– Неужели этого мало? – с ужасом воскликнул Кронек. – Ты так говоришь об этом, точно это пустяки. Предсказываю тебе, Генрих, что ты окончательно погибнешь. Ты на пути к этому, и даже сам Гельмар…
– Гвидо? – быстро прервал отца молодой человек, и его голос задрожал от негодования. – Значит, он разделяет твое лестное мнение обо мне?
– Нет, наоборот, он на твоей стороне и со свойственной ему любезностью извиняет твои недостатки; а ты ему платишь за такое отношение самой черной неблагодарностью. Ты насмехаешься над ним и его поэзией. Неужели ты не понимаешь, что Генрих Кронек – полное ничтожество в сравнении с ним. Гельмар – признанный всеми поэт. Ты должен гордиться дружбой с ним. Он оказывает тебе большую честь, удостаивая своим расположением.
– Его расположение ко мне так велико, что он даже счел нужным сопровождать меня сюда, – с презрительной улыбкой ответил Генрих. – Услышав, что мы собираемся ехать к Рефельдам, он тоже возымел желание отправиться в горы. Затем он без моего приглашения приехал навестить меня и принял предложение Эвелины погостить на ее вилле. Теперь он даже и не заикается об отъезде. Между ним и хозяйкой дома вдруг обнаружилось «родство душ». Они обмениваются мечтательными взглядами, вместе вздыхают над осыпавшимися розами и умершими соловьями. Госпожа Рефельд тает перед романтическим ухаживанием поэта, который не отходит от дамы своего сердца. Эта вечная сентиментальность, вздохи и нежные взоры меня крайне раздражают.
Тайный советник с удивлением смотрел на сына, щеки которого пылали ярким румянцем. Молодой человек так разгорячился, что даже топнул ногой от злости.
– Если это даже и так, то тебе-то какое дело? – спросил старик.
– Да, конечно, мне-то какое дело! – подтвердил Генрих и, закусив губу, подошел к окну.
– Я понимаю, что тебя могло бы рассердить поведение Гвидо, если бы он так открыто ухаживал за Кетти, – продолжал отец, – но какое тебе дело до Эвелины? Если ей, действительно, нравится Гельмар, то можно только порадоваться за нее. Это последний солнечный луч в страдальческой жизни больной. Ты ведь прекрасно знаешь, что дни бедняжки сочтены. Нежное ухаживанье поэта скрасит ей эти дни. Кстати, должен сказать тебе, что твое поведение по отношению к Эвелине мне тоже не нравится. Почему ты всегда говоришь с ней таким холодным тоном? Ты умышленно не называешь ее иначе как «сударыня», точно малознакомую даму! Для чего ты это делаешь?
– Как же прикажешь называть ее? Не тетей, надеюсь? – насмешливо спросил Генрих.
– А почему бы и не так? Она, конечно, моложе тебя на три года, но это ничего не значит. Эвелина – вдова твоего дяди и в недалеком будущем станет твоей тещей.
– Моей тещей! – воскликнул Генрих с таким гневом, точно неожиданно получил пощечину.
Тайный советник испуганно попятился назад и сокрушенно покачал головой; он сомневался, в полном ли разуме его сын.
– Да ведь это уже давно решено, – проговорил он, наконец. – Ты был согласен жениться на своей кузине, для этого мы и приехали сюда… Что с тобой?
Генрих вдруг громко, но принужденно расхохотался.
– Ничего! Меня только смешит заблуждение твое и госпожи Рефельд. Вы думаете, что такой ребенок как Кетти может на меня повлиять и исправить. Она-то уж никоим образом не может руководить мной. Одним словом, папа, я раздумал и не хочу жениться. Моя свобода для меня дороже всего!
Этот беспечный ответ вывел Кронека из себя. Он снова начал читать сыну длиннейшую нотацию, пересыпанную упреками и угрозами; но она никак не подействовала на Генриха, который продолжал стоять у окна и отбивал пальцами по стеклу какой-то марш.
– Что с вами, ваше превосходительство? Отчего вы так сердитесь? – вдруг раздался ласковый, мелодичный голос, и в дверях показалась красивая голова Гвидо Гельмара. – Чем так провинился мой бедный Генри, что вы низвергаете громы, подобно Юпитеру! Я очень прошу смилостивиться над моим другом.
