«Если рука человека может предотвратить опасность, то тот, кто отталкивает эту руку, бросает вызов Господу Богу, и ты это сделал! «. Эти слова, сказанные когда-то Анной, теперь раздавались в ушах Грегора. Он говорил и действовал с обычным самообладанием, но мертвенная бледность лица и угасший, беззвучный голос выдавали то, что происходило в его душе. Он сеял ветер, а пожинал бурю, и сотни людей, благосостояние которых он сознательно взял на свою ответственность из-за ненависти к одному только человеку, вправе были требовать от него своего спасения.
Священник уже не решался указывать им на небесную защиту, как того требовал его сан, он и сам не смел больше надеяться на эту защиту и чувствовал приближение кары.
В общем смятении появление молодого барона Верденфельса прошло почти незамеченным, и сам он не нашел нужным вмешиваться в дело. Он лишь поговорил со старостой, который с вполне понятной робостью спросил, найдут ли в случае необходимости убежище в замке люди, лишившиеся крова. Пауль от имени дяди ответил утвердительно и тотчас отправил записку в замок к Раймонду, а сам остался, со сжимающимся от боли сердцем следя за бесплодными усилиями верденфельсцев, борющихся со смертельной опасностью.
— Больше ничего нельзя сделать! Нам не справиться с рекой. Пойдем спасать скот да то, что можно унести из имущества, пока наши дома еще стоят. Пойдемте! — сказал Райнер, и, бросив лопату, повернулся, чтобы уйти.
Однако Вильмут загородил ему дорогу.
— Останьтесь! — прерывающимся голосом сказал он, не то приказывая, не то прося. — Мы не должны уступать, не должны жертвовать деревней! Не теряйте мужества, тогда спасение еще может, да и должно свершиться.
Райнер горько усмехнулся.
— Тогда должно свершиться чудо, а пока мы станем ждать чуда, мы совсем пропадем. Смотрите, вот разваливается насыпь, которую мы возвели с таким трудом! Ничто больше не выдерживает!
Он был прав: только что обрушился один из наиболее опасных участков берега, увлекая за собой с неимоверными усилиями воздвигнутую защиту. С грохотом полетели вниз древесные стволы, а тяжелые обломки скал река катила и вертела так, словно это были маленькие камешки.
Вильмут схватил отброшенную Райнером лопату и принялся работать, пытаясь заразить всех своим примером.
— Заделывайте пробоину! — крикнул он вне себя. — Ради Бога, держитесь! Если вода ворвется сюда, деревня погибнет!
— Ну, ваше преподобие, вы-то при этом ничего не потеряете! — с упреком сказал Райнер. — Или правительство, или «фельзенекский барон» выстроят вам новый дом, потому что Вёрденфельс не может остаться без священника. А вот нам они ничего не построят, нам придется самим о себе заботиться. Надо было нам о себе думать, когда он предлагал построить плотину, но тогда мы поверили вам, и теперь приходится раскаиваться!
Это был первый упрек, высказанный вслух по адресу священника, но его было достаточно, чтобы накопившееся в последние часы недовольство вырвалось наружу. Послышались жалобы, упреки, даже угрозы — всеобщее бедствие вмиг уничтожило прежнее послушание и годами сложившееся уважение. Перед лицом смертельной опасности люди произносили приговор, в первый раз призывая к ответу священника, к которому до сих пор питали слепое доверие.
Вильмут сделал последнее усилие, чтобы заставить людей остаться на месте. С проблеском прежней энергии он загородил дорогу колеблющимся, то заклиная, то приказывая, однако напрасно — никто не слушал его слов, к которым прежде относились как к словам оракула. Спеша последовать примеру Райнера, все бросали орудия и уходили, чтобы спасти хоть что-нибудь из своего имущества.
Грегор остался один. Он видел приближающуюся гибель деревни, слышал крики удалявшейся толпы, называвшей его виновником несчастья! У самых его ног шумел поток, набегавший все дальше на полуразрушенный берег и отрывавший от него глыбу за глыбой. А в селе все еще били в набат, на который с ужасом отзывались окрестные деревни.
