если у нее нервы, то пусть она идет куда подальше, а я от всяких психичек тоже подальше думаю держаться, я сам псих. И вообще, как можно дружиться с девчонкой, у которой был собственный дракон? А вот если бы я сказал ей, что я... ну, с человеком-невидимкой дружен, что ли. Она бы мне поверила или послала бы куда подальше? Почему все девчонки такие выдумщицы? Чего им на месте все время не сидится?
И вообще, чего она так все время?
Понесло меня. Я хотел отправиться к Ларе немедленно, но в меня вцепился окрыленный какой-то там идеей Шнобель.
– Нервы сдали, – боботал Шнобель. – У всех нервы сдают, у одной девушки сдали нервы, и эта девушка взяла и заложила своих знакомых, которые взяли да и налили кислоту в штаны одному бесноватому физкультурнику. И когда об этом узнало начальство учебного заведения, это начальство вышибло этих придурков, и они окончили свою жизнь в канаве... Ну, не в канаве, нет, в коллекторе. Просто эта дура Зучиха обеспечит нам целую кучу лишнего геморроя, а я, иван, боюсь гемора, ну не могу, боюсь...
– Погоди, Шнобель.
Но Шнобель уже подхватил меня под руку и потащил к выходу с выставки. Мимо неандертальца, мимо всех этих мамонтов, их бивней, рогов, черепов и других принадлежностей, мимо коллекций минералов, растерянной и пунцовеющей Зайончковской и Халиулиной, злобно изучающей книгу жалоб и предложений.
Мимо злорадной и глупой Мамайкиной я тоже прошел, она на меня даже не смотрела.
Набережная начиналась в квартале от кинотеатра, медленно уходила вниз, почти до самой воды, мы так же медленно и тяжело шагали под гору, а Шнобель не переставал трещать о том, что у него за последнее время родилось несколько идей насчет того, как нам можно вырулить из сложившейся ситуации... Идеи Шнобеля меня пугали, его тупорылые идеи вообще могли фиг знает куда завести, в Пакистан. Вот если бы я не послушал тогда Шнобеля, то сейчас не был бы знаком с Ларой, жил бы себе нормально, в психушке не побывал бы, хорошо хоть, народ не знает про психушку, а то точно заели бы без лука.
– Надо привязать ее, – сказал Шнобель.
– Как привязать? Что значит привязать?
Я мгновенно представил Лару, привязанную к стулу. Интересно, а кто ее привязывать будет?
– Зачем ее привязывать? Ты что, Шнобель, совсем поплыл?!
– Ну ты, иван, и иван! – восхитился Шнобель. – Ты что, решил, что я собираюсь ее буквально привязать? Физически? Я же не идиот! Я совсем о другом. Надо привязать ее фигурально.
– Как еще фигурально?
– Просто надо тоже втянуть ее в какую-нибудь гадость...
– Чего? – Я даже остановился.
– Ну как чего, как чего? Вы, ты и она, должны сделать чего-нибудь вместе... Какую-нибудь пакость настоящую. Чтобы не только она на тебя компромат имела, но и ты на нее. Тогда она будет у нас в руках. Компромат – это наша гарантия.
Так- так.
– И что же мы с ней должны сделать? – спросил я.
– Ну... – Шнобель немного засмущался. – Понимаешь... Я думал над этим вопросом. Лучше всего подходит... Избиение. Вы должны избить Мамайкину. Хорошенько ее избить.
– А почему Мамайкину? – обалдел я.
– Она дура, – плюнул в реку Шнобель. – Так ей и надо. К тому же я не предлагаю ее покалечить. Так, немножко поколотить. Вы будете ее колотить, а я все засниму на видео.
– Лара не согласится.
– А ты убеди. – Шнобель поглядел на меня проникновенно. – Убеди ее, девчонку легко убедить. Скажи, что Мамайкина назвала ее дурой...
– Шнобель, неужели ты думаешь, что Лару можно так легко развести?
Шнобель неожиданно хлопнул себя по карманам.
– Ты прав, надо не так! – сказал он. – Надо не Лариску спровоцировать, а Мамайкину! Это будет проще! Я науськаю Мамайкину, скажу ей, что Лара увела у нее такого роскошного мужика, как ты. И еще скажу, что Лара называла ее...
Секунду Шнобель напряженно размышлял, затем выдал:
– Целлюлитной лохнезией!
Шнобель секунду стоял, восхищаясь своей выдумкой. И в самом деле, это было неплохо, Шнобель умел быть оригинальным не только в одежде, Шнобель вообще был неплох.
– Лара называла ее целлюлитной лохнезией! Публично!
Шнобель засмеялся своей выдумке.
– Целлюлитная лохнезия – это антигламурно, – продолжал он. – Если кто-то узнает про такое название – Мамайкину задразнят! Целлюлитная лохнезия Мамайкину прошибет! И, конечно же, эта дура Мамайкина вздумает устроить разборку! Она назначит время и место, она бросится на Лару, и Лара ее поколотит! А я все засниму. И тебе даже участвовать не придется, видишь, как все удачно!
Шнобель повысил голос, чайки, копавшиеся в прибрежном мусоре, шуганулись.
– Вот что значит креативное мышление, – сказал Шнобель. – Впрочем, художнику и должно быть присуще креативное мышление, иногда, Кокос, я просто поражаюсь своим креаторским способностям... Лара избивает Мамайкину, ногами по почкам, ногами по лицу, разлетаются зубы...
