самостоятельно.
Когда он окончил университет и получил звание доктора, условия его жизни ничуть не изменились. Эбергард сообщил своему юному коллеге, что отныне тот будет его помощником, и Жильберт, чувствуя себя обязанным Эбергарду, не счел себя вправе ответить отказом на предложение человека, так много для него сделавшего. Мартин почтительно называл молодого барина «господином доктором», но продолжал так же относиться к нему и следить за каждым его шагом, как это делал и раньше. Таким образом, в жизни Жильберта ничто не изменилось; он даже не пытался сбросить с себя цепи, к которым настолько привык, что перестал замечать их неудобства.
На этот раз молодой человек оказался не вполне послушным. Вместо того, чтобы гулять целый час, как ему приказал его тиран, он ходил все время вокруг дома, не выпуская из поля зрения выходных дверей. Ждать ему пришлось недолго, так как переговоры наверху продолжались не более десяти минут. Молодая девушка вышла из дома одна, без своего спутника, и по ее лицу сразу было видно, что переговоры не привели к желательному для нее результату. Ее личико густо покраснело от негодования, ямочки на щеках исчезли, губы маленького рта были надуты, как у огорченного ребенка, а лукавые глазки гневно сверкали. Екатерина Рефельд быстро, точно стараясь уйти от опасности, направлялась к калитке, не оглядываясь ни направо, ни налево.
Вдруг Жильберт преградил молодой девушке дорогу. Все это вышло случайно. Доктор шел к дому, не ожидая, что гостья Эбергарда выйдет так скоро, и, увидев ее, сразу остановился как вкопанный.
Молодая девушка вздрогнула от неожиданности и испуганно крикнула:
– Ах, Господи!
Жильберт побагровел от смущения и посторонился.
– Простите, сударыня! – прошептал он так растерянно, что гнев гостьи смягчился.
– Скажите, пожалуйста, вы сын этого… этого доктора Эбергарда? – спросила она, и в ее голосе еще слышались гневные нотки.
– Нет, я только его ассистент!
– В таком случае, я очень рада за вас. Было бы очень грустно, если бы это чудовище было вашим отцом.
– О, напрасно вы так говорите! – возразил молодой человек, пораженный такой непочтительностью к его профессору, – доктор Эбергард – светило науки.
– Очень жалею науку, когда у нее такие представители, – пренебрежительно заявила Кетти. – Ваш доктор – чистейший медведь; он готов проглотить целиком человека, осмеливающегося просить у него медицинской помощи. Так он поступил бы и со мной, если бы не вмешался Генри. Никто еще не обращался со мной так, как он. Я впервые в жизни вижу такое отвратительное чудовище!
Слезы вдруг ручьем полились из голубых глаз молодой девушки, и она громко заплакала от обиды и гнева.
Жильберт прекрасно знал бесконечную грубость своего патрона, для которого не существовало ни пола, ни возраста, но до сих пор как-то не оценивал характер Эбергарда. Теперь же, видя слезы этого прелестного существа, он почувствовал злобу против человека, доставившего столько горя бедной молодой девушке.
– Это возмутительно! – негодующим тоном произнес он.
– Не правда ли? – сквозь слезы спросила девушка, но, вытерев платком глаза, скоро успокоилась. – Вы тоже доктор, господин… господин…
– Жильберт, – подсказал молодой человек. – Да, я доктор.
– Я чувствую к вам доверие, доктор Жильберт.
Молодой человек поклонился. Это заявление было для него очень лестно.
– Я была бы вам очень благодарна, если бы вы согласились лечить мою маму.
– Я? – испуганно воскликнул Жильберт. – Это невозможно! Я очень неопытен, у меня еще совсем не было практики!
– Это ничего не значит! – уверенно возразила Кетти, – вы, во всяком случае, знаете больше, чем то чудовище. Вы думаете пробыть здесь все лето?
Жильберт ответил утвердительно, после чего между ним и Кетти завязался очень оживленный разговор. Молодая девушка горячо убеждала доктора согласиться на ее предложение, тот долго отказывался, но, наконец вынужден был уступить ее желанию.