Тогда наконец сломилась железная сила Грегора. Упав на колени, он простер к небу судорожно сжатые руки, и из его груди вырвался крик:
— Великий Боже! Не допусти несчастных искупить мою вину! Возьми мою жизнь, предай меня на жертву этому потоку, но спаси деревню, спаси людей! Я не могу перенести, чтобы они погибли у меня на глазах. Сделай чудо, пошли нам спасителя, помощника в нашей беде!
Однако с затянутого тучами неба лились только потоки дождя, и в ответ на эту отчаянную мольбу слышался лишь рев потока, сквозь который доносились вопли беглецов, уже бегущих к деревне.
Внезапно они умолкли, и обезумевшая толпа остановилась, словно приросшая к месту: при входе в село показался Вёрденфельс рядом с Анной Гертенштейн. Появление барона именно в ту минуту, когда всякий порядок был разрушен и люди окончательно потеряли голову, произвело поразительное действие. Перед ними стоял сам «фельзенекский барон», получивший за желание помочь им награду, след которой еще ясно виднелся у него на лбу. Пришел ли он, чтобы насладиться их несчастьем? Может быть, он из мести накликал на них беду? Или он пришел спасти их? На миг все онемели, затаив дыхание.
— Назад! — крикнул барон громким, властным голосом, который все уже хорошо знали со времени последней с ним встречи. — Что вам нужно в деревне? Опасность там, на берегу, — там и ваше место!
— Но берег обваливается! — раздалось со всех сторон. — Вода совсем близко и поднимается все выше!
— Так надо дать ей выход! Не убегайте, как сумасшедшие, а следуйте за мной! Есть средство спастись, я покажу его!
Спасение! Подобно электрической искре, пробежало это слово по толпе. Неужели у этого человека действительно была сверхъестественная сила, если он мог обещать спасение, когда все уже было потеряно? Все равно, он был тут и хотел помочь, так уж верно знал, что надо делать.
Никому другому не удалось бы остановить и образумить потерявших голову людей, но суеверие, часто грозно выступавшее против барона Раймонда, теперь оказалось его могучим союзником. Ему верили и потому слушались, и, когда он вместе с Анной направился к берегу, все без исключения последовали за ним.
Пауль немедленно присоединился к дяде, так же как и появившийся тут же управляющий Фельдберг. Они подошли к тому месту, где за несколько минут перед этим шла лихорадочная работа, и Верденфелы внезапно очутился лицом к лицу с Грегором Вильмутом. Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга. Суровый упрек замер на губах Раймонда, когда он прочел в глазах противника смертельную муку. Этот день отомстил за него его неумолимому судье. Не произнеся ни слова обвинения, барон отвернулся и подошел к самому берегу.
Анна, не видевшаяся со своим двоюродным братом с того дня, когда поспешила уехать в Верденфельс к раненому Раймонду, подошла к нему и тихо сказала:
— Мужайся, Грегор! Раймонд поможет!
Не глядя на нее и не отрывая застывшего взора от прибывающей воды, Вильмут произнес глухим, надорванным голосом:
— Разве он может сотворить чудо?
— Бывают чудеса, которые могут сделать люди, если они получат указания свыше! — серьезно сказала молодая женщина. — Посмотри на крестьян — они в него верят!
Вильмут устремил долгий мрачный взор на окружавших барона людей. Все молчали, не сводя глаз, с тревогой ожидая, что он предпримет. Проклятый, презираемый, он теперь был единственным защитником, которому они жаждали верить, а еще недавно, всесильный пастор стоял одиноко, всеми покинутый. Его самого постигла участь, которую он издавна готовил своему противнику...
Проведя долгие годы среди высоких гор, Раймонд был хорошо знаком с весенними паводками и знал им цену. Взвесив опасность, он нахмурился: опыт подсказал ему, что не позже, чем через полчаса, река достигнет деревни. Бросив еще один взгляд на высокие вершины деревьев своих собственных садов, он решительно выпрямился и указал рукой по направлению парка:
— Ломайте стену!
Никто ничего не ответил и не тронулся с места. В первую минуту люди даже не поняли приказания.
