Плавучий пес
Хренков не мог успокоиться: возвратясь с похорон, матросы нанесут на корабль пыль — у всех в желтой цветени от сорной травы и ботинки и брюки чуть не по пояс. А этот парень с геликоном еще выдумал объясняться:
— Ты пойми, Егор Степаныч! Разве я без сердца? Мази выдают что на корнет, что на мой бас, а какая поверхность? Сравнить нельзя. Кабанья голова в мою трубу влезет…
— Что ж тебе, позолотить трубу?
— На что лучше! — отозвался геликонист, не поняв, что боцман ядовито шутит. — Весь бы оркестр позолотить: красота!
— Эх ты, кумпол! — Хренков отвернулся.
На корабле еще неприятность: на палубе вдруг тявкнул пес. А ребята, стоя кружком, хохочут.
— Откуда пес на корабле? — загремел Хренков.
— Степушка, докладывай!
Матросы расступились. Вперед вышел Степушка. У него на руках барахтался явно молодой, почти щенок, но крупный пес.
Степушка протянул боцману пса:
— Гляди, Егор Степаныч: лапа — во! Плавучий пес, должно быть.
— Где взял?
— Как с похорон шли. Мальчишки вели его топить за молом. Я отнял.
— Топить пса? Эх ты, мальчик с пальчик!
Ребята загрохотали.
— Мальчик с пальчик!
Удачно сострить — значит не только развеселить других. Егор Степаныч и сам смягчился:
— Если будешь гадить…
Егор Степаныч пошевелил пальцами над псом так, что, право, можно было испугаться за щенка… Пес ласково тявкнул и потянулся лизнуть грозную руку.
— Ишь ты! — усмехнулся боцман. — Не робкого десятка. Кличку дали?
— На ваше желание, Егор Степаныч, — политично ответил Степушка.
— Раз пес плавучий, именовать Б у е к.
Степушка опустил пса к ногам боцмана.
— Буек! — позвал Егор Степаныч.
Буек подпрыгнул и положил передние лапы на пояс боцмана.
— Принять на снабжение.
Команда «Пятерки» принялась за уборку корабля. Пора бы щелочить котлы — в них накопилась накипь. Когда щелочат котлы, почти всей команде отдых. Но командир отряда Егурнов (он держал флаг на «Семерке»), по предложению команды «Пятерки», отдал приказ завтра с рассветом идти в море и в честь погибших опять тралить поле № 63 — то самое, где произошел печальный случай. А на мачте у конца мола с вечера трепался сигнал, обещая свежий ветер, если не шторм, наутро.
— Развеять горе в споре с бурей! Чего же лучше, — сказал Степушка.
Но и нельзя было медлить с работой: зафрахтованные Совнаркомом РСФСР итальянские грузовые пароходы прошли Босфор и через сорок часов вступят в наши воды. Им надо приготовить безопасный ход в бухту.
К рассвету настала тишь. Берег, продрогнув за ночь, натягивал на себя с моря плотное одеяло теплого тумана. На кораблях с бока не видно кормы. На тральщиках заливались, как жаворонки перед солнцем, дудки боцманов. Набрякшие за ночь, тяжело висели вымпела.
Первым поднял якорь тральщик № 5. Зазвонил машинный телеграф. Взвыла, послав в горы «поросячий хвостик» крика, сирена. Запела за кормой вода. Тральщик уверенно, как слепой в своем доме, привыкший к каждому повороту и уголку, вышел за мол.
За номером пятым через равные отрезки времени пошли другие и легли на заданный курс в кильватерном строе.
Дохнуло. Туман, словно скомандовавши «убрать койки», проворно скатился в длинный рулон облаков. Открылось море. Солнце «прочеркнулось» в щель меж дальним берегом и облаком с обрезным нижним краем и, окрасив все в киноварь и сурик, ушло под тучу. Будет серый день с крепким ветром.
Команда «Пятерки» — на полубаке, «у фитиля», как говорится по старому обычаю: перекурка. Курили. Проверяли, усвоил ли кличку Буек; он отозвался — его хвалили. Степушка успел выпросить у кока старый бросовый бачок, насыпал в него песку и «пригласил» Буйка. Должно быть, пес получил хорошее воспитание у прежних хозяев: аккуратно сходил в бачок и потом очень мужественно загребал по палубе задними лапами. Море пса не пугало, да, может быть, он уже и плавал раньше. Увидев, что всем надоел, пес очень уверенно сгреб в кучку сигнальные флаги у мачты, вздохнув, улегся на них и сладко задремал.