– Благодарю тебя за вмешательство, но не нуждаюсь в нем, – холодно ответил Генрих. – Мы с отцом как-нибудь сведем свои счеты без твоего посредничества.
Однако слова поэта произвели, по-видимому, некоторое впечатление на тайного советника, так как он сразу успокоился и сильно понизил тон.
– Я снова вынужден был сделать выговор своему сыну, – обратился он почтительным тоном к Гельмару, – ведь вы знаете его легкомыслие, Гвидо? Он остается неисправим.
– Поэтому меня хотят отдать в исправительное заведение, именуемое супружеством, – насмешливо заметил Генрих. – Из этого ничего не выйдет, папа, уверяю тебя. Я чувствую себя недостойным быть мужем Кетти и потому руками и ногами отталкиваю твое предложение.
Старик снова хотел разразиться негодованием, но Гвидо успокаивающим жестом положил ему руку на плечо и, обратившись к другу, наставительным тоном проговорил:
– Ты совершенно неправ, Генри, и я вполне разделяю мнение твоего отца. Ты никогда не мог бы сделать лучший выбор, чем тот, который тебе предлагает генерал. Кетти Рефельд – прелестное существо и, кроме того, очень богатая невеста. Она, кажется, унаследовала половину отцовского состояния?
– Нет, не половину, но значительную часть, – ответил Кронек, – это тоже порядочная сумма. Главная наследница моего покойного двоюродного брата – его жена. Вероятно, в знак благодарности за то, что она с таким самопожертвованием ухаживала за ним, муж Эвелины большую часть своего состояния оставил ей.
– Госпожа Рефельд имеет право распоряжаться этим имуществом по своему усмотрению? – снова спросил поэт.
– А тебя очень интересует этот вопрос? – резко проговорил Генрих.
– Конечно, – непринужденно ответил Гельмар. – Меня интересует все, что касается тебя, а от этого вопроса зависит твое будущее!
– Да, Эвелина может распоряжаться своими деньгами как ей угодно, – проговорил тайный советник, – в духовном завещании так это и сказано. Конечно, для бедняжки это имеет мало значения, так как дни ее сочтены. Катенька будет единственной наследницей всего. Видит Бог, что я не желал бы для Генриха этого богатства, если бы его ценой можно было купить жизнь бедной Эвелине. Кто мог подумать, что такую молодую женщину настигнет эта ужасная болезнь! В последнее время она развивается у Эвелины чрезвычайно быстро. Я испугался, когда увидел свою кузину. Может быть, можно было бы приостановить быстрый ход болезни – на это я и рассчитывал, когда пошел приглашать доктора Эбергарда, но спасти бедную женщину невозможно, на это нет ни малейшей надежды.
Красивые темные глаза Гельмара омрачились глубокой печалью.
– Трагическая судьба! – проникновенным голосом произнес он. – Как бесконечно трогателен вид этого прелестного цветка, находящегося у края могилы и поднимающего головку, чтобы увянуть под горячим солнечным лучом!
Кронек с благоговением внимал словам поэта. Выражение «Прелестный цветок, находящийся у края могилы», казалось ему верхом поэтичности. К сожалению, для его сына не было ничего святого в мире.
– Милый Гвидо, – насмешливо проговорил Генрих, – твои поэтические образы очень красивы, но в них мало смысла. Как это цветок «вянет на солнце»? Я этого не понимаю. Обычно цветы на солнце распускаются, а не увядают.
– Какая бессердечность, – с негодованием воскликнул Гельмар. – Госпожа Рефельд права – ты во всем находишь предмет для издевательства. Я думаю, что ты в состоянии смеяться даже при виде умирающего.
– Возможно. Но я не в состоянии при виде умирающего считать его деньги! – резко и многозначительно ответил Генрих.
У Гвидо, по-видимому, не было желания ссориться со своим другом. Он только пожал плечами и обратился к тайному советнику:
– Уйдемте отсюда, генерал, с Генри сегодня нельзя договориться, он в дурном настроении, и я в таких случаях избегаю с ним беседы.
Он дружески взял под руку старика и вывел его из комнаты.
– Как вы всегда рассудительны и благоразумны, Гвидо, – проговорил тайный советник, спускаясь с поэтом по лестнице. – Как бы я был счастлив, если бы мой сын был похож на вас! Я часто ставлю вас ему в
