– А ты что так долго ходил? – спохватился Виктор Степаныч. – И какого черта трясешься?
– М-милиции боюсь, – вздохнул Иркин хахаль. – Сразу все на меня повесят.
– Бывал на зоне уже? – догадался отставник.
– Так, по малолетству. Но этого я не трогал, хоть он к Ирке и вязался. Я ему только сказал по-хорошему, чтобы он это дело прекратил.
– М-да. Положение у тебя аховое.
– Да что вы все спрашиваете? – нервно заговорила Ирка. – Вы сами-то когда вниз спускались?
– Я на лифте ехал, – строго сказал Виктор Степаныч, – ровно в 22.00. Значит, так. В 22.15 трупа еще не было, а в 22.40 он уже был. Значит, в течение двадцати пяти минут этот Толик пришел, его стукнули, и он упал. А ты не слышала, когда лифт открылся? – обратился он к Ирке.
– У меня телевизор орал, чтобы в кухне слышно было, – виновато ответила та, – я ужин готовила, отбивные… Ой! – Она метнулась на кухню. – Сгорело все! – раздался ее расстроенный крик.
– Тут человека убили, а ей отбивных жалко! – приструнил Ирку Виктор Степаныч.
Приехала милиция – три человека. Один принялся возиться с трупом, другой фотографировал, а третий, довольно молодой, узкоплечий и в очках, взялся опрашивать свидетелей.
– Моя фамилия Мехреньгин, – представился он, – это река такая – Мехреньга.
Наибольший интерес у него вызвала Анна Ивановна, как человек, первым обнаруживший труп. Виктора Степаныча пока отпустили, сказав, чтобы шел к себе, до него очередь дойдет, когда по квартирам опрашивать будут. Тот удалился, сильно обиженный.
Милиция еще покрутилась на лестничной площадке, звякнула для порядка в две оставшиеся квартиры. Там никто не открыл, потому что в пятнадцатой все семейство в отпуске, как пояснила Ирка, а в восемнадцатой живут две старухи, боятся воров и после девяти никому не откроют, хоть застрелись.
– А если преступление. Вот как сейчас? – Мехреньгин нацелился на Ирку очками.
– Ну, вы же сами видите. Хоть пожар, хоть наводнение, хоть тайфун, хоть цунами!
– Ладно, граждане, – вздохнул капитан, – пройдите в квартиру, дайте санитарам выполнить свою работу.
Милиция уехала, захватив на всякий случай подозрительного Иркиного хахаля. Лифт отключили до выяснения обстоятельств.
Накапав рыдающей Ирке валерианки, Анна Ивановна потащилась к себе на девятый этаж, кляня в душе мертвого Толика и себя, бестолковую дуру, что прособиралась на даче и не успела на более раннюю электричку. Тогда она добралась бы домой на час раньше и успела бы пройти по лестнице до убийства.
На следующий день капитан милиции Валентин Мехреньгин, сговорившись по дороге встретиться с участковым, отправился опрашивать свидетелей по лестничной клетке. Настроение у него было хуже некуда. Потому что предварительная прикидка ничего не дала. Убитый, Анатолий Матренин, проживавший по адресу Сиреневый бульвар, дом одиннадцать, квартира семнадцать, был рэкетиром. Работа его заключалась в том, чтобы обходить ларьки и маленькие магазинчики у метро и получать с них деньги. В качестве психологической меры устрашения он держал бультерьера по кличке Квазимодо. В мясных магазинах, кроме денег, бультерьеру давали натурой. И черт его знает, этого Матренина, кому он успел насолить? Вероятнее всего – многим… И ларечники, и свои могли с ним чего-то не поделить. Только если бы свои собратья его прикончили, то уж, верно, ножом или из огнестрельного оружия. Но врач однозначно сказал, что смерть наступила от удара по голове тяжелым тупым предметом.
Далее удалось выяснить, что вечером возвращался Матренин от любовницы. Несмотря на то, что у Матренина была отдельная квартира, а у любовницы муж, который, правда, часто отсутствовал, так как работал шофером-дальнобойщиком, она предпочитала принимать Матренина у себя дома, потому что боялась бультерьера. Бультерьер Квазимодо нрав имел очень крутой, а характер вспыльчивый и ревновал хозяина к знакомым женщинам ужасно.
Стало быть, в подозреваемые автоматически попадали муж любовницы и хахаль смазливой соседки Ирины Маркеловой, к которой Матренин, по ее собственному выражению, клеился. Муж любовницы находился в рейсе, а хахаль пока парился в камере, но с ним надо было что-то решать.
