Книга об отце (Ева и Фритьоф)

сдержанных тонов. Чаще черного и серого. Но вкус у нее был хороший, и те платья, которые она носила, были ей к лицу. И все же больше всего мне нравилось это светло-серое. Она в нем выглядела совсем молодой. Отец тоже так считал. В этот вечер он подошел к ней, обнял за плечи и сказал, что она красива как никогда. Он стоял рядом с ней, высокий, сильный и такой же стройный, как и она.

Наевшись до отвала, мы выползли в холл, где, уютно устроив­шись у пылающего камина, попивали кофе с пирожными. А после этого нас ожидали рождественские сладости в маминой гостиной.

Но на это малышей уже не хватило. После торжественного сто­ла мама и няня Хельга забрали их и отвели в детскую спать. Доль­ше всех сопротивлялся Одд и примирился со своей участью лишь после того, как отец обещал назавтра пойти вместе с ним на горку обновить лыжи. Имми радостно улыбалась, крепко прижимала к себе большую новую куклу, а маленький Осмунд давно уже спал.

Коре разрешили сидеть со взрослыми столько, сколько он за­хочет. Но кончилось это тем, что он сонный свалился сo стула и отец отнес его в кровать. Тут и все остальные почувствовали, что устали. Доддо посмотрел на часы. «Скоро одиннадцать». Он взглянул на Да. Та кивнула в ответ. Она всегда во всем согла­шалась с Доддо. Они собрали подарки, поблагодарили и ушли, с трудом пробираясь по глубокому снегу. Мама и отец стояли на крыльце и махали на прощанье.

Этот рождественский вечер ничем не отличался от других. Но он мне запомнился так ярко потому, что это был последний рож­дественский вечер при жизни мамы и последний по-настоящему светлый и веселый праздник в Пульхёгде.

XV. ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ЖИЗНИ МОЕЙ МАТЕРИ

Норвежское посольство в Лондоне приобрело уютный вид. Нансен купил хорошую мебель, полы устлали коврами, а на высокие   окна   повесили   красивые  светлые  занавеси.   Большие книжные полки понемногу стали заполняться книгами, а на стенах появились хорошие репродукции старых мастеров. По­ мещение приняло вообще вид скорее частной квартиры. Впе­чатление домашнего уюта еще усиливал большой письменный стол красного дерева, стоявший в кабинете. Рядом с ворохом посольских документов высилась гора научной литературы, чер­новики статей, карты и всевозможные вычисления. Одного стола уже не хватало, и Нансен приобрел второй. Так они и стояли рядышком — два огромных стола, и оба были одинаково загромождены.

Несложную дипломатическую работу Нансен теперь мог пору­чить своему помощнику, секретарю посольства Иргенсу, которому предстояло сменить Нансена на посту посланника. В некоторых случаях Иргенс был даже уполномочен действовать самосто­ятельно, на свою ответственность, что их обоих устраивало, осо­бенно Нансена, у которого таким образом появилось время для продолжения своих работ по океанографии. Он загрузил себя и новыми научными работами. Его друг доктор Скотт Кетли пред­ложил ему написать раздел по истории арктических путешествий для английского издания о полярных исследованиях, выходившего отдельными выпусками. Нансен этим очень заинтересовался, но по мере того, как углублялся в тему, все больше убеждался, что материал слишком обширен для одного томика подобного собра­ния. Убедился он также и в том, что на достоверность старых сообщений об арктических путешествиях не всегда можно поло­житься.

Дело кончилось тем, что от предложения он отказался, но бросить заинтересовавшую его тему уже не мог. Не доверяя традиционным взглядам, Нансен сам взялся за первоисточ­ники. Он начал с древнейших арабских рукописей, затем изучил средневековые сочинения на латинском языке, специально для этого заказывая переводы всех этих трудов, и наконец принялся за древние скандинавские мифы и саги (в этом ему на помощь пришел Мольтке My). В результате была написана солидная книга «На Севере в стране туманов», которую он закончил в 1911 году.

В этой книге представлено все, что известно об исследовании арктических областей, начиная с древнейших времен и кончая путешествиями Кортириала[136] около 1500 года. Большой интерес и оживленные споры вызвало высказанное Нансеном мнение о путе­шествиях норвежцев в Винланд[137]. Он считал, что их повествования об этих путешествиях слишком насыщены сказаниями и баснями, чтобы содержать достоверные сведения.

