— Да не бомжи они, а пострадавшие! Повтори.
— Пострадавшие.
— Именно! Ты проникся этим словом. Они пострадавшие, а потом уже бомжи. Какое на них было написано распоряжение?
— Держать до последующего распоряжения начальника уголовного розыска.
— А ты что сделал? Ты отправил пострадавших в никуда. Где мне их искать? У них адреса то нету!
— Мне так приказали.
— Приказали! Приказали одной бабке долго жить, вот она и не умирает сто лет. Письменный приказа был?
— Нет.
Косарев с недоумением рассматривал лейтенанта. Тут он заметил странную штуку, один глаз Астафьева был голубым, а второй зеленым. И в них было столько наивного недоумения, что майор отложил в сторону все заготовленные, не очень хорошие слова, и спросил: — И кто же тебе это приказал. Кто это так побеспокоился о братьях наших ближних? Кого волнует здоровье наших кривовских бомжей?
Лейтенант ожил.
— Майор Мамонов. Он приказал мне, вчера ещё, с утра.
— Ах, вот даже как! Ну, что ж, мы спросим и с него, и мне по хрену что он сейчас ИО. замначальника.
Косарев быстрым шагом прошел в другой конец управления. Здесь находился кабинет недавно назначенного заместителя начальника ГОВД майора Мамонова. Ушедшего на повышение Бессонова он сменил всего неделю назад, да и то числился пока в заместителях.
Мамонов был у себя, в непривычно смешных на его глазах очках он рассматривал какие-то бумаги. Не здороваясь, Косарев подошёл к столу, и уперевшись кулаками в столешницу, напористо спросил: — Ты велел отправить Самойленко и Голубицкого в больницу?
— Ну, я, — спокойно ответил тот.
— Ну и где они теперь?
Майор пожал плечами, сделал вид, что рассматривает какие-то важные бумаги.
— Откуда я знаю. По домам разошлись.
— Каким домам! — взорвался Косарев. — Откуда у них дома? Они жили в халупе на Островского пять, бывшей хате Машки Иноземцевой.
— Это, торговка самогоном, которую убили два года назад? — спросил Мамонов.
— Да! С тех пор там никто не жил, кроме этих двух бомжей.
Мамонов оторвался от своих бумаг, и что-то записал в своем ежедневнике.
— Ну и что ты теперь хочешь от меня? — спросил он.
Косарев пододвинул к столу стул, сел на него верхом.
— Слушай, Михаил, ты кому-то можешь мозги компостировать, но мне то не надо. Мы с тобой почти в один день в органы пришли. Ты что, за пятнадцать лет службы ничего не понял? Гавриков этих надо было не выпускать, а прятать, и как можно тщательней, чтобы у Нечая руки до них не дотянулись. Ну, что молчишь, скажи мне что-нибудь?
Мамонов отложил в сторону бумаги, снял очки.
— Знаешь, что я тебе, Георгий, скажу? Не трогай Нечая.
— Чего? — не понял Косарев.
— Не трогай Нечая, — повторил Косарев. — Ты разве не понял, что нам выгодно, что теперь в городе одна уголовная власть. С ним, по крайней мере, можно договориться.
Косарев сразу ухватил суть всего этого цветистого предложения.
— И что, ты уже договаривался?
— А это уже не твое дело, договаривался я или нет.
— Да знаю я, что уж стесняться, — Косарев усмехнулся. — Мне Мазуров говорил про это, но я сильно то ему не верил. Он то все, дурак, думал, кто ж тогда Лущана предупредил, всё на мужиков из отдела грешил, голову сломал на этом. А это ты, оказывается, стучишь тут для братвы. Молодец!
Мамонов закурил, внешне он выглядел спокойно, даже пальцы не дрогнули.
— Ладно, Жора, мели, Емеля, твоя неделя, — согласился он. — Только Нечая не трогай.
— Нечая я не трону, нет у меня теперь потерпевших, чтобы подцепить его крючок, но ты не думай, что тебе это сойдет с рук. Рапорт в УСБ я на тебя напишу, можешь не сомневаться. Я тебе это вот так, в лицо про это говорю, чтобы потом, — он погрозил Мамонову пальцем, — не говорил, что это сделал за твоей спиной, что я тебя хочу подсидеть. И руки мне больше при встрече не подавай, всё равно не пожму.
Косарев в бешенстве спустился вниз. Он ворвался в Дежурную часть, и спросил Астафьева: — Ну, что, разноглазый разгильдяй, хоть машина у тебя свободная есть?
— Есть, только бензина в ней нет. Вот, бомжей этих вчера отвезли, и он кончился.
