– Почему мой сад так отличается от вашего, сэр? – спросила она.
Последовало минутное молчание. Руки, которые стали ей знакомы и которым она начала доверять, продолжали свою работу, смягчая боль в ее негнущейся спине, принося успокоение.
– Сад – символ того, какой вы видите саму себя. – Его голос был подобен музыке.
Ее первой реакцией было неприятие подобного вздора.
– Я сад? – саркастически проговорила она, чувствуя, что такой ответ огорчил ее не меньше, чем боль в спине, которую его руки, казалось, одновременно и усиливали, и смягчали.
– Что значит для вас огород? – продолжал он, и голос его был таким же успокаивающим, как и руки.
Пруденс закрыла глаза и отдалась ощущениям, рождаемым его прикосновениями. Что в самом деле значил для нее огород?
– Огород – это место скорее практичное и полезное, нежели декоративное, как, например, розарий. Он дает основные продукты питания для всей семьи.
– А вы в этих отношениях похожи на свой огород?
Вопрос был несложным, но вопросы подобного рода Пруденс еще ни разу не задавали. Что, если подумать, у нее общего с огородом?
Он задел больное место.
– Ох, – вырвалось у нее.
– Прошу прощения, – извинился массажист.
Спицы миссис Мур перестали стучать.
– Но ведь это вы и есть. Вы приносите пользу, а не только радуете глаз, и без вас нельзя обойтись. Неизвестно, что случилось бы за время болезни детей и родов миссис Маргрейв, если бы не вы. Никто другой не заботился о них с такой любовью и прилежанием.
Пруденс устало вздохнула.
– Но мой сад в таком плохом состоянии.
– А вы в настоящее время разве в хорошем состоянии? – спросил массажист.
– Нет, думаю, что нет, иначе меня здесь не было бы. Ну а что насчет плюща?
– Что в вашем представлении олицетворяет собой плющ? – Он ловко увернулся от ответа и вместо этого сам задал ей вопрос. Как, миссис Мур сказала, его зовут? Чад? Нет, Чаз.
Она застонала, когда он задел болевую точку у нее на шее. В это место ее страстно целовал Тим. Чаз снова вежливо извинился, но на самом деле ей были нужны не его извинения.
– Плющ цепляется, – сказала она, размышляя вслух, пытаясь отвлечься от боли и сосредоточиться на вопросе. – Он расползается повсюду и украшает сад. Плющ в общем-то всем нравится, если только он не вылезает за пределы отведенного под него участка. О-о, здесь больно.
– Прошу прощения, мадам. – Он стал массировать менее болезненный участок. – Вы говорили о том, что плющ – приятное растение.
– Да, пока он растет на отведенном для него месте.
Миссис Мур снова прервала свое вязание.
– Плющ задушит все остальные растения в саду, если позволить ему расти где придется, – практично заметила она.
Неожиданно глаза Пруденс наполнились слезами.
Раздался голос человека, которого она воспринимала как представителя Индии и всех дальних стран, носителя чуждой философии.
– Есть в вашей жизни что-то или кто-то, кто цепляется за вас, как плющ? Кто-то, кто вырвался из предназначенных ему пределов и душит вас до смерти?
Пруденс замолчала. Она погрузилась в раздумье, наблюдая за игрой теней на ткани полога. Странно, что эти простые вопросы в сочетании с прикосновением рук массажиста к ее спине и плечам помогли ей расслабиться душевно и физически, избавиться от напряжения, неловкости, отчаяния. Руки, массирующие ей спину, казалось, проникали в глубь ее тела и души, выявляя скрытую истину.
– Может быть, и есть, – тихо ответила она и закрыла глаза. Подступившие слезы оставили у нее на щеках две широкие влажные дорожки.
ГЛАВА 4
Пруденс Стэнхоуп вышла из влажного тепла бань Махомеда пружинящей походкой. Перед глазами у нее все еще стоял огород, нуждающийся в прополке. Усилием воли она прогнала этот образ. Оказавшись на свежем воздухе и освободившись от липкого жара бань, щупающих рук, каверзных вопросов и тревожащей душу попытки заглянуть в неизвестное, она увидела, что на улице неярко светит солнце, ласковое, как легкое прикосновение руки к ее плечам, которые все еще немного побаливали. Налетевший ветерок растрепал ее заново причесанные волосы, подхватил концы завязанного у горла шарфа, и они нежно коснулись шеи. Морские волны бились внизу о камни, и их шум показался ей голосом, зовущим ее беззаботно, как ребенок, побродить по берегу, намочив ноги в набегавших волнах. Может, спокойное удовлетворение, испытываемое ею в этот момент, и было тем недостижимым состоянием расслабленности, о котором говорил массажист? Может, она поймала его, как ловят иной раз рукой бабочку?
Пруденс в нерешительности постояла на ступенях, наслаждаясь нахлынувшим на нее ощущением. Она взглянула в направлении Нью-Стайн-стрит, где снимала комнаты, и словно увидела Брайтон в новом свете. Этот процветающий город, казалось, вырос за одну ночь из-под земли, как кучка грибов, светлый и красивый, с ровными рядами магазинов и домов кремового цвета с эркерами. Он производил впечатление такого же нереального и непостоянного, каким было возникшее у нее ощущение благополучия. Под хрупкой оболочкой внешней безмятежности скрывалась в глубине ее существа застарелая усталость. Она задалась вопросом, может ли со временем получиться так, что ощущение покоя заполнит ее целиком.
Она была рада, что последовала рекомендации врача и приехала сюда отдохнуть, хотя и сделала это на деньги человека, которому предпочла бы не быть ничем обязанной. Мысль об этом поколебала чувство умиротворения, обретенное ею этим утром в банях.
Странное ощущение появилось у нее в плечах и позвоночнике – будто отголосок умелых манипуляций массажиста и напоминание о других прикосновениях, испытанных ею в не столь далеком прошлом. Пруденс обернулась, почти ожидая увидеть за спиной Тимоти.
Конечно, его там не было, но она увидела двух джентльменов, которых Бог наградил волосами, сиявшими на солнце, как только что начищенная медь. Они стояли в дальнем конце улицы и смотрели… на нее? Пруденс огляделась, проверяя свою догадку, и поняла, что объектом их интереса была, видимо, процессия, появившаяся в дверях, из которых она сама только что вышла.
