Несмотря на суровый тон этого заявления, Алиса осталась совершенно спокойной. Она уже давно ожидала катастрофы и холодно ответила:
— Я жду, папа.
— Ты знаешь, Равенсберг весь ушел в свою политическую деятельность. Теперь он и его единомышленники собираются издавать новую большую газету, партийную, разумеется, с целью проведения в жизнь консервативных интересов, борьбы с либерализмом и так далее. Все держатся пока в тайне, но я узнал об этом от Берндта. Он считает затею с деловой точки зрения безнадежной, тем более что господа политики хотят всецело завладеть им. Она потребует больших затрат, потому что они будут считать долгом чести поддерживать газету во что бы то ни стало. За субсидированием первым делом обратились к графу, и он дал свое согласие.
Алиса очень часто слышала о делах такого рода, а потому, сразу сориентировавшись, деловито заметила:
— Но для этого нужно иметь большой капитал, а мой свекор им не располагает.
— Да, он располагает только доходами с Равенсберга, которые мы довольно неосмотрительно предоставили в его распоряжение. Несмотря на это, никто не откажет ему в кредите. Бертольд — мой зять, и все знают, что ты одним взмахом пера можешь обогатить его.
— Ты отлично знаешь, что я этого не сделаю.
— Добровольно не сделаешь, но тебя могут вынудить к этому, как только я уеду. Если Равенсберг возьмет обязательство, то непременно сдержит данное слово, а ты носишь его имя и не позволишь обесчестить его, пока ты жена его сына.
Алиса, очевидно, поняла сделанный намек, но промолчала.
— Состояние, которое я дал за тобой, — твоя неотъемлемая собственность, — продолжал Морленд, — и я оградил его от всяких посягательств, если же ты добровольно пожелаешь приносить жертвы, то это уж твое дело. Я только предостерегаю тебя, что в подобные идеи можно вложить миллион и потерять его полностью. Но я не хочу влиять на тебя в каком бы то ни было отношении, решай сама.
Алиса уже давно привыкла решать все сама. Отец никогда не оказывал на нее давления и, может быть, благодаря именно этому приобрел на нее безграничное влияние. Они были друзьями, относились друг к другу с безусловным доверием, и теперь она только спросила отца:
— Что ты посоветовал бы мне, папа?
— Во-первых, немедленно решиться на что-нибудь. Если ты решительно встанешь на мою сторону…
— Да, — прозвучал твердый ответ.
— Хорошо, тогда ты предоставишь Бертольду выбор между тобой и отцом. Он должен объяснить старику, что не поможет ему в этом деле, и потребовать, чтобы отец уступил ему Равенсберг с соблюдением всех формальностей, что должно было быть сделано еще два года тому назад, а я позабочусь, чтобы в финансовом мире стало об этом известно, тогда на большой кредит графу не придется рассчитывать.
— А если Бертольд не согласится?
— Тогда он сам должен будет отвечать за все последствия. Но ты ведь останешься графиней Равенсберг даже после развода.
«Развод»! Это слово было произнесено между ними впервые, но оба, очевидно, думали о нем уже не раз, потому что Алиса только вполголоса проговорила:
— За все время нашего брака Бертольд ни разу не дал мне повода жаловаться на него.
— Я ни в чем его и не упрекаю. Тогда мы считались только с ним одним, и, действительно, лично с ним дело никогда не дошло бы до такого конфликта. С отцом мы познакомились гораздо позже. Тогда он был сама предупредительность, так как речь шла о его спасении, теперь же он почувствовал себя господином, владыкой и довольно ясно дает нам понять это. Он в состоянии принести в жертву своим интересам или, вернее, интересам прусского дворянства сотни тысяч твоего состояния. Необходимо вовремя помешать этому. Равенсберг должен быть передан Бертольду, а его отцу будет предоставлена только рента, на которую он мог бы жить.
— И ты думаешь, что мой свекор согласится на подобные условия? Никогда!