Хренков ходил по тральщику. Достав из кармана чистейший белый платок (мыт у китайца на берегу), он мазнул им по поручню, по планширу, по днищу шлюпки и смотрел, нет ли где пылинки. Покачал, крепко ли принайтовлен буек, и крикнул на бак:
— Кто крепил буек?
Буек мигом проснулся, подпрыгнул мячиком с кучи флагов, скатился с бака и, кинув лапы на пояс боцмана, вильнул хвостом.
— Ах, чтоб тебя! Кто, говорю, поплавок крепил?
— Я, Завалов.
— Перекрепи!
— Есть «перекрепи»!
— Шторм двинет — сорвется, пойдет поплавок гулять по палубе — людей перекалечит. Будешь за ним гоняться. Понял?
— Есть «понял»! Креплю что надо! — отвечает Завалов, пробуя найтовы пальцем, как струну.
— Инда гудит!
Больше Хренков не мог найти непорядка. Все было вычищено, продраено до невозможности.
— Пошел на место! — приказал Буйку Хренков.
Буек убежал на бак, улегся на флаги, положив нос меж лап, и следил за боцманом, кося глазами.
— Сигнальщик, на мостик.
Завалов бегом кинулся на мостик… Замелькали красные флажки на семафоре. Командир смотрев в бинокль на «Семерку». Хренков стоял у борта и, прикрыв глаза козырьком ладони, вслух читал без бинокля приказ флагмана:
— Приготовиться к спуску… траль… на траверзе… первой… вехи…
Вмятина
Поравнявшись с указанной вехой, тральщик № 5 замедлил ход, поджидая парного тральщика «Тройку».
Парный подходил, чтобы сцепить с «Пятеркой» трал. Команда «Пятерки» стала по борту с мягкими кранцами. [1] И боцман был с кранцем своеручного изготовления: чуть побольше других, и плетение мастерски «пущено» узором.
— Не чешетесь? Что, у вас кранцев нет? — сердито буркнул боцман на «Тройку».
— Мы еще не красились, — спокойно ответил боцман с «Тройки».
— А чужого борта не жалко?
— Нам и твой борт свой, а не чужой, — ядовито ответил боцман с «Тройки».
Тральщики сошлись: полетели легости, меж обводами бортов мягко закружились кранцы. Подали кормовую, носовую, шпринг. Командир «Тройки» перепрыгнул за борт парного тральщика. Пока он в рубке с командиром «Пятерки» совещался над картой минных полей, откуда начинать, а у кормовых лебедок налаживали трал, свободные от дела матросы стояли по бортам и старались «уесть» чем-нибудь другой корабль. Боцманы стояли особняком, облокотясь на планшир, и говорили о своем: где достать настоящей олифы, цинквейсу, сурику, кистей и что лучше — прибавить в краску «лачку» или не надо.
— Эй, на «Пятерке»! Зачем на борт балласт ложите?.. Корабль кренит.
Хренков покосился: это с «Тройки» кто-то по адресу Степушки, — минер подошел к борту с Буйком на руках похвастаться плавучим псом.
Степушка еще не успел придумать ответа, как за него вступился свой, сигнальщик Завалов:
— Степушка-то? Это одна видимость, братишки. Он от нежности надулся. Это в нем воздух.
Завалов намекал на последний приказ по отряду: флагман объявил особую благодарность Степушке за самоотверженную работу с минами.
— Ну, ты! — рассердился Степушка, не успев понять, в чем соль.
На «Тройке» поняли… и ответили не сразу.
Завалов «посолил» из щепоти на ладонь и сдунул, что значило: «Ага, крыть нечем!»
— Как пса назвали? — помолчав, спросили с «Тройки».
— Буек…
— Хо-хо! Поплавок с буйком!
На обоих бортах засмеялись. Хренков вмешался в спор:
— Придем в порт, я своих ребят пошлю к вам палубу мыть, да и вас пора с наждаком продрать!
