— На семьдесят пять процентов вооружены винтовками типа «СВТ». Остальные трёхлинейками и «ППШ». миномётный дивизион — три батареи по четыре миномёта калибра пятьдесят миллиметра в каждой. Кроме того, в дивизионе два миномёта калибра восемьдесят миллиметров. В каждом батальоне по миномётной роте по шесть миномётов калибра пятьдесят. В бригаде двенадцать противотанковых ружей. Противогазов нет.
— Противогазы вам на хер не нужны… — буркнул Курочкин. — Лучше по лишней обойме возьмете.
— С продовольствием как? — спросил Тарасов.
— Тыловик что скажет? — повернулся Курочкин к интенданту первого ранга Власову.
— Паек на три дня выдан. Остальное зависит уже не от меня… — пожал тот плечами.
— А от кого? — удивился комфронта. — От меня, что ли?
— От авиации, товарищ генерал-лейтенант. Только от авиации.
— Авиация будет. Полковник! Почему в доме холодно?
Дремавший в углу худощавый адъютант вздрогнул как от удара и, просыпаясь на ходу, выскочил из избы. Через минуту за окном послышался его начальственный мат…
— Авиация будет. «ТБ-3» и «уточки». Тридцати самолётов будет достаточно, — продолжил Курочкин. — Подполковник Тарасов, как поняли задачу? Доложите…
Тарасов снова встал:
— Переходим линию фронта. Сосредотачиваемся в районе Малого Опуева на болоте Невий Мох. Соединяемся с двести четвертой бригадой подполковника Гринёва. Затем уничтожаем аэродромы в районе Гринёвщины. После этого атакуем Добросли, где уничтожаем штаб немецкой группировки…
Доклад Тарасова был прерван грохотом дров, брошенных бойцом возле печки.
— Продолжайте, — поморщившись, сказал Курочкин.
— После этого, вместе с бригадой подполковника Гринёва двигаемся в сторону реки Бель, где и идем на прорыв. Товарищ генерал-лейтенант… Хотелось бы уточнить вопрос. Кто из нас будет осуществлять общее руководство операцией в тылу противника?
Тарасов понимал, что выглядит сейчас карьеристом и дураком, поднимая такой вопрос первым. Но успех всей операции, как думалось ему, зависел от этого не меньше, чем от проблем снабжения.
Но комфронта понял Тарасова по-своему…
— Подполковник! Что вы себе позволяете! Вы отвечаете за свою бригаду, Гринёв за свою. Координация действий будет осуществляться здесь. Здесь! Понятно? — генерал-лейтенант ударил кулаком по столешнице.
Словно в ответ на это боец уронил у печки ещё одну охапку дров.
— Пшёл вон! — рявкнул бойцу Курочкин. — Штаб фронта, а как бордель! Один себе командование выторговывает, другой дровами кидается! Ёпт! Тарасов, объясните, почему вы отказываетесь от выброски бригады самолётами?
— Павел Алексеевич… Я уже докладывал… В письменном виде, между прочим…
— Дерзите, Тарасов, ой, дерзите…
Тарасов заиграл желваками:
— Зима. Глубина снежного покрова в среднем достигает метра. По такому снегу будет затруднительно собрать бригаду в течение ночи. Поэтому предпочтительнее переходить линию фронта между опорными пунктами немцев.
— Вам, конечно, виднее, — Курочкин слегка остыл. Помолчал. Подумал. И сказал:
— Выход бригады назначаем на девятое марта. Послезавтра. Вопросы есть? Вопросов нет. Все свободны.
Тарасов и Гринев переглянулись. Комбриг приложил руку к голове и, четко развернувшись, почти печатая строевой шаг, вышел из избы, вслед за командирами штаба.
Десантники не всегда падают с неба.
Хотя бригада и готовилась, ещё в Зуевке, к прыжкам, линию фронта бригада переходила на лыжах. Да, по честному, какая там линия фронта? Все представляли ее огненной дугой, ощетинившейся злыми пулемётными очередями и тявканьем миномётов. А тут немцы сидели в опорных пунктах — бывших деревнях. И, как правило, вдоль дорог. Потому как Демянский край — это сплошные болота. Незамерзающие. Только сверху метровый слой снега. Вот по нему десантники и шли на лыжах в рейд по немецким тылам.
