На меня нашло какое-то каменное спокойствие. Но, кажется, я все-таки пробормотал про себя короткую молитву. Я молился, чтобы Кристиану удалось задержать своих гостей, по крайней мере, до трех часов.
Я осторожно взял шкатулку в руки и поставил ее на верхнюю ступень лестницы у самого входа на чердак. Я боялся, что она затеряется в этом чудовищном беспорядке.
«Галерный каторжник», — вертелось у меня в голове.
Сколько раз на уроках истории я рассказывал своим ученикам о галерных каторжниках, никогда не вникая в смысл этого выражения.
Теперь его смысл до меня дошел.
В короткое время, что у меня оставалось, было просто невозможно привести чердак в тот же вид, какой у него был до моего вторжения.
Но я взялся за дело. Я ни о чем не думал. И только в мозгу стучало: «Галерный каторжник… галерный каторжник».
К счастью, я уже прежде побросал платья обратно в сундуки. Теперь я просто захлопнул сундуки с тряпьем. Я водворил на место колченогие стулья и кое-как составил сломанную вешалку. Пуговицы, китовый ус, пасьянсные карты и формочки для печенья я свалил обратно в ящики и сундуки. Свалил как попало, но так или иначе мне удалось захлопнуть крышки сундуков и задвинуть ящики секретера.
С книгами было проще. Я привык с ними обращаться, Я брал их охапками по десять — двенадцать томов зараз и укладывал на место. Больше всего возни было с газетами, еженедельниками и «Самтиден». Черт бы побрал Гутенберга!
Я потел, распутывая веревки, пока наконец не связал кое-как все комплекты.
Ладони мои превратились в две кровавые отбивные. Отбивные в паутине, саже и в пыли.
Я погасил сигнальные фонари, чтобы посмотреть на результаты своего труда.
Получилось лучше, чем я надеялся.
Чердак полковника Лунде выглядел как распроклятая обитель нечистой силы — то есть в точности так, как прежде. Во всяком случае, почти что так. Хотя бы на первый взгляд. В особенности для того, кто будет шарить по нему при свете двух жалких электрических ламп под стеклянным колпаком.
Оставался последний шахматный ход.
Я снова зажег два фонаря. Огляделся по сторонам. Посмотрел на сундук, стоявший на той половице, под которой была спрятана шкатулка. Я выдвинул сундук вперед, так, чтобы он стоял немного наискосок. Так, чтобы привлечь внимание того, кто привык к распроклятому чердаку.
Приманка.
Я открыл железную шкатулку. Четыре вынул, а одну оставил. Потом осторожно спрятал шкатулку за выдвинутый сундук.
Я пытался определить, в какой части чердака я нахожусь. Вернее, какая комната находится под тем местом, где стоит сундук. Мне повезло — насколько я мог определить, под тем местом находилась моя собственная комната.
Под тем местом, где стоял сундук и за ним — маленькая железная шкатулка с приманкой.
Убийца не должен найти все пять. Это было бы несправедливо. Что там толковала Виктория? Что-то о законных правах наследования. Я не мог в точности вспомнить ее слова.
Я сделал все что мог. Теперь оставалось надеяться, что первым на чердак проберется тот, кто отверткой ударил фрёкен Лунде по голове и выстрелил в спину моему брату Кристиану.
Я снес четыре штуки в свою комнату и сунул их в коричневый школьный портфель. Потом снес в комнату фонари и гвоздодер и убрал их в шкаф.
Было почти три часа.
Я бегом помчался в ванную комнату и в первый раз за все время принял по-настоящему горячий душ. Кажется, я израсходовал всю горячую воду. Я чувствовал себя так, точно меня избили. Надев пижаму и халат, я рухнул на стул. Даже если мне придется сидеть так до рассвета, я все равно не двинусь с места. Скоро они вернутся домой. А мне нельзя спать. Именно сегодня необходимо узнать, кто отправится на чердак. Сегодня наконец я выйду из своей комнаты и увижу, кто спускается с чердака.
Я не решался закурить.
Они могут почувствовать запах сигареты, когда будут подниматься из холла в комнаты. А мне необходимо, чтобы они считали, будто я лежу в постели с больным горлом и уже сплю.
Я неподвижно сидел на стуле.
Я слышал, как они вернулись. Вот отдаленный гул голосов. Слов я разобрать не мог. Наверное, благодарят за приятный вечер. Я смутно слышал, как они прошли через холл и как отъехала машина.
Вот они поднимаются по лестнице — теперь я отчетливо различал их голоса. Судя по всему, Кристиан щедро угостил их всякими яствами. Но, как видно, он позаботился как следует о том, чтобы они не пренебрегали и напитками.
