залетевшая сюда и несколько недель, наполнявшая дом веселой болтовней и шалостями, так же неожиданно упорхнула — Инга внезапно почувствовала тоску по родине и объявила, что не может оставаться дольше. К тому же, Аксель Ганзен давно уже был в Бергене, и родители Инги, простив своей балованной любимице ее проделку, с нетерпением ждала ее домой. Итак, она уехала, а два дня спустя за ней последовал и ее верный рыцарь. Филипп Редер, объявивший Рансдаль прекраснейшим местом на всем белом свете, сделал открытие, что здесь страшно скучно и что целью его путешествия был, собственно говоря, Нордкап и что пора было направляться туда. Он воспользовался местным пароходом и отправился пока не в Дронтгейм. Инга сказала ему, что ее родители живут на даче в нескольких милях от города и что она едет к ним туда. Нельзя же было ехать вслед за ней без прямого приглашения; к тому же у него не было на примете переводчика. Редер убедился, что ему следует научиться говорить по-норвежски; объясняться в любви через переводчика, как предлагал Курт, было все-таки неудобно. К тому же неизвестно, захотят ли будущие тесть и теща принять жениха, который станет просить руки их дочери, объясняясь при помощи мимики. Поэтому Редер вернулся к своему первоначальному маршруту и сел на норвежский туристический пароход. Там он волей-неволей научится этому проклятому языку во время длительного плавания. Он рассчитывал, что после этого, высадившись на обратном пути в Дронтгейме, уже достаточно проникнется обычаями севера и представится Лундгрену в качестве достойного его зятя.
В то время как три матроса усердно работали на «Фрее», с гор спустился один из экипажей Зассенбурга. Рядом с кучером сидел егерь Рольф, а в экипаже — пожилой господин; он приказал остановиться на некотором расстоянии от городка и вышел вместе с егерем. Последний, очевидно, заранее получил наставления, потому что повел его не прямо в Рансдаль, а окольной дорогой, проходившей мимо лишь немногих самых маленьких домов; недалеко от церкви они свернули и вошли через заднюю калитку на кладбище.
Рольф вскоре указал на одну из могил и сказал вполголоса на своем ломаном немецком языке:
— Здесь! Тут и имя начертано.
Его спутник остановился и сделал ему знак уйти.
— Ждите у входа на кладбище. Если кто-нибудь из рансдальцев будет разговаривать с вами, не проговоритесь, что я здесь.
Егерь ушел, а господин подошел к указанной могиле. Это был простой зеленый холмик с большим крестом из темного камня и скромной надписью: «Иоахим Гоэнфельс».
Барон Гоэнфельс долго молча стоял у могилы брата. В его глазах застыло горькое выражение. Потом он перевел взгляд на соседний пасторат, из которого некогда получил извещение о смерти Иоахима и из которого теперь сын покойного брал себе жену.
А там в эту минуту прощались. Бернгард уезжал всего на две-три недели, но Курт уже не собирался возвращаться в Рансдаль, а хотел прямо с берега ехать домой. О том, чтобы ускорить свадьбу больше не было речи; жених не возвращался к этому вопросу, а Эриксен даже ничего не знал об этом.
Пастор простился с Куртом очень сердечно; он пожал руку ему и Бернгарду и пожелал им счастливого пути и благополучного возвращения. Он остался дома, а Гильдур пошла проводить молодых людей через сад, отделявшийся от кладбища совсем низенькой стенкой. Ей хотелось пойти с отцом в Эдсвикен посмотреть, как отойдет «Фрея» и помахать ей на прощанье платком, но Бернгард посмеялся над тем, что они собираются так торжественно провожать его на каких-нибудь две-три недели, и девушка отказалась от своего намерения.
Бернгард действительно держал себя так, как будто речь шла о разлуке на несколько дней. Он с обычным холодным спокойствием обнял невесту, поцеловал ее и сказал несколько ласковых слов на прощанье; потом они с Куртом еще раз обернулись и пошли по ближайшей дороге через кладбище, не замечая незнакомца, быстро спрятавшегося за высоким крестом. Бернгард выше поднял голову, его глаза заблестели, он весь оживился, радостно восклицая:
— Вот мы и свободны, Курт! Вольные птицы на несколько недель! Поплывем по нашему чудному синему, волнующемуся морю! Полетим на нашей «Фрее» на север! Мы оставим все неприятности позади и превратимся опять в двух веселых юнг, какими были на «Винете»! Ура!