— Должен будет согласиться, — резко возразил Морленд. — Если мы предоставим его самому себе, он окажется в том же положении, в каком был три года тому назад. Уж не хочешь ли ты поддержать его? Ты жена Бертольда, что тебе за дело до его отца?
— Я хотела бы, чтобы Бертольд походил на отца, — горячо воскликнула Алиса. — Да, папа, мы с ним всегда были тайными врагами, но смотреть на него сверху вниз я не могла. При всех его недостатках в нем есть что-то значительное, солидное, даже в его неразумных поступках видна сила, энергия. В Бертольде, — и на ее губах появилась презрительная усмешка, — нет ни одной отцовской черты.
— Да, их он оставил в наследство другому, — холодно возразил Морленд.
— Другому? Что ты хочешь сказать?
— Ничего такого, что могло бы тебя заинтересовать, это только предположение. Поговорим о более серьезных вещах.
Но их разговор был прерван появлением слуги с визитной карточкой, Зигварт спрашивал, может ли мистер Морленд принять его.
— Конечно, могу, — быстро ответил американец. — Ты извинишь меня, Алиса, если я приму его здесь, у тебя? Сегодня нам вряд ли придется говорить о делах.
Алиса согласилась, и архитектор вошел. Он был удивлен присутствием графини и, поклонившись ей, обратился к Морленду:
— Простите, что отнимаю у вас время, но случилось нечто…
— Я догадываюсь, что привело вас сюда, — прервал его американец, — в газетах появилось известие о смерти Гунтрама.
— Да, это случилось так неожиданно!
Хотя Гунтрам был серьезно болен, но никто не мог ожидать такого скорого конца! А теперь в «Почте» пишут о том, какую потерю понесло искусство со смертью этого великого мастера, который своим лучшим, наиболее законченным произведением, виллой Берндта, как бы оставил нам свой прощальный привет. Все это слово в слово напечатано в «Почте».
— Знаю, я читал эту статью, — горько усмехаясь, сказал Герман.
— Всегда бываешь наказан, если что-нибудь откладываешь, — проговорил Морленд, — но в данном случае нам пришлось отложить по необходимости. Это можно было сделать только в Берлине. Смерть Гунтрама является для вас тяжелым ударом. С живым вы справились бы, но при таком исходе…
— Забудем об этом, — докончил Герман. — Начинать всю историю сначала у открытой могилы этого человека, которого все считали честным, было бы, по общему мнению, позорным оскорблением покойного, уже не могущего защищаться. Я прекрасно понимаю, что теперь ничего не смогу доказать.
— Вы относитесь к делу спокойнее, чем я ожидал, — американец был одного мнения с Зигвартом.
— Потому что должен был так отнестись. Мне остается только одно: доказать своей работой, что я мог создать подобное произведение и создал его. И я намерен это сделать.
Эти слова заставили графиню Алису внимательно прислушаться к разговору. Она окинула Зигварта вопросительным взглядом, между тем как ее отец утвердительно кивнул головой.
— Совершенно верно, и у нас вы найдете полнейшую возможность сделать это. Во всяком случае, это происшествие положит конец вашим колебаниям. Я жду, что мы…
— Вы ошибаетесь, мистер Морленд! Меня привела сюда не смерть Гунтрама. Я хотел сообщить вам, что решил остаться здесь, на своей родине, и доказать тут то, что я считаю своим долгом. Я просил отсрочки, чтобы выждать решения, от которого зависело все мое будущее.
— Оно касалось того проекта, о котором вы мне говорили? — неожиданно вмешалась Алиса.
Взгляд Германа загорелся гордым, торжествующим счастьем.
— Да, графиня, я победил! — воскликнул он.
— Я знала это! — вырвалось у Алисы, — знала еще тогда, когда вы говорили мне о своей борьбе и стремлениях. Я никогда не сомневалась в вашей победе! — и она протянула Герману руку, которую он страстно прижал к своим губам.
Это была минута полного самозабвения, выдавшая то, что было скрыто. Они забыли, что не одни в
