добровольно взвалившего на себя обязанность историографа великого Ульда, взявшегося записывать все его слова и действия поминутно, собирать и хранить черновики, каждую заметку.
Так вот, пока Ульд кушал и дремал в самолете, прошло часа три. За это время луноход метеорологов дошел до ульдатрона, сделал снимки и переслал на Вдаг. И дежурный, козырнув, у самолетного трапа вручил Ульду пакет с фотограммами.
Словно метла прошлась по лунной равнине.
Столбы ульдатроновой передачи перевернутые, расколотые.
А на месте лаборатории — яма. Яма с оплавленными краями. Кратер в кратере! Ульд, сгорбившись, закрыл лицо руками.
— Яма — это конец, — услышал секретарь. — Если завел в яму, больше не поверят.
Видимо, он имел в виду свой любимый образ. Он, проводник на вершины науки, завел последователей в яму. Вера утеряна, за ним не пойдут больше. Обещания заманчивые, но кровь пролита подлинная. За кровь отвечать надо… кому-то.
Через минуту Ульд поднял голову. Усталый старик исчез.
Секретарь снова увидел энергичного распорядителя.
Почти без помарок Ульд продиктовал радиограмму об организации спасательных работ, сходное послание в Академию Наук и еще одно — во всесильную Комиссию по расследованию подрывной деятельности.
«Я не сомневаюсь, — писал он, — что тщательное расследование выявит нити, ведущие за рубеж. Оборонное значение наших исследований отлично понимала разведка потенциального противника. Единственно возможный ответ — скорейшее восстановление разрушенной аппаратуры. Вместе с тем необходимо принять решительные меры против повторения подобных диверсий; тщательно проверив личные дела сотрудников, выявить скрытые связи с Северо-Западной Федерацией…» Короче, Ульд пытался спасти партию, жертвуя пешкой.
Письмо осталось недописанным. В кабинет дежурного вбежал растерянный Здарг, красный, со слезами на глазах. Здаргу повезло. В этот день он находился на Вдаге, проверял расчеты на вычислительной машине.
— Шеф, это я, — вскричал Здарг. — Это я виноват, я один. Идиот проклятый, меня расстрелять надо. Боже, какой идиот, таких ученых погубил! Кардр, Еэст, Гридг, Кора… Ой, и Кора! Такая юная, цветущая! — И Здарг бегал по комнате, перечисляя имена друзей, соратников по спорам: генерирующих, опровергающих, высчитывающих и мыслящих конструктивно.
— Я убил их! Мало расстрелять. Сжечь! На куски разорвать!
— Там, наверху, разберутся, надо или не надо, — сказал Ульд, медленно складывая докладную.
Пешка сама просилась в ловушку, но Ульд колебался, стоит ли пожертвовать именно эту пешку. Пожалуй, это не пешка, а фигура. И особенно ценная сейчас, когда почти вся «Безграмотная Академия» загублена взрывом. Не свалить ли вину на кого-нибудь из мертвых? Но это всегда выглядит так неубедительно. Лучше, чтобы на скамье подсудимых сидел кто-то живой, кающийся, признающий вину.
— Наверху разберутся, — повторил Ульд неопределенно.
— Боже, какой идиот, — твердил Здарг. — Бубнил, бубнил про соотношение масс, миллионы градусов, миллионы атмосфер. А Грави-Солнце и есть солнце, больше ничего.
— Стой, — прервал его Ульд светлея. — Ты думаешь, что это солнце загорелось?
— А что же еще? Вы же видели снимки. Все оплавлено. Шесть тысяч градусов. Не взрыв, а жар. Температура.
Ульд медленно и аккуратно порвал черновик, сложил обрывки, сунул в карман…
— Кардр, Еэст, Гридг, Кора, — повторил он торжественно. — Благодарный Вдаг не забудет эти имена. Здарг, возьми себя в руки. Твои товарищи погибли ненапрасно. Их смерть — прекрасная смерть. Не каждому удается даже ценой жизни преподнести такой подарок согражданам.
Читателям с техническим мышлением разъяснения почти не нужны.
