Поэтому он поспешил прекратить разговор, заявив, что им пора возвращаться в гостиницу, так как они уезжают после полудня. Они обменялись еще несколькими фразами и расстались.
Недалеко от города стояла прехорошенькая вилла с видом на бухту и гавань; здесь поселились молодые супруги Фернштейн. Лундгрены, отец и мать, сделали все, что было в их власти, чтобы как можно красивее и уютнее обставить дом своей единственной дочери. Это было прелестное гнездышко, но самым прелестным в нем была молодая хозяйка, выбежавшая навстречу своему возвращавшемуся домой мужу; он принял ее в свои объятья так, будто отсутствовал целый день, а не два часа.
— Наконец-то ты пришел! — сказала она, надув губки. — Конечно, ты прощался со своим любимым Бернгардом; значит, я должна ждать.
— А ты ревнуешь? — шутливо спросил он. — Хотя Бернгард неповинен в моем опоздании; напротив, я сократил свой визит, потому что на «Курфюрсте» были дядя Гоэнфельс с Сильвией, которые тоже приехали проститься, и я не хотел мешать им. Мне кажется, ты права, Инга, тут что-то есть.
— Я всегда права! Я догадалась, в чем дело, еще тогда, когда мы встречали министра на вокзале. Стоило только взглянуть на физиономию Бернгарда в ту минуту, когда Сильвия вышла из вагона, и на ее глаза. Но вы, мужчины, не замечаете таких моментов. Правда, ты говорил, будто она невеста принца Зассенбурга.
— Конечно. Они приняли наши поздравления на Нордкапе; но знали об этом только немногие посвященные лица. Зассенбург умер, прежде чем успели объявить о помолвке, и его внезапная смерть стоила Сильвии княжеской короны.
— И мужа, который был бы чуть ли не на тридцать лет старше нее. Мне это было бы не по душе, и, я думаю, она только покорялась честолюбивым планам отца. Во всяком случае, смерть принца сделала ее свободной, и теперь между ней и Бернгардом нет никаких препятствий.
— Пока между ними только восточная Африка, — сказал Курт. — Пройдет, может быть, целых два года, прежде чем он вернется назад. Кстати сказать, я теперь в высшей степени зол на своего закадычного приятеля, как ты его величаешь, потому что с ним все нянчатся, а на меня ноль внимания! Я не изменял долгу, ни разу не нарушил дисциплины, и никто не ставит мне этого в заслугу, а блудного сына, который раскаялся и вернулся, считают чем-то вроде героя. У дяди Гоэнфельса Бернгард теперь на первом плане, и он обращается с ним как с будущим наследником престола; впрочем, в Гунтерсберге он этим наследником действительно будет. Но главное, что и наш старый, ворчливый морской волк, капитан Вердек, туда же! Когда его назначили командиром «Курфюрста», он натуральным образом выпросил себе Бернгарда. Берегись, Инга, он еще перехватит у меня адмиральство!
— И думать об этом не смей! — маленькая женщина обеими руками вцепилась в кудрявые волосы мужа и принялась его трясти. — Ты обещал мне, что я буду адмиральшей! Я только ради этого и вышла за тебя и разбила сердце бедняги Филиппа Редера!
Молодой супруг, смеясь, вырвался из цепких маленьких ручонок.
— К сожалению, я должен развеять твою иллюзию, моя дорогая женушка! Ты думаешь, твой бывший обожатель забился в какой-нибудь укромный уголок, и умирает медленной смертью от своей сердечной раны? Я только что встретил его, это и стало причиной моего опоздания. Он прогуливался по гавани под руку со своей невестой и представил ей меня.
— Уже утешился? — спросила Инга с некоторым разочарованием.
— Тебя это удивляет? Он уже привык обручаться. В первый раз он совсем обручился, во второй раз — наполовину, ты серьезно напугала меня тогда своей угрозой! Теперь же его проглотят с кожей и волосами. Невеста, кажется, какая-то фрейлейн Ланкен, очень энергичная особа и хорошо знает, какие выгоды принесет ей эта богатая партия; она и теперь уже держит Филиппа под башмаком, и, в сущности, для него это счастье. Этот червяк Филипп нуждается в том, чтобы им руководили и присматривали за ним, а то он будет делать глупость за глупостью. На этот раз он не засидится в женихах, можешь быть уверена.