Майор плюнул на пол, и, махнув рукой, вышел из здания милиции. Ему повезло, встретил знакомого милиционера, тот ехал в тот же район, к себе домой. Так что уже через десять минут Косарев расхаживал по убогому жилищу двух неудачников. Больше всего его взволновал большой лист железа посредине комнаты, на котором был насыпан слой песка и гальки, а уже сверху громоздилась куча обгорелых углей и остатков дров. Майор потрогал угли, сморщился. В них не осталось ни капли тепла.
— И где же вас теперь искать? — пробормотал Косарев. — В каком-нибудь омуте?
Но воришки были живы и пока ещё здоровы. Когда их вывезли в больницу, и оставили одних в приёмном покое, Сом понял все.
— Канаем отсюда, — шепнул он своему другу, — быстро, бегом!
Они бочком просочились мимо занятых тяжёлым больным медиков, и вышли через другую дверь, в коридор, ведущий в здание больницы, а затем и через черный вход покинули медицинскую обитель. Через пять минут после этого к больнице подъехали два черных джипа.
Почти сутки Сом и Максик прятались в кустах около железной дороги, а потом все же решились покинуть родные края. Они заползли в пустой товарный вагон, закрыли двери, и, прижавшись друг к другу, улеглись спать. В вагоне все же было теплей, чем на ноябрьском ветре.
— Приедем на юг, поедим виноград, он еще в это время висит на полях, — мечтал Сом. — Я там работал на виноградниках, в стройбате. Сколько мы тогда его собирали, представить не можешь! А уходило под снег еще больше.
— Это хорошо, — пробормотал, засыпая, Максик. — Может, и вина попьем.
— Это обязательно, вино там дешевое, свое. Тогда литр стоил рубль. Представляешь, на трёшку можно было три литра взять, шесть пузырей, если в пол-литры пересчитывать.
— Кайф.
— О, тронулись.
Он посмотрел на солнце, отражающееся в узких полосках вагонного окна, и удовлетворённо заметил: — Видишь, точно на юг едем. айда, поспим, что ли.
Сом не знал, что вагон, в который они залезли, на следующей станции перецепили, и вместо юга, он поехал на север, в Воркуту, к уже ядреным сибирским морозам. При этом вагон закрыли, и выбраться из него они уже не смогли. Этим двум неудачникам по жизни не повезло ещё раз, последний. Через месяц их замерзшие трупы благополучно доехали до станции назначения, доставив немало хлопот местным работникам линейной милиции.
Косарев действительно послал рапорт на Мамонова в Управление собственной безопасности, но ни каких последствий для последнего это не вызвало. Тогда старый опер понял, что произошло то, чего он боялся больше всего — бандиты и милиция стали одним целым.
ГЛАВА 38
После встречи с Викторией жизнь Спирина резко переменилась. То, что для него раньше было смыслом существования: работа, успех, желание остаться на своем месте все это заслонила собой зеленоглазая девчонка. Сказать, что Спирин влюбился в нее — было мало. Он втрескался, втюрился, как школьный переросток в молоденькую практикантку. Временами он целыми часами сидел в своем кабинете над бумагами, бессмысленно вглядываясь в текст и не понимая, что там написано.
Надо было бороться, стараться выгодней продать себя на предстоящей распродаже самого дорогого кресла в городе. А он мог думать только о ней. Вспоминал их первую встречу, первый разговор, ту ночь в квартире художника под иконой с кающейся грешницей, золотистые волосы Виктории на его лице и тихий шепот девушки: 'Витя, я, кажется, тебя люблю'.
И он сердцем верил, что это действительно так. Хотя Виктор говорил о разводе с Ларисой, но она не торопила его, наоборот, даже жалела его жену. Она сама сказала Спирину, чтобы он не делал этого до выборов. Слава Богу, что до них оставались считанные недели. И именно в эти дни он получил удар оттуда, откуда меньше всего ожидал.
Спирин подобрал Викторию ровно в шесть, как обычно возле ее дома. Свою машину Виктор использовал только в первый раз, на все остальные свидания он уже приезжал на служебной «Волге», с неизменным Виталиком за рулем. Вика к нему быстро привыкла, перестала стесняться. Вот и теперь, поздоровавшись с шофером, она по-домашнему чмокнула Виктора в губы и сразу спросила: — Куда мы сегодня едем? Как обычно, к Федору? Учти, мне сегодня надо ровно в девять быть дома.
— Нет, к Федору не получится. Он болеет, лежит дома с температурой. Есть один вариант, дача Виталика в Соколинском.
— Но туда ехать почти целый час! — возмутилась девушка. — Ты же знаешь моих родителей, они тут же побегут в морг или милицию. Я и так с ними ругаюсь целый день: они думают, что я маленькая, все школьница.
— Можно поехать в охотничий домик, — неожиданно подал голос Виталик.