– Успокойся, Шнобель...
– Да-да, конечно... – сдулся Шнобель. – Зубы веером – это чересчур...
– Вообще все это не нужно, – сказал я. – Все это тупо, все это бред. Лара нас и так никогда не вломит, я это точно знаю. Если ей это надо было бы, она давно бы это сделала. Я ей доверяю. Я ей верю.
– А я не верю. Как можно доверять человеку, который валится в обморок при виде синего камня? Это же патология...
– Чего?!
Я остановился.
– Синего камня. Здоровенный синий булдон. На яйцо еще похож. Ты у нас, иван, вроде бы по яйцам большой спец, ты должен разбираться...
– Синий камень?!
– Ну да, – кивнул Шнобель. – Синий. Камень такой, в форме яйца. Уникальный, типа, булыжник, рядом с этим, с неандертальцем. Некоторые считают, что это даже метеорит такой, с Марса свалился.
– Он там, на выставке?!
– Ну да, был... Она разглядывала сначала волосана, потом увидела эту каменюку, и сразу хлобысть! Я и говорю, разве можно такой девчонке доверять? Она нас всех вломит, вломит, иван, поверь мне.
– Мне надо уйти, – сказал я. – Давай потом поговорим, а?
Но Шнобель снова поймал меня за рукав.
– Ты куда?
– Говорю, мне надо.
– Тоже на камень хочешь посмотреть? Да что вы такие каменщики-то с Ларой, вы что, в секцию каменотесов записались? Только ничего в этом камне нет, камень как камень...
Я вдруг подумал, что не стоит заострять внимание Шнобеля на этом синем камне. Шнобель умный, начнет интересоваться, залезет в Интернет и наверняка что-нибудь интересное разыщет. А это совсем ни к чему.
– Мне надо к Гобзикову, – сказал я.
– Куда?! – сморщился Шнобель.
– К Гобзикову...
Мне вдруг стало стыдно. За то, что я постеснялся Гобзикова. Я подумал, что это довольно мерзко, стыдится человека. Пусть даже Гобзикова. Стыдно и недостойно себя. Поэтому я повторил твердо:
– Хочу сходить к Гобзикову.
– Ты?! К Гобзикову? – Шнобель остановился. – Ты хочешь сходить к Гобзикову?!
– Да.
Некоторое время мы шагали молча, все ниже спускаясь к воде, так что был слышен ее запах и чувствовался холод.
– А ты Ларе нравишься, – неожиданно сказал Шнобель.
Я промолчал. Мало ли чего разные оверлогеры болтают.
– Ты ей нравишься, говорю, – повторил Шнобель.
– С чего ты взял?
– С того. Я-то знаю. Помнишь, у меня пятерня была на морде?
– Ну?
Мне стало неприятно в животе. Так всегда бывает перед плохой новостью. Тянущее тупое чувство, я даже немного ускорил шаг, мне совершенно не хотелось услышать то, что сейчас должен был услышать.
– Ты знаешь, почему у меня ладонь была на морде? Я просто к Ларке подкатывался. Ты чего-то там тормозил, я подумал, может, мне стоит подкатить. А чего? Указка, конечно, девушка достойная, но я ей в верности не клялся. А Лариска такая... интересная, я тебе говорил уже. Я подошел, ну и это... Короче, прострал руки...
Шнобель захихикал и даже засмущался типа.
– Я, значит, руки, а она мне по морде! Хорошо хоть, нос не сломала. И поэтому я могу заключить, мой дорогой Кокос, что она на тебя эндэ. Неровно дышит. Хи-хи-ка...
Я молчал.
– Да... – мечтательно протянул Шнобель. – Она, конечно, занозная, Чепрятков на нее глаза положил, я тебе уже доносил. Конечно, плохо будет, если Чепрятков прорвется, эта мразь...
– Ты сам мразь, – тихо сказал я.
Вдруг. Взял да и сказал. Почему-то.
– Ну да, мразь, мразь... – согласился Шнобель. – Только ты...
– Ты не понял, Шнобель. Ты мразь.
– Ты чего, Кокос?
Шнобель удивился и даже как-то разобиделся, что ли.
– В третий раз повторю тебе, Шнобель, – ты мразь. Пошел отсюда.
И я от души пнул Шнобеля под зад.
Вот так вот.
Треснул Шнобеля под зад. Тупо, по-детски, наверное, но мне было даже как-то приятно. Я хорошо пнул, с душевной энергией, чтобы больно было, чтобы Шнобель подскочил, кутюрье поганоидный.
И Шнобель подскочил.
И завопил:
– Ты чего?!
Испуганно и с ненавистью.
– Из-за этой девки?
Я снова попробовал пнуть Шнобеля, однако в этот раз Шнобель увернулся.
– Она просто дешевка, – злобно выплюнул Шнобель. – Строит из себя недотрогу... А сама только и думает...
– Завались!
– Ой-ой-ой! – Шнобель рассмеялся. – Мы, типа, ревнуем! Я не могу, какие страсти!
Шнобель смеялся всем туловищем, все его примочки и штучки гремели и позвякивали. Колокольчики. Не люблю колокольчики. И при чем здесь ревность? Я ни к кому не ревную, я вообще холоден, как альпеншток, просто стал уставать от гадов гадских.
– Ты урод, Шнобель, – сказал я.
– А ты такой же, как и эти! – визгнул Шнобель. – Ты тоже дешевка! Связался с говном... а
