— Какую бабу?
— Ну, ту, которая генералу звонила.
— Помню. Так что?
— Она сегодня у него на приеме была. Утверждает, что это кто-то из наших за нее вступился. Генерал специально у всех начальников отделов спрашивал об этом случае, но никто не признается.
— Вот дурка, — засмеялся Самопалов. — И чего тут скрывать-то?
Александр на этот разговор не обратил внимания. Он и не подозревал, что речь идет о нем.
11.11.1994 г. ПЯТНИЦА.
Москва. Управление. Кабинет Максимчука.
— Саня, зайди-ка ко мне! — Струшников был, как всегда, лаконичен. — И передай остальным нашим, чтобы через полчасика тоже подтянулись ко мне в кабинет.
— Понял, Палыч. — Максимчук опустил трубку и с деланным недовольством оторвался от бумаг. — Начальство требуют-с, — сообщил он Поспелову.
Курсант заканчивал стажировку и сейчас корпел над отчетом. Он посмотрел на Александра едва ли не с завистью — тот заимел право оторваться от бумаг на вполне законном основании.
— А минуток через тридцать и вас приглашают, — выдержав паузу, добавил Александр.
Сергей довольно ухмыльнулся.
Струшников встретил Максимчука с чуть насмешливым прищуром обычно холодно-непроницаемых глаз. Будто впервые его увидел, оценивающе скользнул взглядом по его ладной фигуре. Будто женщину осмотрел. Впрочем, нет, усмехнулся про себя Максимчук: мужчин оглядывают с головы до ног, а женщин с ног до головы…
— Садись, Саня, небольшой разговор есть. Интимный, так сказать. Несколько даже пикантный.
Озадаченный преамбулой, Александр сделал вид, что его ничем не проймешь. Непринужденно опустился в кресло. Закинул ногу за ногу. Приготовился слушать. Но первая же фраза начальника сбила с него самоуверенность, едва не повергла в шок.
— Ну-ка расскажи мне, краса и гордость московской милиции капитан Максимчук, Александр свет-Григорьевич, кто такая Валентина Сараева? Или Сарыева, как тебе ее привычнее, очевидно, именовать…
Максимчук ошарашенно вытаращился на Струшникова.
— А ты откуда ее знаешь, Палыч?
— Саня, должен тебя предупредить, что сейчас идет вполне официальный разговор. Пусть без протокола и магнитофонной записи…
— Владимир Павлович, вы мне можете объяснить, что случилось?
…А случилось вот что.
В этот день генерал в Доме журналистов проводил пресс-конференцию. Все шло нормально, газетчики привычно терзали его вопросами, щеголяли осведомленностью, пытались спровоцировать на дополнительную информацию… В общем, все шло как обычно.
Пока не подняла руку одна из присутствующих журналисток. Елена Яковлевна, очаровательная начальник пресс-службы Управления, естественно, предоставила ей слово. А та озадачила своим вопросом:
— Расскажите, пожалуйста, подробности проведенной в Грозном операции по освобождению взятого в заложники юноши, сына богатого еврея- коммерсанта.
По ряду соображений информацию об этом случае в сообщения для прессы не включали. Генерал скосил взгляд на Елену Яковлевну. Та чуть пожала плечами: не знаю, мол, откуда ушли сведения.
Собравшиеся журналисты между тем насторожились — заявка была интересной.
— Да, такая операция была проведена, — ответил уклончиво генерал. — К сожалению, в интересах следствия больше я ничего по этому поводу сообщить не могу… Во всяком случае, в данный момент.
После пресс-конференции к генералу подошли несколько журналистов. Дело обычное, такая картина нередко наблюдается после подобных мероприятий. Последней, терпеливо дождавшись окончания всех уточнений, подошла к генералу и та самая девушка.
— Я, наверное, не должна была задавать свой вопрос при всей аудитории…
— Ну что вы, — великодушно слукавил генерал. — У нас сейчас для прессы полная открытость. Просто в интересах дела мы не всегда можем…
— Я понимаю. У меня к вам имеется личная просьба.
— Весь к вашим услугам. — Уставший от общения с «четвертой властью» генерал, мечтая, чтобы все поскорее закончилось, изо всех сил старался казаться любезным.