Кроме того, а на самом деле это была главная причина плохого настроения капитана, ему не давала покоя загадка манекена. Ужасно хотелось выяснить, кто же закопал несчастный манекен в лесу, напялив предварительно на него дорогие шмотки. А самое главное, почему он это сделал?
Участковый покуривал у подъезда на ласковом весеннем солнышке.
– Здоров, Пал Савельич! Как твое ничего? – приветствовал его Валентин.
– Нормально все, идем быстрее, а то дел у меня много. Значит так. В пятнадцатой муж с женой живут, они сейчас в отпуске, в шестнадцатой – Ирка Маркелова, ты ее видел. В семнадцатой Матренин жил, а в восемнадцатой – две сестры, Клавдия Андреевна и Глафира Андреевна. Типичные старые девы – котов имеют, не то двух, не то трех. Но жалоб на них никогда не поступало. Тихо живут, не склочничают. Приличные такие бабуси.
– Пойдем сначала к ним, побеседуем.
В восемнадцатой квартире долго изучали в глазок Павла Савельича, потом признали и впустили. Квартирка оказалась крошечная, но очень чистенькая. И старушки-хозяйки тоже были маленькие и аккуратненькие, в одинаковых черных платьицах, только у одной передничек в белую и синюю клеточку, а у другой – в розовый цветочек.
Старушки пили чай на кухне и пригласили товарищей из милиции. На столе стояли чашки в красный горошек и заварной чайник, покрытый ярким вязаным петухом. Уютно тикали ходики, чайник на плите пел старинный романс, не то «Калитку», не то «Не искушай» – в общем, атмосфера была самая приятная. Два полосатых кота, один – серый, а другой – рыжий, аккуратно ели рыбные консервы каждый из своей миски. На одной было написано «Миша», а на другой – «Гриша».
На все вопросы старушки доброжелательно отвечали, что спать ложатся рано, поэтому вчера вообще ничего не видели и не слышали. С соседом Анатолием они вообще мало контачат, потому что, сами понимаете, другое поколение, ни ему с ними, ни им с ним неинтересно.
Конечно, ходили к нему разные люди, но редко, потому что бультерьер очень сердитый. Кстати, нельзя ли узнать, что теперь с собакой будет? Потому что воет, людей беспокоит.
– Надо специалиста из питомника вызывать, – вздохнул Мехреньгин, – простого человека этакий зверь ведь не подпустит.
Они с Пал Савельичем выпили чаю с недорогим печеньем и отправились дальше по квартирам. После этого обхода капитан Мехреньгин вышел и вовсе расстроенный, потому что картина не прояснилась, и теперь ему предстояла долгая процедура опроса всех друзей и знакомых потерпевшего Матренина на предмет выяснения, кому же он наступил на мозоль. Кроме этого, надо было срочно решать вопрос с бультерьером. Не помирать же собаке. Ишь как воет, чувствует, наверное, что хозяина больше не увидит.
Откровенно говоря, капитану совершенно не хотелось расследовать это убийство. Судя по всему, убитый слыл малоприятным человеком, а проще – мелкой шпаной, никому от него не было пользы, а вреда он приносил много. Никто не пожалеет о нем – ни друзья, которых у него не было, ни соседи, с которыми он не общался, ни даже любовница. Вот бультерьер переживает, так, может, просто жрать хочет?
В таких грустных размышлениях капитан Мехреньгин распрощался с участковым и направился к себе в отделение, но по дороге был атакован кем-то лохматым и чрезвычайно симпатичным.
Рыжая сеттер Маруся на правах старой знакомой измазала грязными лапами его куртку и пыталась лизнуть в лицо.
– А, свидетель Зябликов! – усмехнулся Мехреньгин. – Что это вы тут делаете?
– Я тут живу, – робко ответил Семен Петрович. После вчерашнего инцидента он дал себе слово гулять только возле дома и даже на собачий пустырь за школой Марусю не водил.
– Хорошая у вас собачка, – при этих словах Мехреньгин помрачнел, так как вспомнил о страдальце бультерьере Квазимодо.
Он шел в отделение с главной мыслью – сесть плотно на телефон и вызвать специалиста из собачьего питомника. Но у родной двери его перехватила Галя Кузина. Сегодня на ней по теплой погоде была коротенькая курточка и обычные джинсы. Нельзя сказать, что в таком прикиде стажерка сильно