Выше говорилось, что у средней планеты в поле тяготения уходит миллиардная доля массы, а у средней звезды, такой, как Солнце, — миллионные доли. По Эйнштейну, если масса исчезает, должна появиться энергия. Она и появлялась тут — энергия тяготения. Но стоял вопрос: обязательно ли энергия тяготения? Не может ли масса породить иные виды энергии: тепло, движение, свет, химическую, ядерную? «Безграмотные» много спорили об этом, и большинство, Здарг среди прочих, считало, что тут вариантов быть не может. Есть раздельные каналы: тяготение само по себе, тепло и движение сами по себе. Их рождает какая-нибудь другая масса. И в опытах разнобоя не было. Отнимали миллиардную долю массы, получали тяготение Вдага; отнимали миллионные доли, получали тяготение Солнца без всякого Солнца; отняли восемь миллионных, девять, десять, одиннадцать. Опыты проходили с вызывающим спокойствием. А сто двенадцать миллионных привели к тепловому взрыву.
Но теперь, когда критический рубеж был известен, приближаясь к нему с осторожностью, можно было зажигать горячие Грави-Солнца из любого материала: из песка, глины, грязи, воды…
Об этом и подумал Ульд, разрывая докладную.
И в тот же вечер написал и отправил совсем другой вариант:
«…Итак, опыты, которые велись на нашей луне, завершились блестящим успехом… Практически не ограниченная сила природы оказалась под нашим контролем… Военно-техническое превосходство над потенциальным противником обеспечено окончательно… Необходимо срочно разворачивать исследования…»
И только в самом конце доклада мельком и невнятно было сказано о необходимости почтить память неизбежных жертв пионерного исследования, отдавших жизнь ради прогресса науки и благоденствия соотечественников…
Подобно Грави-Вдагам Грави-Солнца набирали мощность последовательно, величина их возрастала на один порядок за два-три года. И с возрастанием менялось и назначение.
Дециметровые Грави-Солнца могли бы служить уличными фонарями, или кинософитами, или даже топками в котельных. Могли бы, но не служили… из-за дороговизны. Одно-единственное Грави-Солнце сияло на Их-Луне возле восстановленного ульдатрона, восхищая специальных корреспондентов.
Метровые Грави-Солнца могли работать плавильными печами, металл извлекать из руды. Могли бы, но не работали… тоже из-за дороговизны.
Десятиметровые Грави-Солнца способны были обогревать селения или кипятить целые заливы для опреснения воды. Эти кое-где уже применялись на практике.
Стометровые могли бы прогнать зиму из целого города, километровые и десятикилометровые могли служить в качестве собственного солнца какому-нибудь астероиду.
Впрочем, я забежал далеко вперед. Заразился от Ульда.
Одновременно с Грави-Солнцами набирала силу и старшая линия Грави-Вдагов. И тут переход от ступени к ступени приводил к решению новых задач. Итак, следующий успех: создание стометрового Грави- Вдага. Снова цитируем очерк.
Издалека кажется, что парк подстрижен: садовник нарочно подровнял его в форме опрокинутой воронки, в центре остроконечной, полого сбегающей к краю. Этакий зеленый график вероятности.
На опушке видишь знакомые растения: алые головки маков, полосы колосьев, разлапистые яблони со стволами, обмазанными белым.
Идем вглубь. Цветы, злаки, яблони. Но стволы, обмазанные известью, все стройнее.
Метров через двадцать замечаешь странности: травы похожи на тростник, ветки яблонь свисают, как у плакучей ивы, кистями, на них болтаются какие-то красные дыни.
А в центре сада несусветное: тропическое переплетение лиан, между ними прыгают голенастые олени, длиннозубые и с розовыми пятачками на носу.
— Узнаете свиней? — спрашивает чародей, создатель этого сказочного сада.
— Такие прыткие? Неужели?
— Мы держим в руках рычаг видообразования, — поясняем кудесник. — Растения особенно чувствительны к изменении веса. Ведь стебли всегда тянутся вверх, корни растут к центру притяжения.