На лбу молодой женщины появилась морщинка; ей было все-таки немножко обидно, что ее пламенный обожатель так скоро стал искать утешения и нашел его; но она ничего не сказала, а, взяв со стола письмо, проговорила:
— У меня тоже есть для тебя новость. Угадай!
— От Гильдур? — спросил Курт, узнавший почерк. — Ну, что нового в Рансдале?
— Тоже помолвка. Гильдур дала слово капитану Торвику; мы с ним породнимся.
— Гаральду Торвику? Ну, это снимет камень с души Бернгарда. Он все терзается угрызениями совести, и совершенно напрасно, потому что Гильдур сама возвратила ему слово, так как не чувствовала себя в силах расстаться с отцом и родиной; она сама написала тебе это. Вообще, большое счастье, что она так поступила, потому что из этого брака никогда не вышло бы ничего хорошего; ведь эти люди были слишком разные. Гаральд и Гильдур — хорошие люди и подойдут друг к другу; она останется в своей любимой Норвегии, а ему в его будущей карьере не повредит то обстоятельство, что он станет племянником первого судовладельца в Дронтгейме. Он уже получил одно из судов твоего отца.
Инга задумчиво опустила голову. Гильдур всегда казалась ей слишком холодной, но все-таки женское чутье ей подсказывало, что здесь кроется что-то другое, более глубокое.
— Я никогда не могла понять этого; отказать жениху лишь потому, что не хочешь покидать родину и отца! Это не любовь. Я поступила лучше. Правда, Курт? Я поехала с тобой.
— Но когда я уйду в море, ты, конечно, будешь жить больше в Дронтгейме, чем в Киле. Твои родители выпросили свою дочку на всю зиму, а я был так легкомыслен, что согласился.
— Неужели же мне сидеть здесь одинокой и покинутой, в то время как ты отправишься, пожалуй, еще к Южному полюсу. У нас, несчастных жен моряков, ужасная судьба!
— Особенно ужасна она теперь, в медовый месяц! — сказал Курт, снова собираясь привлечь жену к себе, но она отскочила.
Он бросился за ней, и началась погоня через все комнаты, в последней он, наконец, поймал Ингу и наказал тем, что осыпал поцелуями. Молодые супруги иногда вели себя, как расшалившиеся дети.
Далеко от берега, в бухте, стоял броненосец «Курфюрст», готовый к отплытию. На палубе кипела работа; делались последние приготовления к отплытию, а некоторые офицеры еще принимали прощальные визиты своих родственников.
В сопровождении дочери приехал министр Гоэнфельс, чтобы проститься со своим старым товарищем, командиром судна, и с племянником; в глазах посторонних это был только дружеский прощальный визит, никто не должен был знать, что лейтенант Гоэнфельс прощается со своей невестой; поэтому молодым людям дали всего несколько минут, чтобы они побыли наедине. Для этого они пошли в каюту капитана, который участвовал в «заговоре». Бернгард держал в объятиях только что завоеванное счастье всей своей жизни, с которым ему снова приходилось расставаться.
— Не надо переживать разлуку так тяжело, Сильвия! — Его тон ясно показал, чего стоила ему разлука. — Жена моряка должна быть мужественной. Думай о том времени, когда я вернусь.
Сильвия, всхлипывавшая у него на груди, подняла голову и постаралась улыбнуться.
— Я буду стараться, но как мучительно расставаться после такого короткого счастья! Мы виделись всего неделю, и то лишь по несколько часов в день, ты все время был на службе.
— А тебе хотелось бы иметь мужа, который сидел бы с тобой дома без всякого дела, у которого не было бы никакой цели? Я знаю из опыта пустоту такого существования, потому что жил так почти два года. Только теперь я чувствую, что живу.
— Да, если бы я могла ехать с тобой! Но ты едешь один навстречу бурям и опасностям, а я не могу делить их с тобой!
Сильвия, произнесшая эти слова, полные страха и горячего чувства, была уже не прежняя Сильвия, заслужившая эпитет «немилостивой богини». Она проснулась для полной, кипучей жизни, с тех пор как научилась страдать и любить. Бернгард нагнулся и заглянул в затуманенные слезами глаза, смотревшие на него.
— Глаза нимфы! — сказал он со страстной нежностью. — Курт был совершенно прав, и, может быть, я потому и люблю их так сильно, что в них есть что-то родственное нашей стихии, нашему прекрасному, гордому, свободному морю. Оно пугает и в то же время манит, непреодолимо влечет к себе. Так и твои глаза, Сильвия!
В эту минуту открылась дверь, и вошел министр.