Вернувшись в феврале 1907 года в Лондон, Нансен увидел, что в посольстве скопилось очень много дел, и временно ему пришлось всецело посвятить себя своим обязанностям послан­ника. Всех земляков, приезжающих туда с важными делами, он принимал сам и помогал им непременно лично, да и светские обязанности так захлестнули его, что порою он приходил в пол­ное отчаяние.

«...Я был невероятно занят это время, последние дни почти без пере­дышки,— писал он Еве.— Но я бодр и здоров, никаких следов нервозности нет. Я ведь стал совсем другим человеком и теперь не переменюсь.

Вчера вечером я торжествовал победу — мне сообщили, что несколько капитанов, задержанных в Шотландии за незаконный лов рыбы (по-моему, совершенно несправедливо) и посаженных в тюрьму, выпущены на свободу по моему настоятельному требованию. Впрочем, выпустили их лишь после того, как я пригрозил передать все дело на рассмотрение международного суда в Гааге. Приятно, когда хоть что-то удается.

Завтра я буду на утреннем приеме короля в Сент-Джеймском дворце, в пятницу вечером — в Букингемском дворце, ради этого пришлось приобрести белые штаны до колен и белые шелковые чулки, чтобы стать такой же обезьяной, как все.

В среду в Норвежском клубе обед в честь Руала Амундсена, в четверг я приглашен на обед к принцу Уэльскому вместе с королем, а после обеда будет концерт в Куинс-Холле. В пятницу обед в Геоло­гическом обществе. Вчера был на обеде в Лондонской школе экономи­ческих и политических наук, пришлось выступить с речью. Речь завтра, речь во вторник, когда я сам даю обед в честь Амундсена, речи в сре­ду, когда мне придется председательствовать, и, очевидно, еще выступать в пятницу. А сегодня я тоже на обеде».

Иногда Нансену удавалось улучить минутку для свидания с молодыми альпинистами С. В. Рубинсоном и Фердинандом Шельдерупом, которые занимали мансарду по соседству с посоль­ством. Нансен любил послушать их рассказы о приключениях в горах. Но в хорошей компании время идет незаметно, и случа­ лось, что он забывал все на свете.

Однажды ему нужно было ехать на обед к королю Эдуарду VII, а он засиделся и опоздал на целых полчаса. «О проклятье!»—вос­кликнул он, взглянув на часы, и помчался. Когда же наконец до­брался до Букингемского дворца и, немного отдышавшись, привел в порядок свои мысли, он с самой любезной улыбкой появился перед ожидавшим его обществом, достал часы и сказал: «Право, мне кажется, что в этом доме все часы спешат. Этот хро­нометр сопровождал меня через весь Ледовитый океан и ни разу не отстал ни на минуту». Лед растаял, и король с королевой сер­дечно приняли его.

Мы с мамой очень сблизились, во всяком случае, мне так каза­лось. Давно уже мама рассказала мне, что «недоразумение» выяс­нилось и она напрасно так боялась, что отцу понравилась другая женщина. Я же по-настоящему успокоилась только летом, когда отец приехал в Сёркье и я увидала, как они счастливы друг с дру­гом. Тогда я заметила, что мама снова стала прежней. Тут и у меня камень с души свалился.

Одного только я никак не могла понять — почему нельзя всем нам вместе поселиться в Лондоне, раз нам всем так этого хочется. Отец говорил, что мама права, как всегда, и что не стоит затевать перемен, потому что теперь он и так уже скоро окончательно вер­нется домой. Ни мать, ни отец не убедили меня в том, что «не стоит» затевать перемен, но я поняла, что сами они уверены в этом.

Расставания с отцом всегда были тяжелыми и волнующими, а когда он уезжал, мы начинали жить письмами. 31 января мать писала отцу:

«Вот ты и вернулся к своим делам, к туманам и слякоти. Мы так тоскуем по тебе. Даже когда ты по полдня пропадал у королевы, то хоть остальное время ты был со мной, и, сдается мне, ты был тогда весел и