они много.
И в день выборов Правителя олигархи, «новые русские», высшее чиновничество и их близкая обслуга сидели с билетами на чемоданах, с заведенными двигателями личных вертолетов и бронированных автомашин.
Как только поспешно объявили победу Гл. Похмельщика, все международные авиарейсы, лучшие пассажирские вагоны и первоклассные номера морских лайнеров ушли пустыми. Представьте сколько их осталось для руководства и издевательства над нами.
Вот почему в лицах сегодняшних избирателей — озабоченность или тупой безжизненный взгляд. Боятся сказать друг другу «за кого голосовал». Вынырнул, добежал до урны, поставил галочку, молча опустил множество листков, без особого понятия кто за что из них ратует, и опять в норку к своей отраве, в синее пламя телеэкрана, с постоянно сверлящей мыслью: как бы выжить сегодня и не умереть завтра.
— Бедные нервы, глаза и мозги, — возмущался Славка Новиков. — Как же вас насилуют ваши хозяева! Дети, как куры в золе, круглосуточно купаются в этом море крови, воровства и разврата. Пенсионеры, захлебываясь, булькая, глотают бурлящий поток цинизма, лжи о себе, принимая за правду.
Виталий Маркин вторит ему:
— Современное «демократическое» общество опустилось ниже самой низкой пробы и с ускорением стремится к тому времени, когда человеческое золото будет примесью и блеснет, как луч света в темном царстве среди мрака человечьих пороков. Люди, создающие благо с энергией и информацией из народной глубинки, на телеэкране как вымершие динозавры. А холеные, обвешанные золотом и довольные, надоевшие всем тела насилуют свои мозги, пытаясь извлечь умные речи.
Невежда чувствует законное превосходство над людьми образованными, так как сегодня почетен тот, кто больше награбил и творит телебезобразия, сдвинутые по фазе.
Как, за что и результат!
Длинные дни на больничной койке, особенно без лечения, в ожидании, когда родные купят предписанные врачом лекарства, да принесут. Вот и рассказываем друг другу собственные истории, да плачемся потихоньку в жилетку. Самый интересный рассказчик — ходячий больной из Солтона Анатолий Георгиевич Проскуряков.
— В трудные послевоенные годы по Сталинскому плану преобразования природы, который стал всенародным делом, садили десятки тысяч километров многорядных лесозащитных полос. Они спасали землю от всех видов эрозии, задерживали снега, накапливали влагу, защищали фруктовые сады от холодных ветров и автомагистрали от сугробов.
За каждое вырубленное дерево в диких лесах обязательно садили несколько новых, чтобы наверняка возродить лес.
Категорически запрещалось входить в лес, где не было порубок, со спичками, топором или ружьем в период запрещения охоты, чтобы какой-нибудь оболтус не вздумал развести костер, порушить гнездо, или подстрелить какую-нибудь живность.
— Берегла Советская власть природу, — произносил он с апломбом эту фразу.
— Разве могли мы тогда предположить, что прирожденные враги леса будут хозяевами и бесконтрольно валить эти лесопосадки, вековые лесные массивы без восполнения, продавать перекупщику за копейку, а он — за сто — грабителю народа российского.
Вот и наступает безлесье: а перекупщик и вор — многих богатств обладатель и многих душ погубитель, позорник земли русской — процветает. В чести да славе прожить хочет, а что дорогу во тьму кромешную прокладывает внукам — не понимает, а мы впитываем их лукавые и обманные речи.
После тихого часа все, затаившись, снова слушали:
— Если действовать по писанию «вырвать око если оно соблазняет», то тысячи богатых ходили бы одноглазыми, зато миллионы с презрением смотрели бы на них в оба глаза.
Совхоз Солтонский — 114 километров от Бийска, чуть дальше — совхоз Макарьевский имели до тысячи голов дойного гурта на каждом своем отделении. Механизированное доение, по два молоковоза в день шло с каждого из шести их ферм на бийский маслосыркомбинат. В некоторых отдаленных деревнях свои маслозаводы.
Благоустроенные ремонтные мастерские, гаражи, мощная сельскохозяйственная техника — сеяли и убирали вовремя, прекрасные клубы, стадионы, библиотеки, красивые здания управления совхоза. Специальные тройки и пары выездных лошадей с упряжью и украшениями держали для свадеб и торжеств.
Смотры сельских артистов, спортивные соревнования радовали нас и самих участников, а наиболее одаренные ездили на краевые и Всероссийские.
И были люди безмятежны, сомнений и тревог не ведали, имели чистые сердца, без сомнения верили в лучшее будущее своих детей, для них улучшали жизнь, укрепляли мир.
Утром перед обходом врача, обменявшись мнениями кому что принесли, кому какое лекарство не донесли, погружались в ровный голос Анатолия Георгиевича.
— Был крепок Союз Серпа и Молота. Ваш комбинат, — обращался он ко мне, — в качестве шефской помощи устанавливал автопоилки, механическое удаление навоза. Монтировал и отлаживал доильные агрегаты, вытяжные установки для обогащения кислородом.
