качестве национал-социалиста4.
Это полностью соответствовало сделанному в том же номере журнала заявлению рейхсфюрера Всеобщего объединения врачей-психотерапевтов, проф. д-ра медицины X. Геринга: 'Общество предполагает, что все его члены, выступая письменно и устно, проработали со всей научной серьезностью и признали в качестве основы своей деятельности основополагающую книгу Адольфа Гитлера 'Моя борьба'. Общество хочет участвовать в деяниях народного канцлера, направленных на воспитание у немецкого народа героического, жертвенного мышления' (S. НО).
Ференци, высокоодаренный ученый и превосходный человек, ясно видел жалкое состояние терапии. Он искал решение проблемы в телесном. Он развивал 'активную технику', изучая состояния телесного напряжения, но не знал невроза застоя и избегал воспринимать всерьез теорию оргазма.
Жалкое состояние терапии чувствовал и Ранк. Он понимал стремление к покою, к возвращению в материнское лоно. Он неправильно воспринимал страх людей перед жизнью в этом ужасном мире и истолковывал его биологически как родовую травму, которая должна быть центральным пунктом невроза. Вопрос о том, почему люди стремятся вернуться из действительной жизни в спасительную материнскую утробу, не приходил ему в голову. Он оказался в конфликте с Фрейдом, по-прежнему придерживавшимся теории либидо, и покинул ряды его приверженцев.
Все терпели крушение, сталкиваясь с вопросом, определяющим каждую психотерапевтическую ситуацию: где и как должна разместиться естественная сексуальность больного, освобожденная от вытеснения? Этот вопрос у Фрейда не только не был поставлен хотя бы в самых общих чертах, но, как позже выяснилось, само отношение к нему было нетерпимым. В конце концов сам Фрейд, избегая этого центрального вопроса, создал громадные трудности, возникшие с постановкой проблемы стремления к страданию и смерти и трактовкой ее как биологической потребности человека.
Такие вопросы не поддавались теоретическому решению. Примеры Ранка, Адлера, Юнга и т. д. не позволяли делать утверждений, которые не были до последних деталей обоснованы клиническими результатами. Существовала опасность впасть ради удобства в упрощение всего комплекса проблем, сказав: все, что нужно больным, если прежде они соблюдали воздержание, - это начать жить половой жизнью, поощрять онанирование, и все будет в порядке!
Таким образом, аналитики пытались ложно истолковать мою теорию генитальности. Действительно, именно так говорили тогда своим пациентам многие врачи и психиатры. Они слышали, что Фрейд возлагал ответственность за неврозы на сексуальный застой, и позволяли пациентам 'удовлетворяться'. Они пытались применять 'быстрое лечение', упуская из виду тот факт, что невроз характеизуется как раз неспособностью к удовлетворению. В 'оргастической импотенции' заключалась суть хотя и просто звучавшей, но на деле очень сложной проблемы. Мое первое наблюдение говорило, что генитальное удовлетворение ликвидирует симптомы. Клинический опыт учил, что генитальная энергия в необходимом объеме наличествует лишь в исключительных случаях. Приходилось искать механизмы, с помощью которых она связывалась, и места, где происходило это связывание или куда она ошибочно направлялась. Болезненное стремление к разрушению, просто злобность человека представляли собой пример такого биологически ошибочного направления генитальной энергии. Была необходима большая работа, строгая с теоретической точки зрения, чтобы прийти к этому выводу. Агрессия больных была направлена по ложному пути, отягощена чувством вины, оторвана от реальной деятельности и большей частью с трудом вытеснялась.
Учение Фрейда о первоначальной биологической деструкции затрудняло решение проблемы. Ведь если явления садизма и жестокости, повседневно наблюдаемые у людей - будь то вытесненные или высвобожденные, - представляют собой выражение биологической, то есть естественной, движущей силы, то возможность лечения неврозов становится весьма проблематичной, в том числе и в столь высоко ценимой культурной перспективе. И если влечение к самоуничтожению задано биологической природой человека, то остается лишь перспектива взаимного уничтожения людей, а неврозы - чисто биологическое явление. Если так, то для чего же мы работаем психотерапевтами? Мне хотелось обрести ясность и не заниматься умственными спекуляциями. За этими высказываниями проявлялись аффективные стремления отгородиться от правды.
Мой опыт указывал определенный путь, ведший к практической цели - к пониманию того, что сексуальный застой является следствием нарушения функции оргазма. Неврозы, в принципе, излечиваются с помощью устранения источника их энергии - сексуального застоя. Этот путь вел через скрытые и опасные области. Генитальная энергия была связана, скрыта, искажена по-разному и в разных участках организма. Официальный мир объявил эту тему вне закона. Методы исследования и терапии приходилось извлекать из того жалкого состояния, в котором они прозябали. От скатывания на опасные ложные пути могли застраховать только соответствующая теория, пригодная для исследования и управления сексуальной энергией, и динамический метод психотерапии. Такими теорией и методом, сложившимися на протяжении десяти лет, стал анализ характера, позволяющий вскрыть и поставить под контроль источники генитальной энергии. В качестве метода исследования и лечения он имел четыре задачи:
1. Осмысление деталей человеческого поведения, в том числе при половом акте.
2. Преодоление и понимание человеческого садизма.
3. Исследование истоков проявлений душевных заболеваний, коренящихся в периоде до детской генитальной фазы. Надо было выяснить, каким образом негениталъная сексуальность препятствует развитию генитальной функции.
