
Это был тяжелый аргумент. Зрение у Шнобеля на самом деле было отменное. Я вздохнул и направился к машине.
«Хаммер» физрука стоял почти посередине лицейского двора, возле флагштока. Вокруг было простреливаемое пространство, но я не особо опасался, шагал открыто, даже не пригибаясь. Это потому, что, кроме новенькой, в Лицее должны были находиться всего два человека, да и то с другой стороны здания, не здесь. Владелец «Хаммера» физкультурник Аверьян Анатольевич Цикада, сокращенно Автол. И сторож Киллиан, настоящее имя которого было неизвестно. А Киллианом его прозвали за то, что однажды по приказу завуча он взялся расстреливать из пневматической винтовки наледь, а застрелил гуляющую по водостоку кошку. Чем навсегда вошел в историю Лицея. Правда, некоторое время его называли Кошачьей Смертью, но это было громоздко, Киллиан и короче и оригинальней.
Лампы в кабинете химии бросали на асфальт оранжевые прямоугольники, совсем как у поэта Маяковского в единственном его стихотворении, которое я осилил прочтением. Новенькая уныло водила шваброй туда и сюда, на улицу даже не смотрела, хорошо,