— В освобождении этого парня принимал участие ваш сотрудник. К сожалению, я не запомнила его фамилию. Украинская какая-то. Зовут его Саша. Вы не могли бы передать ему мой телефон?
Она протянула генералу свою карточку. Тот озадаченно нахмурился — с подобными просьбами к нему до сих пор не обращались.
Генерал в этой жизни повидал немало, его трудно чем-либо удивить. Но тут подрастерялся. Покрутил лаковую бумажку в руках, не зная, что ответить. Потом проговорил:
— Простите, я не очень понимаю…
— Да что тут непонятного? — с досадой выпалила журналистка. — Я обидела его. Я потеряла его. А он гордый, он не станет меня искать. И он не знает, как искать меня. А я на все подряд пресс-конференции в последнее время хожу, и на каждой задаю этот вопрос. Потому что тоже не знаю, как и где искать его…
Генерал по-прежнему молчал, мало что понимая в сумбуре ее слов.
— Ну хорошо, хорошо, я передам, — наконец ответил он. — Просто передать и все?
— Нет, не все. — Валентина подняла глаза на генерала. На мужчину глядели два осенних озерца. — Передайте, пожалуйста, что я его люблю…
И она выбежала из просторного зала с расставленными овалом столами.
Генерал повернул лобастую голову к начальнику пресс-службы:
— Елена Яковлевна, вам доводилось когда-нибудь передавать подчиненным, что их кто-то любит?.. Мне лично нет. А ведь Максимчук, паршивец, женат… Пораспустились, понимаешь, политотдела на них нету! В блаженной памяти времена за такие признания он бы в парткомиссию на ковер точно угодил бы. А сейчас — демократия…
— Так это хорошо или плохо? — чуть усмехнулась Елена Яковлевна.
— Да кто его знает? — после паузы раздумчиво произнес генерал. — С одной стороны, конечно, хорошо, что некому теперь в чужую постель подглядывать. А с другой… Ну разве это дело, когда сотрудник едет на ответственное задание, а сам… любовь крутит, в общем.
Генерал оборвал себя на полуслове, начал складывать в папку бумаги. А потом вдруг улыбнулся. Немного смущенно улыбнулся и сказал:
— Вы знаете, Елена Яковлевна, мне, естественно, никогда женщины через начальников не передавали таких признаний. Времена не те были… Не то чтобы я завидую, но что-то в этом есть… Это ж надо, какую бабу окрутил… И как! Нет, все же позавидовать можно!.. Ну, я тебе, ловелас хохляцкий, покажу любовь!
…Струшников бросил на стол лаковую карточку. Максимчук взял ее в руки. Под фамилией «Сараева» была приписка от руки: «Там они меня звали на свой манер «Сарыева».
— Так кто она такая?
— Как вам сказать…Журналистка одна. Мы с ней в Грозном познакомились.
— Понятно. И вы с ней… — полковник выждал многозначительную паузу.
— Был грех, — понурился Максимчук.
— Понятно…
Струшников побарабанил пальцами по столу.
— Даже не знаю, что и делать-то с тобой, — сказал он. — Взгреть бы тебя на полную катушку. Да неохота шум поднимать из-за твоих амурных похождений. Еще, чего доброго, до жены дойдет, так она ко мне же прибежит жаловаться. Да и формулировки такой нынче нету: «За аморальное поведение…» Но выговорешник я тебе запишу, будь уверен. И придумаю за что. Примерно так: за действия, которые могли привести к срыву выполнения задания. Вот так вот!
— Мне звание получать, — не поднимая головы, напомнил Александр.
— Звание ему получать, — беззлобно передразнил Струшников. И добавил другим, понимающе-мужским тоном: — Хоть хороша подруга-то? А? Будешь звонить?..
Максимчук неопределенно пожал плечами.
— А если честно?
Максимчук, не поднимая головы, кивнул.
— Ну смотри у меня, кобелина!..
В дверь постучали. Вошли Олег Самопалов, Сергей Поспелов, остальные ребята. Шумно рассаживались на стульях.
— Значит, так, товарищи, — громко произнес Струшников. — Первым делом хочу сказать, что небезызвестный нам гражданин Губерман Яков Семенович взят под стражу. Срок ему, похоже, светит немалый. Второе…
