— Но кто вы? — спросил Кернан.
— Шевалье де Треголан, — назвался юноша без колебания.
— Шевалье де Треголан! — воскликнул Кернан.
Это имя заставило бретонца насторожиться: припомнив историю, рассказанную трактирщиком, он не мог взять в толк, зачем юноше понадобилось приходить на кладбище.
— Вы тот, кто сегодня утром добился помилования для своей сестры и спас ее?
— Спас! — воскликнул юноша, заламывая руки.
— И это ее вы только что оплакивали здесь?
— Шевалье, — промолвил граф, далекий от всяких подозрений, — вы оказались счастливее меня. Я не успел даже одним глазком взглянуть на свое дитя!
— Так кто же вы? — живо спросил юноша.
Кернан хотел было броситься к своему господину, зажать рот, но опоздал.
— Я — граф де Шантелен! — произнес тот твердым голосом.
— Вы?! Вы — граф де Шантелен?!
— Да, это мое имя.
— Боже мой! Боже мой! — бормотал юноша, схватив графа за руки и стараясь получше разглядеть его.
— В чем дело? — нетерпеливо спросил Кернан.
— Идемте, идемте, — возбужденно ответил юноша, — нельзя терять ни секунды!
— Постойте-ка! — вмешался Кернан. — Что вам угодно? Куда вы собираетесь отвести моего господина?
— Да идемте же! — уже настойчиво повторил юноша, схватив графа за руки и пытаясь увлечь за собой.
Бретонец готов был наброситься на шевалье, когда граф остановил верного слугу.
— Пойдемте, Кернан, пойдемте! Я чувствую, перед нами честный человек!
Кернан, повинуясь, занял место слева от юноши, готовый убить его при малейшем намеке на предательство. Втроем они покинули кладбище через ту же самую брешь и направились вдоль ограды. Де Треголан молчал и не выпускал руку графа.
Они вошли в город и, не доверяя улицам, углубились в лабиринт узких переулков. Они были единственными прохожими в этот час, но это не успокаивало Кернана, который не переставал настороженно оглядываться по сторонам.
Вдруг ночную тишину огласили звуки веселья. Песни и радостные крики доносились из епископского дома, мимо которого как раз проходили шевалье и два его спутника. Там Карваль праздновал победу, судьи танцевали с палачами, и Кернан почувствовал, как его охватывает бешенство.
Наконец юноша остановился возле неприметного домика, одиноко стоящего на окраине.
— Это здесь, — сказал он и схватился за молоток, собираясь постучать.
Кернан перехватил его руку.
— Секундочку, — сказал бретонец.
— Оставь его, Кернан! — вмешался граф.
— Ну уж нет, мой господин! В это подлое время всякий дом подозрителен. Не худо бы знать, куда собираешься войти. Зачем нам туда? — спросил он, пристально глядя на юношу.
— Чтобы увидеть мою сестру! — ответил тот с печальной улыбкой.
Он легонько постучал в дверь. Друзья услышали осторожные шаги, которые замерли у порога. Шевалье постучал снова, на особый манер, и прошептал:
— Бог и король!
Дверь отворилась. В прихожей стояла пожилая женщина; она явно встревожилась, увидев юношу в сопровождении двух незнакомцев.
— Это друзья, — сказал он, — не бойтесь ничего.
Дверь захлопнулась. Пламя свечи открыло перед Кернаном коридор и в конце него — витую деревянную лестницу, уходящую наверх. Шевалье, а следом за ним граф и Кернан стали подниматься по ней. Последний все еще держал оружие наготове. Однако те несколько слов, которыми обменялись шевалье и хозяйка дома, должны были успокоить его.
— Шевалье, — услышал он ее слова, — я очень беспокоилась, пока вас не было.
— А как она?
— Плачет так, что сердце разрывается, — последовал ответ.
— Проходите, господин граф, — произнес юноша.
Лестница заканчивалась дверью, из-под которой пробивалась полоска света. Шевалье широко раскрыл ее перед графом и произнес:
— Господин граф де Шантелен, вот моя сестра!
Прежде чем граф переступил порог, Кернан бросил быстрый взгляд в глубину комнаты, и… дикий крик радостного удивления вырвался из его груди.
Мари де Шантелен, его племянница, предстала перед ним. Она лежала на кровати без движения, но была жива! Жива!..
— Дитя мое! — вскричал граф.
— Ах! Отец мой! — воскликнула девушка, приподнимаясь с кровати и падая в его объятия.
Их чувства не поддавались описанию. Да и как можно передать то, что испытывали в этот момент отец и дочь? Они были словно в бреду. Кернан, расцеловав Мари, теперь плакал в углу комнаты. Шевалье де Треголан, сложив руки, с умилением взирал на эту сцену.
Вдруг Мари вскрикнула: страшная догадка всплыла в ее памяти.
— Моя мать?! — вырвалось у нее.
Она еще не знала, что графиня скончалась в часовне замка.
Граф молча показал на небо, и Мари, почти лишившись чувств, снова упала на кровать.
— Дитя мое! Дитя мое! — бросился он к дочери.
— Не путайтесь, мой господин, — сказал Кернан, приподнимая голову девушки, — это кризис, он скоро пройдет.
Действительно, через несколько мгновений сознание вернулось к ней, и слезы хлынули ручьем. Наконец ее рыдания стихли, и граф спросил:
— Но что за чудо избавило тебя от смерти, дитя мое?
— Сама не знаю, отец! Я находилась почти без сознания, когда меня втащили на эшафот. Потом я ничего не видела и не слышала. И вот я здесь!
— Тогда расскажите вы, господин де Треголан! Расскажите вы!
— Господин граф, — ответил шевалье, — мою сестру бросили в тюрьмы Кемпера. В отчаянии я поспешил в Париж и после долгих просьб добился приказа о ее помиловании. Его подписал Кутон, которому наша семья в прошлом оказала одну услугу. Я бросился в Кемпер, но, несмотря на все мои усилия, приехал слишком поздно!
— Слишком поздно?
— Первое, что я увидел, — продолжал шевалье сквозь рыдания, — голову своей сестры, покатившуюся с эшафота!
— О! О! — Граф взволнованно схватил руку юноши.
— Как я сам не свалился замертво? Как не закричал? Как не потребовал вернуть мне ту, чья жизнь находилась в моих руках? Я не в силах этого объяснить. Но Господь — и я благодарен ему за это — вдруг послал мне счастливую мысль. Все несчастные в глазах палачей были на одно лицо, те даже не знали своих жертв! И вот, в тот момент, когда палач взошел на эшафот, держа на руках потерявшую сознание мадемуазель де Шантелен, я выбежал вперед и, сделав нечеловеческое усилие, закричал: «Помилование! Помилование для моей сестры!» И им не оставалось ничего другого, как отдать ее мне, а я перенес ее в дом этой доброй женщины. Вот почему вы видели меня на могиле той, с кем мне больше не суждено встретиться.
Граф опустился на колени перед юношей.
— Сын мой! — промолвил он.