Мне казалось, что я уже целую вечность сижу на стуле.
Я слышал, как они по очереди заходят в свою чудовищную ванную комнату. Туда, где на львиных лапах стоит ванна, а над ней — бачок для горячей воды, которая горячей никогда не бывает. А нынче вечером она должна быть холоднее обычного — ведь я вылил почти весь запас.
Наконец одна за другой захлопнулись двери четырех спален.
Я снова посмотрел на часы. Я рассчитывал, что некто подождет с полчаса, пока все улягутся спать. Полчаса тянулись бесконечно. Но мои предположения оправдались.
Я услышал скрип открываемой двери. Скрип был настолько тихий, что его не могло уловить ничье ухо, кроме моего, — ведь я сидел и ждал, что его услышу. И услышал.
Шагов по коридору слышно не было. Но зато у моей двери, которая находилась как раз рядом с дверью на чердак, мне почудился какой-то шорох.
Шаги на чердаке были совсем бесшумны. Лишь изредка скрипнет половица, как это обычно бывает в старых домах. Из-за этого-то скрипа люди и верят в привидения.
Но в данном случае это было не привидение, Это было живое существо — существо из плоти и крови. Некто X.
Мне казалось, что мои уши в буквальном смысле слова встали торчком.
Слабый скрип половиц приблизился к тому месту, где как раз над самой моей комнатой выдвинут и поставлен чуть наискось большой сундук.
Настала полная тишина. Долго ли она длилась? Не знаю. Во всяком случае, достаточно долго для того, чтобы некто X увидел маленькую шкатулку, открыл ее и нашел ту единственную, которую я оставил в шкатулке.
Потом опять послышался слабый скрип половиц по направлению к чердачной лестнице.
Я встал и в потемках подошел к двери.
Я услышал, как кто-то, крадучись, спускается вниз по лестнице, потом как кто-то открыл и закрыл дверь, ведущую на чердак. Закрыл так осторожно, что только я один — ведь я находился всего на расстоянии метра за моей собственной закрытой дверью — мог расслышать этот звук.
Сердце у меня забилось.
Вот сейчас, сию минуту, я узнаю, кто этот некто X.
Я взялся за дверную ручку, повернул ее книзу.
Дверь была заперта.
Я зажег свет, посмотрел на дверь. Где ключ? Он всегда торчал в замочной скважине с внутренней стороны двери.
Ключа не было.
Кажется, со мной началось что-то вроде истерики.
Я отскочил от двери метра на два, разбежался и изо всей силы двинул ее плечом. Дверь не дрогнула.
Я забарабанил в нее кулаками, я смутно слышал, как кто-то вопит: «Откройте… откройте!..»
Это вопил я сам.
Дверь открыли, и я почти рухнул в объятия сержанта Эвьена.
— Ключ от вашей комнаты торчит в двери снаружи, доцент Бакке, Но вы едва не разнесли дом… Вы подняли такой шум, что, наверно, переполошили всю округу…
Это я едва не разнес дом! Я чуть не задохнулся от ярости…
Сержант Эвьен держал в руках ключ от моей двери. Я вырвал у него ключ. Мы стояли лицом к лицу — сержант Эвьен, как всегда невозмутимо спокойный, и я, потерявший всякую власть над собой.
Четыре двери распахнулись.
Четверо членов семьи Лунде показались каждый на пороге своей комнаты. Вид у меня был, наверно, совершенно ошалелый.
Полковник Лунде был в темно-синей пижаме, фрёкен Лунде в линялом купальном халате, который она придерживала на груди, Виктория в плотной белой ночной рубашке с длинными рукавами, а Люси в каком-то слишком прозрачном нейлоновом одеянии, вдобавок отделанном ажурной вышивкой.
Все четверо, застыв в дверях, уставились на меня.
— Что происходит… — начал полковник Лунде.
— Что происходит… — завопил я. — И вы еще спрашиваете… Это не вам, а мне надо спросить, что происходит. Кто из вас только что был на чердаке?.. Кто запер мою дверь снаружи?..
Мой голос сорвался.
— Вам это, наверно, приснилось, доцент Бакке, — сказал полковник.
— Приснилось?.. — кричал я. — Когда я не смыкал глаз и сидел на стуле…
— Вам лучше было лежать в постели, — заметила фрёкен Лунде.
— Кто это был? — выкрикнул я снова.
Никто не ответил. И я знал, что ответа мне не дождаться.
— Сержант Эвьен!.. — гаркнул я. — Спокойной ночи.