И заострял внимание:
— Как зоотехник скажу, это были замечательные годы делового сотрудничества, а в ваших заводских столовых никогда не прекращалось мясо и молочные изделия. Или на день проводов зимы украшенные тройки солтонцев в красивых санных кошевках катали бесплатно бийских ребятишек.
И вдруг зачем-то отторгли нас от всего, к чему мы с малых лет привыкли и все обманом, а где обман, там правды нет, значит они не правы! «Как жить дальше?» — спрашивают мои сыны. — Все наше опорочено, новое, навязываемое нам, сомнительно и неприемлемо.
Всяк старается избежать земного горя и житейских печалей.
Как будто шел, шел и вдруг дробалызнулся о бордюрину, свернул шейный позвонок и как юродивый стал хохотать с помутневшими недвижимыми глазами, плясать и радоваться уничтожению и крушению творения рук своих.
Помолчав, ни на кого не обращая внимания, его проникновенный голос задевал душу и сердце болящих.
— Криком плакали доярки, когда резали стельных коров, матерились нещадной бранью мужики, когда рушили доильные агрегаты, растаскивали по дворам технику. Лили горькие слезы по порушенным скотным дворам, кошарам. Даже общественные бани не пожалели. Как-то до школ не добрались, но они теперь сами падают.
Прислушался Анатолий Георгиевич — не шаги ли врача — и продолжил:
— Зато на порушенном стали строить храмы, как бы утверждая: государство, в котором много церквей — народ должен быть нищий.
Ополоумели люди от внедренного чувства собственной никчемности, а, проснувшись назавтра — есть, пить надо и как побитая собака, взял каждый в руки что осталось и поплелся добывать харч.
Падают под топором, исходя слезами, березы на Розаевой гриве, гроздьями малиновой красоты бьется оземь рябина, россыпью черных глаз падает в Бухаровом логу на камни черемуха. И все для того, чтобы собрать плоды или почки, да сдать перекупщику: кто на кусок хлеба, кто на бутылку самогонки, как маньяк бьет красавицу по голове, чтобы без труда изнасиловать.
В лесах досягаемости Бийского лесхозтехникума за весну и осень стало возникать по 280 пожаров. Только на их ликвидацию нужно полмиллиона рублей. А сколько бы на них можно произвести посадок? Нанесенный лесу ущерб пожарами, незаконными порубками, нарушением правил отпуска древесины никто не подсчитывал. Кроме того, многие пожары сделаны специально, чтобы строевой лес срубить как сгоревший, да продать подороже.
В пойме реки Неня местечко Гребенщиково безжалостно расстреливают привыкших к людям почти домашних лосей. И если этот красавец да хозяин тайги — медведь — где и сохранились, то только бездорожье, а не доброта людская оставила их.
Почти не осталось коз, овец — трудно и дорого стало прокормить, да посредники-спекулянты обирают селянина. Они диктуют условия, а униженный, бесправный крестьянин вынужден отдавать им за полцены.
Недоступны стали санатории, дома отдыха и туристические походы, а дети не знают слов «пионерский лагерь» или «коллективные места отдыха и труда».
Наша палата превращалась в «Ленинскую комнату». Обычно заходили из соседних, не перебивая, присаживались на койки и внимали тихому голосу сельского пророка.
— Правительство тратит на закупку малокачественного продовольствия из-за рубежа в девять раз больше, чем выделяет на поддержку собственного аграрного сектора. Чье это правительство?
Ни к кому не обращаясь задавал он вопрос.
— Тонна заграничного мяса лишает работы одного селянина, значит ежегодно выбрасывают в безработные пять миллионов российских граждан. Упала урожайность и засеваемая площадь: ниже, чем в военные годы, когда боронили на коровах. Забыта напрочь селекционная работа и научные поиски.
И, как бы обращаясь к новому, вошедшему в палату:
— Ввозится даже рыбная продукция. Мы уступили не только мировой океан, но и в наших водах хозяйничают чужеземцы, а добыча собственным рыбным флотом сократилась в четыре раза.
Целое поколение вырастили на безделии, а воспитали на героике воровства и грабежа. Работать не умеют и не желают. Непробудная пьянь от безысходности и жирующие на их горе помещики. Деревни гибнут и исчезают вовсе.
Вдруг Россия возжелает самостоятельности, да нас заморят голодом и болезнями, обложив по всем направлениям блокадой! — заканчивал он в ожидании доктора.
Нарушено в мозгу химическое равновесие, вызывая депрессию людского сознания.
Временно тухнет светило на закате, расстилая длинные волосы тусклых облаков.
Раздается песня, хватающая за душу, сладкая, как было до заката: беззаветно, весело, счастливо.
Вернуть, вернуть все. Взять лучшее из прошлого и отринуть алчность из этого. Но будут плакать и рыдать современные правители, а вы не верьте их мольбам, ибо это жажда по сладкой жизни.
