– Да, мне кажется, что у меня не будет оснований долго задерживаться в Б.
Джен поспешила перевести разговор на другую тему.
– Вы едете отсюда в Париж? – спросила она. – А ведь говорят, что возможна война с Францией.
– Я об этом не думал, – ответил Алисон, пожав плечами, – но если такое случится, то я, конечно, вернусь, чтобы быть с вами и отвезти вас домой, когда французские войска займут Рейнскую область и всю Германию.
– Вы уверены, что результат войны будет именно таким?
– Да, а вы думаете иначе?
Джен гордо вскинула голову и убежденно ответила:
– Мы защитим свой Рейн!
– «Мы», «свой Рейн»! – повторил Алисон. – Я думал, что мисс Форест считает себя дочерью той страны, где жила и воспитывалась всю жизнь, не считая нескольких первых месяцев после рождения!
Джен так сильно закусила губы, что на них выступила капелька крови. Она была зла на себя, что не сумела сдержаться: ей не хотелось, чтобы Алисон знал, что Рейн перестал быть для нее чужим. Невольно молодой девушке вспомнился тот, кто с гордостью и любовью произносил: «Наш Рейн», и яркий румянец залил ее лицо. Пытаясь скрыть смущение, она быстро обернулась к окну и принялась рассматривать стоявшие на подоконнике цветы.
Алисон молча следил за ней взглядом.
– Кажется, вы уже приобрели здесь пронемецкие симпатии! – иронически заметил он наконец.
Джен повернулась к нему с некоторым раздражением.
– Вы ошибаетесь, Генри, – возразила она, – я чувствую себя тут тяжело и стесненно. Ежедневно и ежечасно я приношу жертву, находясь в Б. Я с трудом выдерживаю такую жизнь!
Несмотря на обычную сдержанность Джен, в ее голосе слышалась странная горячность. Алисон истолковал ее в свою пользу. Его глаза засияли торжеством, он близко подошел к молодой девушке и снова взял ее руки в свои.
– Теперь только вы сами, Джен, можете сократить срок своего пребывания здесь. Дайте мне право немедленно, а не через год назвать вас своей женой, и тогда все изменится. За одну-две недели будут закончены все формальности, и мы вместе предпримем путешествие по Европе, а если захотите, сразу же вернемся в Америку.
– Нет, нет, Генри, это невозможно! – быстро возразила молодая девушка.
Алисон выпустил ее руки, отступил на несколько шагов и мрачно повторил:
– Невозможно? Интересно знать, почему?
Джен почувствовала, что должна как-то объяснить свои слова.
– Во-первых, я еще ношу траур по отцу, а во-вторых, я обязана выполнить его желание.
– Это было ваше желание, Джен, а не мистера Фореста, – напомнил Алисон. – Я понимаю, что вы избегали официальной помолвки в то время, когда ваш отец находился при смерти, а затем наша свадьба была отложена из-за моего предполагаемого путешествия. Теперь этих препятствий больше не существует. Прошло несколько месяцев после смерти вашего отца; я случайно встретился с вами раньше назначенного срока. Для чего же нам еще ждать? Впрочем, я допускаю, что вам неприятны свадебные торжества в год вашего траура. Пусть будет так, я не стану вас принуждать, но прошу, даже требую, чтобы наши отношения не скрывались больше так тщательно, чтобы я мог открыто назвать вас своей невестой и в качестве жениха свободно посещать в доме ваших родственников.
Решительный тон Алисона, казалось бы, не допускал возражений. Любая девушка на месте Джен вряд ли сочла бы возможным не подчиниться воле жениха, но Генри забыл, что имеет дело с мисс Форест, на которую такой повелительный тон не произвел никакого впечатления. Слова «я требую» вызвали только негодование своенравной Джен.
– Вы забываете, мистер Алисон, что еще не имеете права чего-нибудь от меня требовать, – с ледяной холодностью возразила она. – Я поставила вам известное условие, вы обещали его исполнить; изменить что-либо могу только я сама, а я этого не хочу.
«Не хочу» прозвучало так непреклонно, так вызывающе оскорбительно, что, казалось, молодая девушка произнесла эти слова исключительно с целью довести Алисона до крайней степени раздражения, как она недавно уже поступила с другим человеком. Однако на этот раз ее слова возымели совсем иное действие.
Алисон несколько секунд молчал. Если бы Джен была только хороша собой, но не богата, оскорбленное самолюбие молодого человека заставило бы его дать ответ, после которого неизбежно произошел бы полный разрыв между женихом и невестой. Но Алисон всегда оставался прежде всего коммерсантом; он умел считать, а потому решил не обращать внимания на то, что считал женским капризом, и не упускать из-за него ценное приобретение для себя и своей фирмы.
– Вы неумолимо жестоки, Джен, – наконец проговорил он, – и стойки, как скала. Но пусть будет по- вашему. Я только напоминаю, что вы дали мне слово, и когда наступит срок, я так же решительно буду настаивать на его исполнении, как вы теперь отклонили мою просьбу.
Джен побледнела, но твердо и смело взглянула на своего жениха и гордо бросила:
– Мое слово равно клятве: оно ненарушимо!
– И вы повторяете это обещание по доброй воле? – спросил Алисон, вперяя взор в лицо молодой девушки.
Ему показалось, что в ее глазах мелькнуло мгновенное колебание, но оно тут же исчезло. Порывистым движением Джен протянула жениху руку и ответила:
– Да, я добровольно повторяю свое обещание! Алисон облегченно вздохнул и крепко сжал руку