— Вот теперь ты прежний Бернгард! — засмеявшись, воскликнул Курт. — Я впервые вижу тебя таким здесь. Ты прав, мы сжились с морем, в море мы дома, и это лучшее средство выбить дурь из головы. Да здравствует море!
Они подошли к воротам кладбища. Бернгард остановился и сказал уже серьезно:
— Иди вперед, Курт, я зайду на минутку на могилу отца, потом догоню тебя.
Курт кивнул и пошел дальше, а его товарищ повернул к могиле. Он с удивлением увидел, что кто-то вышел из-за креста, но в следующую минуту узнал министра.
— Дядя Бернгард! Ты здесь? — воскликнул он с изумлением.
— У могилы брата, что может быть естественнее, — спокойно ответил барон.
Бернгард медленно подошел и, остановившись по другую сторону могилы, произнес:
— Я не думал, что ты станешь бередить себе душу этими воспоминаниями.
— Бывают воспоминания, которых не вычеркнешь из жизни… и я не имею привычки забывать о них, — сказал Гоэнфельс. — Ты еще в Рансдале? Вы собирались уехать еще вчера; так, по крайней мере, сказал Курт, когда приходил в Альфгейм прощаться.
— Мы ждали ветра и уезжаем сегодня через два часа.
Наступила короткая пауза. Обоим эта неожиданная встреча была явно в тягость. Министр едва ли приехал бы в Рансдаль, если бы знал, что отъезд отложен, но его лицо имело обычное угрюмое выражение, когда он опять заговорил:
— Мы тоже хотим совершить экскурсию на «Орле», но едва ли встретимся с тобой. Альфред непременно хочет показать нам север.
— Альфред? Ты хочешь сказать принц Зассенбург? Он, кажется, очень хорошо к тебе относится.
— Да, как сын. Неделю тому назад Сильвия стала его невестой… Это тебя так удивляет?
Взгляд министра с некоторым удивлением скользнул по лицу племянника; он не мог объяснить себе, отчего оно дрогнуло. Но Бернгард ответил совершенно спокойно:
— Нет, Курт еще по приезде говорил, что ваши близкие этого ждут. Позволь и мне поздравить жениха и невесту.
— Благодарю! Мы объявим о помолвке, когда вернемся в Берлин; тебе я сообщаю о ней сейчас, ты же прислал мне извещение о своей помолвке, хотя и очень официальное.
— И не получил на него никакого ответа!
— Мое молчание и было ответом. Разве ты ждал, что я поздравлю тебя с таким брачным союзом?
— Действительно, не ждал; ты считаешь унижением женитьбу последнего представителя рода Гоэнфельсов на дочери рансдальского пастора?
— Нет! Я уже давно не разделяю взглядов провинциальных владельцев майоратов, считающих только свою касту привилегированной. Занимая пост, подобный моему, человек сталкивается с людьми совсем из других слоев общества; поневоле отучишься от высокомерия. Для меня имеет значение человек, а не его происхождение. Ты вполне смог бы обеспечить свою жену, хотя теперь это лишнее, так как она остается в Рансдале, в привычном для нее кругу.
Бернгард, очевидно, меньше всего ожидал таких рассуждений от дяди и был озадачен.
— Я знал тебя совсем другим.
— В таком случае ты не знал меня. Я упрекаю тебя не за выбор, а за то, что ты приносишь ему в жертву наше древнее родовое имение, принадлежащее Гоэнфельсам уже несколько веков. В Гунтерсберге все прошлое нашего рода, и это должно было сделать его священным для тебя; ты же равнодушно отдаешь его в чужие руки, бросаешь ради какой-то девушки.
— Эта девушка — моя будущая жена! — вспыхнул молодой человек. — Извини, дядя, хотя ты и занимаешь высокое положение в свете, и был женат, но о том, что касается чувств, предоставь судить другим.
Гоэнфельс очень спокойно отнесся к этому ясному намеку на его собственный брак по расчету.
— Я действительно не могу похвастать чувствительностью и никогда не испытывал ее, но мне слишком часто случалось наблюдать, как страсть овладевала другими, чтобы отбить у меня охоту оказаться в ее власти. В твои годы и с твоим характером она должна играть первую роль, и это я понял бы. Ты
