удалился во внутренние покои.
Отец Бенедикт вышел в ризницу и, не снимая праздничного облачения, о котором, видимо, совершенно забыл, стал смотреть через окно на раскинувшуюся за ним залитую солнцем долину и возвышающиеся вдали горы.
Вдруг одна из боковых дверей ризницы открылась и в нее вошел приор.
— Вы еще в полном параде, отец Бенедикт, почему же это? — резко спросил он. — Обедня давно окончилась, а вы не разоблачаетесь?
— Я совершенно забыл переодеться! — ответил отец Бенедикт и сделал движение, чтобы уйти, но приор задержал его:
— Вы хотели говорить с отцом настоятелем?
— Да!
— Отчего непременно сегодня, в такой большой праздник? Разве у вас неотложное дело?
— А вас это очень интересует, ваше преподобие? — холодно спросил отец Бенедикт.
Приор взглянул на дерзкого подчиненного с начальственным видом и сухо возразил:
— Вы, кажется, забываете, что я являюсь посредником между простыми монахами и настоятелем? В высшей степени нетактично обращаться к его высокопреподобию, минуя меня.
— Я знаю, что существует такое правило; но ведь это правило, а не запрещение, — спокойно ответил отец Бенедикт. — Кажется, отец настоятель ничего не имеет против моего поступка, так как охотно согласился принять меня. Впрочем, вам, ваше преподобие, незачем тревожиться. Ведь я буду говорить с его высокопреподобием о своем личном деле и ни о чем другом.
Последние слова были так подчеркнуты, что приор невольно насторожился.
— Что вы хотите этим сказать? — спросил он еще строже.
— Хочу сказать, что ничего не сообщу отцу настоятелю о некоторых монастырских делах, как, например, о том, почему ему до сих пор не подают сведений об оставшейся части монастырских денег.
Приор внезапно побледнел, и его острый взгляд еще более враждебно впился в лицо отца Бенедикта.
— Может быть, вы можете дать его высокопреподобию эти сведения? — насмешливо спросил он.
— Сведений дать не могу, — спокойно ответил отец Бенедикт, — но в состоянии указать путь, который многое разъяснит его высокопреподобию. Вероятно, вы помните, ваше преподобие, что бывший казначей незадолго до своего увольнения внезапно заболел? Вы, его постоянный духовник, находились в отсутствии, и мне пришлось исповедовать его.
Приор побледнел еще сильнее.
— Казначей вам в чем-нибудь сознался? — дрогнувшим голосом пробормотал он.
— Почти, хотя не назвал никого! Видно, этот человек прошел хорошую школу. Я, конечно, не надоедал ему расспросами, поскольку его положение и без того было очень тяжелым. Однако исповедь казначея навела меня на мысль, что главный виновник не он, а другое лицо, в руках которого он был лишь простым орудием. Он утаил деньги не для себя. Я убежден, что если отец настоятель окажет на казначея известное давление, ему нетрудно будет узнать всю правду.
— Вы действительно сделали важное открытие, — внезапно охрипшим голосом заметил приор и отвел глаза, так как не мог вынести презрительного взгляда своего подчиненного. — Очень жалею, что вы не сообщили о нем отцу настоятелю тогда же. Ведь это произошло уже несколько недель тому назад.
— Если бы мне не противно было стать доносчиком, то я, вероятно, так бы и поступил. Увидев, что его высокопреподобие принял все меры для того, чтобы хищения из кассы прекратились, я решил не возбуждать вопроса о признании, сделанном казначеем. Я не коснулся бы этого пункта и теперь, если бы вы не вывели меня из себя своими преследованиями. С тех пор как я здесь, вы не оставляете меня в покое, злоупотребляете своей властью начальника. Все ваши придирки, правда, лишь булавочные уколы, но и они становятся невыносимыми, когда повторяются беспрестанно. Прошу вас пощадить меня! Многие в монастыре заслуживают большей ответственности за сделанное ими, чем я.
Если бы отец Бенедикт был менее горд и бесстрашен, он испугался бы взгляда приора, в котором отразилась готовая на все смертельная ненависть.
