— А сирена? — спросил Кристиан.
— Они ее заблаговременно выключат.
Сержант Эвьен снова вышел, чтобы занять свой пост у входа. По-моему, он даже не закрыл входную дверь.
А мы с Карлом-Юргеном и Кристианом продолжали стоять у двери в гостиную полковника Лунде. Опять прошла целая вечность. А может, это и были те самые десять минут?
И тут я услышал, как совершенно бесшумно к дому подъехала машина.
Сержант Эвьен вернулся. За ним шел каменотес.
Объясняться было некогда.
— Слушайте, — сказал я.
Каменотес прислушался.
…Но вот и няня
С вестями от Ромео, а тогда
Любой язык красноречивей неба…
— Скажите, тот ли это голос, который заказал вам надпись на надгробном камне фру Виктории Лунде? — спросил я.
— Да, — ответил он без колебаний.
— Можете вы подтвердить под присягой… я хочу сказать, вы уверены?..
— Совершенно уверен. Я никогда не путаю голоса. Могу подтвердить это под присягой.
Меня прошиб холодный пот.
— Спасибо за помощь, — сказал Карл-Юрген. Он говорил так тихо, что я едва расслышал его слова. Мы все говорили шепотом, но я только потом сообразил, что впервые услышал, как шепчет Карл-Юрген. — Вас отвезут домой на той же машине, на какой привезли сюда. Вы оказали нам огромную услугу. Я заеду к вам завтра…
Молодой каменотес улыбнулся мне кривой робкой улыбкой. Сержант Эвьен проводил его к выходу.
Карл-Юрген распахнул дверь, и мы с Кристианом вошли следом за ним в гостиную.
В первую минуту я ее не узнал. Думаю, мои спутники тоже узнали ее не сразу. Коротко подстриженные волосы были выкрашены в медно-рыжий цвет и обрамляли ее лицо огненными волнами. Мне никогда раньше и в голову не приходило, как она, в сущности, хороша собой. Косметика была наложена рукой мастера — умеренно и красиво, В платье — так называемом «маленьком черном платье» — за версту угадывался дом моделей высшего класса. Оно подчеркивало ее фигуру. А сложена она была почти безупречно. На стройных, без малейшего изъяна ногах красовались прозрачные нейлоновые чулки. Обута она была в маленькие туфельки на высоких каблучках — такие легкие и изящные, что казалось, будто они приклеены к коже.
Полковник Лунде и две другие женщины как пригвожденные сидели на своих стульях. По-моему, они даже не заметили нашего прихода. Будто их кто-то околдовал.
Карл-Юрген не произнес ни слова. Он подошел к тахте и сел на нее. Мы с Кристианом сели рядом с ним по правую и по левую руку от него. Вид у нас троих, наверно, был довольно странный.
— Продолжайте, — сказал наконец Карл-Юрген.
— Быть может, я слишком стара для Джульетты? — спросила она своим завораживающим голосом и бросила взгляд на меня. Ведь я филолог.
— Джульетте было четырнадцать лет, — ответил я, не узнавая собственного голоса. — Почти все женщины слишком стары для этой роли. Само собой, не считая четырнадцатилетних…
— Не имеет значения, — сказала она. — Я все равно уже выдохлась. Но вы не слишком вежливы — врываетесь в комнату без стука…
Она опустилась в одно из красных плюшевых кресел, изящно закинув ногу на ногу…
— Когда я нахожусь при исполнении служебных обязанностей, меня мало заботят приличия. Я пришел сюда, чтобы раскрыть два покушения на убийство, — сказал Карл-Юрген.
В голосе его был металл.
Она улыбнулась с нескрываемым презрением.
— Любопытно будет послушать, как вы раскрыли эти два покушения.
— Сейчас услышите, — сказал Карл-Юрген.
Я впился в нее взглядом. Меня распирала ненависть.
— Стало быть, «Гамлет» уже продан, — сказал я. — Надо полагать, в «Антикварную книгу Дамма». Представляю, в какой восторг пришел майор Дамм при виде первого издания «Гамлета». Всякий букинист на его месте испытал бы те же чувства. И верно, он за ценой не постоял. Представляю, что с ним будет, когда мы принесем ему остальные…
— Остальные?..
