— Ну-ка, выловите его!
Жан приготовился нырнуть. Но раздался свисток старшего матроса.
— Греби, ребята! Есть дела поважнее, чем вылавливать деревяшки… Вперед!..
Весла с шумом ударили по воде, и мужество вернулось к несчастному. Надежда придала сил. Морена поплыл дальше, к форту Игольный, возвышавшемуся впереди гигантской стеной…
И вдруг кромешная мгла накрыла его: какой-то неожиданно возникший впереди предмет закрыл вид на форт. То была огромная шлюпка. Она шла на приличной скорости и с глухим ударом наскочила на Жана. Один из матросов перегнулся через борт.
— Это буй, — раздался его голос.
Шлюпка двинулась дальше. К несчастью, весло снесло с головы колпак, беглец не успел нырнуть. Бритая голова мелькнула на поверхности.
— Вот он! — крикнул матрос. — Греби туда!..
Жан торопливо нырнул и, пока разбросанные по гавани шлюпки собирались по свистку в одно место, ему удалось проплыть под водой небольшое расстояние вдоль отмели, преграждавшей вход в Карантинную гавань. Отмель пролегала с правой стороны от подхода к главному рейду, а Коричневый мыс лежал слева. Но, надеясь сбить преследователей с толку, беглец продолжал плыть в направлении, ему не нужном.
Он должен был во что бы то ни стало добраться до места, на которое указал марселец. Проплыв несколько саженей в противоположную сторону, Морена снова взял прежний курс. Шлюпки продолжали сновать по морю; то и дело приходилось нырять. В конце концов, ловко маневрируя, Жан сбил преследователей с толку и отплыл от них на безопасное расстояние.
Но, может, уже поздно? Измотанный борьбой с людьми и стихией, несчастный чувствовал, что слабеет. Силы покидали его; глаза закрывались; стала кружиться голова; руки несколько раз безвольно опускались, а отяжелевшие ноги тянули в бездну…
Каким чудом выбрался он на берег? Непонятно! Ноги вдруг коснулись земли. Жан встал, сделал несколько неуверенных шагов, вышел из воды и упал без чувств; но волны уже не достигали пловца.
Придя в себя, беглец увидел человека, склонившегося над ним; тот прижимал к его губам флягу с водкой.
VII
Местность к востоку от Тулона, покрытая лесами, пересеченная горами, оврагами, реками и ручьями, давала хорошие шансы на спасение. К тому же Морена был уже на твердой земле и мог надеяться, что свобода распахнет перед ним свои врата. Вместе с надеждой вновь пробудилось любопытство: кто этот благородный человек, его покровитель? Может, марсельцу для какого-нибудь сомнительного дела нужен именно каторжник: отважный парень, готовый пойти на все? В таком случае он ошибся: Жан не преступник.
— Вам уже лучше? — спросил господин Бернардон, выждав некоторое время. — Идти в силах?
— Да, — приподнялся Жан.
— Тогда надевайте вот это крестьянское платье. И — в путь! Нельзя терять ни минуты.
Было одиннадцать вечера. Два человека двинулись вперед по холмистой местности, избегая проторенных троп. Когда царившая вокруг тишина нарушалась шумом шагов или скрипом колес повозки, они тут же бросались в овраг или в лес. Хотя, переодевшись, беглец стал неузнаваемым, он тем не менее опасался внимательных взглядов: одежда у него была явно с чужого плеча.
К тому же премия, которую власти всегда назначали за поимку каторжника, делала глаза крестьян более зоркими, ноги — быстрыми, а руки — цепкими. Любого беглого, несмотря на маскировку, можно было узнать без труда: свыкшийся с кандалами, он чуть заметно волочит одну ногу, а на лице лежит извечная печать тревоги.
После трех часов ходьбы по знаку господина Бернардона путники остановились. Марселец достал из сумки, висевшей через плечо, немного еды, которую они с жадностью уничтожили, устроившись посреди густого кустарника.
— Теперь укладывайтесь спать, — сказал марселец. — Путь далек, следует набраться сил.
Ему не пришлось повторять приглашение: растянувшись прямо на земле, Жан забылся тяжелым сном.
Было уже светло, когда господин Бернардон разбудил его. И они сразу двинулись дальше. Теперь эти двое шли спокойно. Им уже не приходилось скрываться — нужно было просто не попадаться на глаза; не требовалось избегать посторонних взглядов — следовало только не выставлять себя напоказ.
К полудню беглецу почудился где-то сзади конский топот. Жан поднялся на пригорок и стал всматриваться в даль, однако дорога петляла и заметить что-либо не представлялось возможным. Тогда Морена лег и приложил ухо к земле. В тот же миг на него набросился его спутник и ловко связал несчастного, заткнув ему кляпом рот.
Скоро показались двое жандармов на лошадях. Они поравнялись с господином Бернардоном, крепко державшим ошеломленного пленника.
— Эй, приятель! Что это значит? — спросил один из жандармов.
— Беглый каторжник, господин жандарм. Я его только что захватил, — ответил господин Бернардон.
— Ну и ну!.. — вырвалось у жандарма. — Уж не того ли, что сбежал сегодня ночью?
— Может быть. Во всяком случае, не упущу!
— Вас, приятель, ожидает награда.
— Не откажусь. Но это не считая платья. На нем одежда крестьянина, а не каторжника. Думаю, получу и ее.
— Не нужна ли помощь?
— Право же, нет! Сам управлюсь.
Жандармы поскакали дальше, и путы с Жана Морена были сброшены.
— Вы свободны, — сказал незнакомец. — Теперь идите туда. — Он показал на запад. — Смелее, и никого не бойтесь. К ночи будете в Марселе. Найдете в старом порту трехмачтовый барк «Мария Магдалина», отплывающий в Чили на Вальпараисо. Капитан в курсе дела и возьмет вас на борт. Ваше имя теперь Жак Рено — вот документы и золото. Попытайтесь начать жизнь сначала. Прощайте.
Жан Морена не успел ничего ответить: господин Бернардон скрылся за деревьями, оставив беглеца одного на дороге.
VIII
Жан долго стоял неподвижно, потрясенный развязкой своего таинственного приключения. Почему покровитель, устроивший ему побег, бросил спасенного одного? Что заставило незнакомца проявить такое участие в судьбе заключенного, не представлявшего никакой ценности? А он, неблагодарный, даже забыл спросить имя своего спасителя!
Ну что ж, значит, так тому и быть! Какое теперь это имеет значение? Главное — больше не придется таскать кандалы, которые стерли до костей ноги. Остальное прояснится позже или никогда. Сейчас же ясно одно: его оставили на краю пустынной дороги, с карманами, набитыми золотом, с документами в руках, и он может полной грудью вдыхать пьянящий воздух свободы.
Морена двинулся на запад, в Марсель. Но, сделав несколько шагов, остановился.
Марсель, «Мария Магдалина», Вальпараисо, Чили, начать новую жизнь — какой вздор! Неужели он мечтал о свободе лишь для того, чтобы провести жизнь в дальних странах? Нет, нет! За долгие годы каторги он грезил только об одном месте на всем белом свете — о Сент-Мари-де-Мор и о единственном человеке на земле — Мари. От этих воспоминаний каторжные работы казались непосильными, а кандалы —
