который мыслит, создает в своем мозгу мечты, картины, образы, родит желания, тоскует, хочет, отрицает, ждет, – живому человеку этот дикий вой, визг, рев, эта дрожь камня стен, трусливый дребезг стекол в окнах, – все это ему мешало бы. Возмущенный, он вышел бы из дома и сломал, разрушил эту мерзость – «воздушную дорогу»; он заставил бы замолчать нахальный вой железа, он – хозяин жизни, жизнь – для него, и все, что ему мешает жить, – должно быть уничтожено. Люди в домах города Желтого Дьявола спокойно переносят все, что убивает человека». (С. 12.)
Вывод напрашивается однозначный: все зло проистекает от Золотого Тельца, богатство делает каждого из людей непохожим на человека. Богатство, с которым посланец Ленина сталкивается на каждом шагу, его только раздражает. Раздражает реклама, то, что «со стен домов, с вывесок, из окон ресторанов – льется ослепляющий свет расплавленного Золота. Нахальный, крикливый, он торжествующе трепещет всюду, режет глаза, искажает лица своим холодным блеском. Его хитрое сверкание полно острой жажды вытянуть из карманов людей ничтожные крупицы их заработка, – он слагает свои подмигивания в огненные слова и этими словами молча зовет рабочих к дешевым удовольствиям, предлагая им удобные вещи. (Недорогие удовольствия, удобные вещи – так ли уж плохо? –
Горький как никто знал русские пословицы и поговорки, знал и такую: «В чужой монастырь со своим уставом не суйся». И совался со своим, ленинским уставом в жизнь далекого государства, навязывая свой образ мышления, свои понятия о ценностях, карикатуря то, что для его родины было несбыточной мечтой. На митинге в Нью-Йорке он заявил: «Я вижу только одну борьбу – классовую». Ее и разжигал, выступая за освобождение угнетенных всего мира. По забывчивости – не поинтересовался, все ли «угнетенные» того хотят. Не интересовался и мнением рядового американца; а может, тому по душе капитализм? Тем более что и в 1906 году Америка по уровню жизни была в лидерах, а от добра добра, как известно, не ищут. Сытая, процветающая Америка претила великому пролетарскому писателю, который на деготь не поскупился, воспользовался дегтем и при изображении рыцарей Золотого Дьявола – миллионеров. Его беседа с миллионером напоминает беседу незрячего с глухим. Так и кажется, что беседу вел волжский босяк, изгой.
«Людей, у которых так много денег, я не мог себе представить обыкновенными людьми. Мне казалось, что у них, по крайней мере, три желудка и полтораста штук зубов во рту. Я был уверен, что миллионер каждый день с шести часов утра и до двенадцати ночи все время, без отдыха – ест». Оказалось, миллионер ест всего два раза в день и весьма умеренно.
«Но, если правда, – что же вы делаете с вашими деньгами?» Тогда он немного приподнял плечи, его глаза пошевелились в орбитах, и он ответил:
– Я делаю ими еще деньги.
– Зачем?
– Чтобы сделать еще деньги...
– Зачем? – повторил я.
Он наклонился ко мне, упираясь локтями в ручки кресла, и с оттенком некоторого любопытства спросил:
– Вы – сумасшедший?
– А вы? – ответил я вопросом». (С. 86.)
Дальше, разумеется, начинается оставление миллионера без одежд:
– Что вы думаете об искусстве?
– Я не думаю о нем, я просто покупаю его.
– А что вам нравится в театре?
– Хорошо, когда много молодых дам в декольте, а вы сидите выше их! – ответил он, подумав.
– Кто ваш любимый поэт?
– За что же я буду любить поэта? И зачем нужно любить его?» И далее – все в том же, фельетонном духе показан человек, из которого Желтый Дьявол, по мнению писателя, высосал все человеческое.
Смешно предполагать, что Горький все это видел. Но он постарался это увидеть. Такая спекулятивная манера видения дорого, ой как разорительно нам обошлась. Все советские годы мнение Горького о разлагающей силе богатства вбивалось нам в головы, мы судили об Америке по Горькому. Хотели бы мы видеть хоть одного человека, который не писал бы сочинение «Горький об Америке»! А ведь с такими представлениями об Америке люди шли и к руководству, на высшие государственные посты. Только попав в США, в октябре 1989 года, Борис Николаевич Ельцин избавился от школьных, внушенных и Горьким, представлений об Америке.
Винить в этом надо еще одного буревестника, только поэтического – В. В. Маяковского, который тоже погрешил заданностью восприятия. В Нью-Йорке поэт увидел и дома невозможной длины, и не просто лифты, а обычные и курьерские, и метро, и воздушную железную дорогу – множество достижений науки и техники, увидел, чтобы сказать:
Свысока смотреть, естественно, никому не возбраняется, только вот как это удается тому, кто куда как ниже, а спесь, квасной патриотизм росту не подспорье. Свысока смотрит только тот, кто выше.
Самый богатый человек Америки тех лет Генри Форд изображен исчадием ада:
«Плохо. Очень плохо. Плевательниц (на заводе. –
Очки дает с толстым стеклом, чтоб не выбило глаз – стекло дорогое. Человеколюбивый. Это он потому, что при тонком стекле глаз выбивает, и за него надо платить, а на толстом только царапины остаются, глаз от них портится все равно года через два, но платить не приходится.
Сыщики, провокаторы и клановцы, всюду 80% иностранцев. В Детройте наибольшее количество разводов. Фордовская система делает рабочих импотентами».
(В.Маяковский. Избр. в двух томах, М., 1953 г. Т. 2, с. 558-559).
В Америке поэт пришел к выводу: «Разделение труда уничтожает человеческую квалификацию. Капиталист, отделив и выделив материально дорогой ему процент рабочих (специалисты, желтые заправилы союзов и т. д.), с остальной рабочей массой обращается как с неисчерпаемым товаром. Хотим – продадим, хотим – купим. Не согласитесь работать – выждем, забастуете – возьмем других. Покорных и способных облагодетельствуем, непокорным – палки казенной полиции, маузеры и кольты детективов частных контор». (С. 562.)
«Америка жиреет. Люди с двумя миллиончиками долларов считаются небогатыми начинающими юношами... Америка станет только финансовой ростовщической страной... Может статься, что Соединенные Штаты сообща станут последними вооруженными защитниками безнадежного буржуазного дела» (?!) (выделено нами. –
По части «уесть покрупнее буржуя», он с Горьким – оба были доки. За то и попали в лучшие, талантливейшие. Их восприятие буржуя насаждали, прививали семь десятилетий.