Генрих все еще оставался «в берлоге медведя», он не терял надежды привести свой план в исполнение, хотя дело оказалось гораздо труднее, чем он предполагал. Эбергард, узнав о цели приезда молодой девушки, пришел в неистовство, и повторилась та же сцена, которая произошла с тайным советником. Доктора не тронули ни молодость, ни горячие мольбы Кетти; он так грубо говорил с ней, что Генрих вынужден был взять двоюродную сестру под руку и вывести из комнаты. Попросив ее подождать в экипаже, он вернулся в библиотеку, запер дверь на ключ и, обратившись к удивленному хозяину дома, спокойно сказал:
– А теперь, доктор, поговорим, как благоразумные люди.
– Что вам нужно? – сердито спросил старик.
– Я уже сказал вам; что хочу поговорить с вами, как с благоразумным человеком. Молодая девушка, пришедшая со мной, была вынуждена бежать от вашей грубости, ну, а я могу все вынести, тем более, что слышал о вас, как о большом оригинале, на которого сердиться нельзя; наоборот, я очень рад познакомиться с человеком, так непохожим на других.
– Вы, кажется, думаете, что я нахожусь здесь для вашего удовольствия? – воскликнул старик, снова начиная сердиться. – Кто вы такой? Вероятно, брат этой Екатерины Рефельд?
– Нет, я только ее родственник. Меня зовут Генрих Кронек.
Услышав эту фамилию, доктор подскочил на месте.
– Мой отец был уже у вас третьего дня, – спокойно продолжал Генрих, – и узнал вашу «любезность»; поэтому я счел нужным не говорить вам своего имени и послал вам только карточку своей двоюродной сестры. Я боялся, что вы не примете меня, если сразу узнаете, кто я такой.
– Вы думали совершенно правильно; я, действительно, не принял бы вас. Итак, вы – сын тайного советника Кронека, украшенного орденами! Разве ваш отец не рассказывал вам, как я выпроводил его отсюда?
– Нет, рассказывал, и этот рассказ возбудил во мне желание познакомиться с вами.
Эбергард смотрел на молодого человека такими глазами, точно сомневался, в здравом ли тот рассудке. Доктор знал, что люди избегают встречаться с ним, боясь его грубости и несдержанности, и гордился тем, что внушает страх, а теперь вдруг к нему явился человек и заявил, что именно из-за его оригинальной грубости он и ищет его общества! Это было совершенно ново и потому интересно.
– Вы позволите мне сесть? – непринужденно спросил странный гость.
Эбергард утвердительно кивнул головой. Генрих опустился в кресло и обвел взглядом комнату.
– Меня поражает, что вы живете так замкнуто, доктор, – проговорил он. – Вы известны всему медицинскому миру, о вас говорят как о необыкновенном диагносте, творящем чудеса. А ваш образ жизни заставляет ваших коллег отзываться о вас как о неисправимом человеконенавистнике.
– Вот как? Это меня радует! – иронически воскликнул Эбергард. – Пожалуйста, когда вернетесь в столицу, кланяйтесь от меня господам коллегам и передайте как им, так и всем, кому найдете нужным, что они могут перестать интересоваться мной. Никому нет дела до того, где и как я живу!
– Как никому нет дела? А страждущему человечеству, которое имеет право рассчитывать на вашу помощь? – возразил Генрих.
– О, «право», «помощь»! – иронически засмеялся доктор. – Пусть «человечество» оставит меня в покое, я ничуть не интересуюсь им!
– Раньше же вы помогали людям! Почему же теперь не хотите облегчить ничьих страданий?
Вопрос был задан вызывающим тоном, но Эбергард был так поражен смелостью молодого человека, что даже не рассердился, а продолжал с ним разговор:
– Почему? А вот я сейчас отвечу вам на это, мой милый юноша. Потому, что мне надоели вечные жалобы больных, надоело вкладывать все силы в то, чтобы сохранить жизнь разным ничтожным людишкам, не знающим даже, для чего им нужна эта жизнь. Пусть пациент воображает, что он – центр вселенной и что