— Да, например «Сонеты», — сказал я, — тоже в первом издании 1609 года. До сих пор во всем мире их было всего тринадцать экземпляров, «Страстный пилигрим», также в первом издании 1599 года. И первое издание «Тита Андроника», притом настолько редкое, что до сих пор оно было известно в единственном экземпляре. И наконец, первое издание «Ромео и Джульетты» с собственноручными авторскими пометками на полях.
Голос мой звучал как чужой. Таким бесстрастным голосом я рассказывал о гражданской войне в Америке на уроках в школе.
— Это будет в некотором роде сенсация, — продолжал я. — Я бы даже сказал, мировая сенсация. Полагаю, майору Дамму придется поехать в Лондон, чтобы продать их на аукционе Сотби. Предсказать заранее, какую цену за них дадут, трудно, но, я полагаю, миллиона два…
Глаза, затененные рыжими прядями, сверкнули.
— Вот как, значит, книг было много…
— «Гамлета» я оставил на месте, — сказал я. — Но, судя по всему, он оценен в кругленькую сумму…
Она испепеляла меня взглядом.
— Я всегда терпеть не могла домашних учителишек, — сказала она. — В особенности таких, которые рыщут по чужим чердакам…
— Это мне безразлично, — сказал я, чувствуя, что в моем голосе звучат те же металлические нотки, что у Карла-Юргена.
Я обернулся к полковнику Лунде.
— Вы очень богатый человек, полковник Лунде.
Он сгорбился на своем стуле.
— Теперь мне все равно, — сказал он. — После… всего того, что здесь случилось… в эти последние месяцы, Если бы я только мог понять, что произошло…
— Сейчас узнаете, — сказал Карл-Юрген.
В гостиной полковника Лунде слышно было, как пролетит муха.
Сама гостиная стала неузнаваемой.
Ни пасьянса, ни газет, ни рукоделия, ни открытой книги на круглом столике красного дерева с кружевной салфеткой под лампой. И стулья стояли не там, где прежде. Никто не читал, не вышивал и не раскладывал пасьянса.
Стулья, отодвинутые от стола, стояли вкривь и вкось. На них сидели полковник Лунде и три его дамы.
Карл-Юрген встал с тахты и прошелся по комнате.
«Это дело Карла-Юргена, — подумал я. — В лице Карла-Юргена говорит Правосудие. Правосудие с его сухими фактами и доказательствами, В какой мере Карл-Юрген в них уверен? В какой мере уверен Кристиан? И в какой мере уверен я сам?» И я вдруг понял, что каждому из нас предстоит сыграть свою роль.
Одному человеку это не по плечу.
Одно Правосудие тут не справилось бы. Ему должны были помочь и Медицина, и даже скромный Сторожевой Пес.
Каждому из нас надлежит исполнить свою роль. Будем надеяться, что мы не подкачаем.
Пока что на сцену выступило Правосудие.
Карл-Юрген, худощавый, долговязый, с холодным взглядом серых глаз, зорким, как рентген.
— Полковник Лунде, в тот вечер, когда на фрёкен Лунде было совершено нападение, вы заявили, что вы на кладбище не были, Вам пришлось отказаться от этой лжи, так как на могиле были обнаружены ваши следы. Зачем вы ходили в тот вечер на кладбище, полковник?
— Я уже объяснял… во время допроса. Я беспокоился, потому что фрёкен Лунде так… так внезапно покинула собрание любителей поэзии…
— Это верно. Теперь я могу это подтвердить. Но об одном вы умолчали. Почему вы унесли с кладбища принадлежащую фрёкен Лунде сумку для рукоделия, в которой были книги?
Откуда Карл-Юрген это знал? Может, он просто догадался?
— Не… Не знаю… Она валялась на земле… Я подумал, что надо ее подобрать…
— Я вынужден просить вас говорить правду, полковник Лунде. В сумке для рукоделия были не только книги. В ней была еще и земля.
Верно. Кристиан сказал то же самое. Он сказал: «Ты найдешь там землю». Черт побери, что он имел в виду?
Полковник Лунде сник.
— Я жду ответа, полковник Лунде.
Полковник Лунде молчал.
— Тогда я отвечу вместо вас. В сумке для рукоделия была земля — это без труда обнаружила наша лаборатория. Откуда же взялась эта земля? Не из книг, само собой. В сумке для рукоделия было и кое-что другое.