Ночь. Мартовский легкий морозец. Белые призраки на белом снегу.
— Витек, постой…
— Ну чего там? — раздраженно обернулся сержант Витька Заборских.
— Крепление, будь оно не ладно…
— Почему перед выходом не проверил? — зло спросил командир отделения.
— Да проверил я! — шёпотом возмутился рядовой Шевцов. — Пружина натирает чего-то…
— Не ори! — свистяще ответил сержант, — Чего она у тебя там натирает?
— Да пятку…
— Разворачивайся и ползи назад. В расположение! Мне криворукие и косоногие тут не нужны. Сказал же ещё вчера — все подогнать! — сержант окончательно разозлился.
— Да подогнал я, Витек! Ботинки промокли, блин… Внизу вода сплошняком!
— Обратно, говорю, ползи!
— Не поползу! — набычился Шевцов. — У меня, между прочим, взрывчатка. И что я там скажу?
— А что я лейтенанту скажу, если ты, скотина, все отделение тормозишь, а значит, всю роту!
— Ещё всю бригаду, скажи… — обозлился Шевцов, дергая что-то под снегом.
— Вань, бригада — это мы!
— Скажешь, тоже…
— А кто ещё?
Шевцов ничего не ответил, яростно дергая пружину крепления, впившуюся в промокший задник правого ботинка и натиравшую сухожилие. Кажется, ахиллово? Так его доктор на санподготовке называл?
— Ладно, Вить… Пошли. На привале посмотрю. Поможешь?
— Помогу. Только до привала ещё как до Берлина раком.
— Доберемся и до Берлина.
Слева взлетела немецкая ракета.
Немцы их пускали экономно. Все-таки в котле сидели. Обычно не жалели ночью ни освещение, ни патроны. А здесь сидят как мыши. Раз в пятнадцать минут запускают. Ещё реже шмальнут куда-то очередью. Или того смешнее — одиночным. Больше намекая нашим — не спим, не спим! Нечего к нам за языками лазать!
А мимо почти три тысячи человек в белых маскхалатах в тыл проходят!
«Блин, как же все-таки тяжело идти!» — подумал Заборских, утирая пот с лица. Шли они на лыжах охотничьих. Широких — с ладонь. По целику на них не бегают. Ходят, высоко поднимая ноги. Колено до пояса. На каждому шагу. И так пятнадцать километров…
Под утро поднялась метель.
Идти стало сложнее. Но зато, хоть как-то следы заметало… Впрочем, после такого стада:
— четыре отдельных батальона;
— артминдивизион;
— отдельная разведывательно-самокатная рота;
— отдельная саперно-подрывная;
— рота связи;
— зенитно-пулемётная рота;
Две тысячи шестьсот человек в промежутке между двумя опорными пунктами — Кневицы и Беглово — а это всего лишь пять-шесть километров поля.
Впрочем, метель не помогла…
Когда рассвело, бригада устроилась на дневку…
— Шевцов, что у тебя с креплением?
— Не только у него, сержант, — откликнулся ефрейтор Коля Норицын. — Почитай, пол-отделения маются. А то и пол-роты. А, стал быть, и пол- бригады.
Заборских ругнулся про себя. Несмотря на морозную зиму — в феврале до минус сорока двух доходило — болота так и не замерзли.
Десантники проваливались до самой воды — сами здоровяки и груз у каждого — пол-центнера.
Сначала думали идти в валенках. Хотя днем и припекало уже по-весеннему, ночью мороз трещал, опускаясь до двадцати пяти, а то и тридцати. Но потом комбриг приказал идти в ботинках. А крепление по ботинку скользит, сволочь, и начинает по сухожилию ездить вверх-вниз. Некоторые уже пластырями потертости заклеивают.
— Все живы? — подошёл комвзвода, младший лейтенант со смешной фамилией Юрчик.
— Так точно, товарищ командир! — козырнул Заборских. — Только вот…
— Знаю, — оборвал его комвзвода. — Решим этот вопрос. Пока отдыхайте. Костры не разводить. Не курить. Паек не трогать.
— А как тогда отдыхать? — спросил кто-то из десантников.