Молодой монах даже не подозревал, как неосторожен был его поступок; он с презрением отвернулся от приора и вышел из ризницы.
Приор несколько секунд молча смотрел ему вслед, и в голове его проносились злобные мысли: «Он осмеливается грозить мне! Болван-казначей открыл ему глаза на некоторые вещи. Ну, уж я постараюсь, чтобы он не смог сделать еще большую глупость. Да и вы, отец Бенедикт, берегитесь! До сих пор вы были для меня только неудобны, теперь становитесь опасны. Пора убрать вас с моего пути!»
Прошло еще несколько времени. Богато сервированный, обильный монастырский праздничный обед окончился. Настоятель любил в торжественные дни показать богатство монастыря и умел принять всех — и высоко стоящих, и простых людей — с чарующим гостеприимством. Почти все посетители уже разошлись, и прелат прошел к себе.
В назначенный час отец Бенедикт вошел в покои настоятеля. Камердинер провел его прямо в сад, где его высокопреподобие гулял после обеда. Еще издали была видна его высокая фигура в черной рясе с усыпанным бриллиантами большим крестом на груди. Густые серебристые волосы прелата прикрывала круглая бархатная шапочка.
Большой, прекрасно ухоженный монастырский сад мог бы оказать честь и королевскому замку. Бывший граф Ранек ничего не проиграл, избрав себе жизнь монаха. Его брат, владелец майоратного имения, не мог сравниться с ним по богатству и силе влияния; прелат чувствовал себя неограниченным властелином и повелителем в той среде, в которой проводил свою жизнь.
Однако не все благоговели перед настоятелем монастыря, и в частности отец Бенедикт. Его не прельщало великолепие, окружавшее прелата. Может быть, он и мечтал когда-то, что займет со временем такое же почетное место в монастыре, но если у него и были такие честолюбивые мечты, они давно исчезли. Теперь он смотрел на настоятеля и на всю роскошь окружающей обстановки так же холодно- равнодушно, как утром — на толпу, стоявшую на коленях в ожидании его благословения.
Прелат был в тот день настроен очень милостиво. Он знаком подозвал к себе монаха, почтительно стоявшего в некотором отдалении, и ласково заговорил с ним.
— Вы хотели видеть меня, отец Бенедикт? В чем дело? Я готов выслушать вас.
— У меня просьба к вашему высокопреподобию.
Настоятель с некоторым изумлением взглянул на монаха. До сих пор тот ни разу не обращался к нему, а лишь коротко отвечал на предлагаемые вопросы и молчаливо повиновался всем требованиям.
— Говорите! — ободряющим тоном сказал он.
— Несколько недель тому назад сюда приезжал священник из провинции. Он просил вас, ваше высокопреподобие, дать ему помощника для исполнения духовных треб ввиду того, что болезненное состояние и преклонный возраст не позволяют ему удовлетворить всех прихожан. Вы еще не решили, кого послать ему в помощь?
— Нет, не решил!
— В таком случае, ваше высокопреподобие, прошу вас назначить меня.
— Вас? Почему? На каком основании? — удивленно спросил настоятель.
Отец Бенедикт потупился. Он чувствовал, что краснеет под испытующим взглядом прелата.
— Мне, мне… хочется деятельности. Жизнь в монастыре обрекает меня на полную праздность. Я — самый младший из священнослужителей, и потому мне совершенно не приходится исполнять священнические обязанности. У меня остается так много свободного времени…
— Но ведь вы употребляете его с большой пользой, — прервал его настоятель, — вы день и ночь сидите над книгами. Неужели вы потеряли интерес к науке?
Отец Бенедикт ничего не ответил, но краска залила его лицо. Он не мог и не хотел назвать настоящую причину, заставлявшую его бежать из монастыря.
— Ведь место, на которое вы проситесь, самое худшее из всего, что можно себе представить, — продолжал настоятель. — Там, высоко в горах, вы будете отрезаны от всех людей, от всего мира. Вам придется иметь дело с жителями жалкой, бедной деревушки и довольствоваться весьма суровой обстановкой, ни о каких удобствах не будет и речи.