4. Исследование социальных причин генитальных нарушений. Я считаю целесообразным начать изложение со второй задачи.
4. Деструкция, агрессия и садизм.
Понятия 'деструкция', 'агрессия', 'садизм' и 'влечения к смерти' употреблялись в психоанализе в высшей степени нечетко и вперемешку. Агрессия казалась идентичной деструкции, которая в свою очередь воспринималась как влечение к смерти, обращенное против внешнего мира. Садизм же оставался первоначальным частным влечением, которое начинает проявляться на определенной ступени сексуального развития. Я пытался оценить человеческие действия, обобщаемые понятием 'ненависть', с точки зрения их происхождения и направленности. В клинической работе я никогда не рассматривал влечение к смерти, волю к смерти как изначальный инстинкт, подобный сексуальности или потребности в пище. Все проявления душевного состояния, которые могли быть истолкованы как проявления 'влечения к смерти', оказывались продуктами невроза. Так обстояло дело, например, с самоубийством, которое могло представлять собой неосознанную месть кому-то другому, с кем себя отождествлял самоубийца, или попыткой уйти от чрезвычайно сильного раздражения, вызванного слишком запутанной жизненной ситуацией.
Свойственный больным страх смерти можно было объяснить, как правило, страхом кастрации, а тот, в свою очередь, - генитальным страхом. Впрочем, аналитики, изучавшие влечение к смерти, часто смешивали страх и влечение. Прошло примерно восемь лет, пока мне стало ясно, что страх смерти идентичен неосознанному страху оргазма, а мнимое влечение к смерти, стремление к разрешению, к Ничто представляет собой неосознанное стремление к снятию оргастического напряжения. Следовательно, я не 'обобщил учение об оргазме слишком быстро и схематично'.
Деструктивный импульс появляется в живом существе в том случае, если оно хочет уничтожить источник опасности. Тогда разрушение или умерщвление объекта является биологически осмысленной целью. В качестве мотива выступает не первоначальное удовольствие от деструкции, а заинтересованность 'влечения к жизни' (я намеренно использую выражение, обычное для того времени) в том. чтобы обойтись без страха и сохранить 'Я' в целом. В опасной ситуации я уничтожаю то, что порождает ее, потому что хочу жить, не испытывая страха. Влечение к деструкции начинает служить первоначальной биологической воле к жизни. Воля к жизни сама по себе не означает стремления достичь сексуального удовольствия, даже если избавление от неприятного ощущения и подобно переживанию удовольствия.
Это важно для понимания многих основных положений сексуальной экономики. Она отрицает изначально биологический характер деструктивности. Один зверь убивает другого не потому, что это доставляет ему удовольствие. Это было бы садистским убийством ради наслаждения. Он убивает из-за голода или угрозы своей жизни. Следовательно, и деструкция проявляется как функция живого на службе у изначального влечения к жизни.
Агрессия в строгом смысле слова не имеет ничего общего ни с садизмом, ни с деструкцией. В буквальном смысле это слово означает 'приближение'. Любое положительное проявление жизни агрессивно, будь то действие ради сексуального удовольствия или деструктивное действие, проникнутое ненавистью. Садистское действие агрессивно точно так же, как и добывание пропитания. Агрессия есть проявление жизни мышц, системы движения. Эта поправка весьма важна для оценки ограничения в воспитании детей. Постоянное торможение их двигательной активности, осуществляемое поистине уничтожающим образом, которое вынуждены терпеть наши дети, проистекает из отождествления понятий 'агрессивный' и 'злой' или 'сексуальный'. Целью агрессии всегда является осуществление удовлетворения какой-либо жизненно важной потребности. Тем самым агрессия - не влечение в собственном смысле слова, а необходимое средство для возбуждения любого влечения. Агрессивным является влечение само по себе, так как напряжение толкает к удовлетворению. Поэтому существуют деструктивная, садистская, двигательная и сексуальная агрессивность.
Если агрессивная сексуальность не имеет возможности найти удовлетворения, то все же сохраняется стремление к его достижению. Тогда возникает импульс, направленный на получение удовольствия любыми средствами. Агрессивная нота начинает заглушать любовную. Если цель достижения удовольствия полностью исключена, стала бессознательной или связана со страхом, то агрессия, которая первоначально представляла собой только средство, сама становится действием, разряжающим напряжение. Она приятна как проявление жизни. Так возникает садизм. Из-за утраты подлинной цели жизни развивается ненависть, самая сильная в тех случаях, когда встречаются препятствия любви или стремлению быть любимым. Вытекающее из ненависти стремление к уничтожению превращается в сексуальное действие, чему соответствует, например, убийство на почве полового извращения. Его предварительным условием является полная блокировка способности испытать естественное генитальное наслаждение. Тем самым садизм как половое извращение является смешением изначальных сексуальных импульсов со вторичными деструктивными. В животном царстве оно отсутствует и представляет собой лишь приобретенное свойство человека, вторичное влечение.
Каждый вид самостоятельно проявляющегося деструктивного действия является реакцией организма на невозможность удовлетворения какой-либо жизненно важной потребности, прежде всего сексуальной.
В 1924-1927 гг., когда эта ситуация стала мне ясна в общих чертах, я еще пользовался в своих публикациях выражением 'влечение к смерти', чтобы не
